Возвратившись, она еще с порога увидела сияющую Ольгу и сразу все поняла. Мать бросила укоризненный взгляд на дочь, не предупредивши ее, поспешно разделась и прошла в комнату Владимира Петровича.
Матвеев лежал на высоко взбитых подушках. При виде Веры Андреевны его исхудалое, пожелтевшее лицо осветилось слабой улыбкой.
Заострившийся нос, глубоко запавшие, в черных кругах глаза, весь болезненный вид Владимира поразили Веру Андреевну. Сердце ее сжалось. Усилием воли она подавила волнение, подошла к нему и бережно поцеловала. Вера Андреевна знала, что жизнь его вне опасности, что самое страшное позади. И все же ее не покидало чувство страха за его здоровье. Поглаживая руку Владимира, Вера Андреевна с благодарностью вспомнила профессора Казанского. Именно ему, этому еще молодому, но одаренному врачу, они обязаны спасением жизни Владимира.
— О чем вы задумались, мама? — тихо спросил Матвеев.
Вера Андреевна посмотрела на него полными слез глазами и ничего не ответила. Матвеев понимал, что она чувствует себя виноватой перед ними за причиненное Лидией горе и глубоко страдает.
— Не надо, мама, — проникновенно заговорил он, — вам нельзя расстраиваться. Я почти совсем здоров. Вот увидите, скоро мы с вами танцевать будем. Лучше расскажите мне, как вы жили туг одна, без нас. Я все время просил Ольгу, чтобы шла к вам. Но она уверяла, что вы и в дом ее не впустите.
— Она правду говорила, Володя, — смахнув украдкой непрошеные слезы, сказала Вера Андреевна. — Ведь я здорова, могу сама управиться. А место Ольги было около тебя.
— Зря вы, мама, так беспокоились. Лучшего ухода, чем был в больнице, и желать нельзя. Я чувствовал постоянную заботу о себе. Главврач даже ночами звонил и справлялся о моем здоровье.
— Правда, Володя, профессор Казанский много сделал для твоего спасения. Я ему всю жизнь буду благодарна за это. А Ольга все равно должна была находиться около тебя. Иначе там была бы я. Ведь…
— Мама, звонят, — прервал ее Владимир Петрович. — Может быть, это Валентин Александрович? Очень хочется знать, что делается на заводе, — оживился он.
Но в комнату уже входили Ольга и Майя.
— Ну что, успели наглядеться друг на друга, влюбленная пара? — со смехом проговорила Ольга, крепко обняла мать и, не стесняясь подруги, поцеловала мужа.
Владимир Петрович внимательно посмотрел на Майю; месяц тому назад она выписалась из больницы Разрумянившись от быстрой ходьбы, Майя выглядела бодрой.
— Возьмите стул и садитесь поближе, Майя. Как ваше здоровье.
— Спасибо, Владимир Петрович, я уже совсем поправилась и чувствую себя прекрасно. А вы?
— Хорошо. Думаю, через день—другой подняться.
— Так я тебе и позволив — погрозила мужу Ольга. — Пока не разрешит профессор, и думать не смей!
— Ну, ну, — улыбнулся Матвеев. — Не успел очутиться дома, как уже семейная «тирания». Так как у вас дела, Майя? По-прежнему работаете в больнице?
— Да, разумеется. У нас такие хорошие, отзывчивые люди. Небольшая с виду рана долго не заживала… Вы бы видели, как они за мной ухаживали! Даже неловко как-то было.
— Ну, положим, не только работники больницы были внимательны к тебе. Твой верный рыцарь, помигай, каждый день бегал навещать, — Ольга лукаво покосилась на подругу
Владимир Петрович с удивлением заметил, что Майя при этих словах смутилась и покраснела. Не понимая, в чем дело, он вопросительно посмотрел на жену, но та, пряча улыбку, переставляла безделушки на туалетном столике.
— О каком рыцаре ты говоришь?
— Перестань, Майка, притворяться. А лейтенант? Я все знаю.
— Лейтенант? — Майя еще не успела оправиться от смущения. — Он действительно навещал меня. Так это ж были визиты простой вежливости. Ничего необычного нет в том, что человек, спасший жизнь другому, интересуется его здоровьем. И потом приходил он всего два раза, а не ежедневно…
— Постой, постой! — перебила ее Ольга. — Ваша старшая сестра Клара Ивановна передавала от меня приветы? Ну вот она-то и рассказывала о нем. Я столько наслушалась, что не терпится взглянуть. Говорят, красавец, древнерусский богатырь.
Молча сидевшая Майя растерянно слушала подругу, А Ольга затеяла этот разговор неспроста.
После пробного полета, когда Степанковский узнал обо всем, он замкнулся и ни с кем не разговаривал на эту тему. За все дни болезни Майи Степанковский только раз навестил ее вместе с Надей. То ли впечатление от происшедших событий, то ли чувство вины перед Майей сковывало его, но он просидел всего десять минут и ушел. У Майи это посещение оставило горькое чувство. Ольга от души желала счастья подруге. Почем знать, может, этот влюбленный лейтенант и есть ее настоящее счастье.
Майя вспомнила встречи с Костричкиным в больнице. Быть может, Ольга и права. В голосе, в глазах Костричкина было столько теплоты, застенчивой нежности. Тогда ей казалось, что это проявление обычного сочувствия. Лишь сейчас она поняла, что глаза лейтенанта говорили о более глубоком чувстве. От этого стало вдруг очень хорошо на душе. Но мысль о Степанковском сразу погасила радость.
— Тебе, Ольга, все бы только подтрунивать. А мне вовсе не до шуток, — с грустью проговорила Майя. — И вообще, оставим этот разговор. Человек, наверно, давно и думать забыл о тех двух встречах.
— А я тебе говорю, — упрямо возразила Ольга, — что влюблен по уши. В первый день, когда тебя привезли, он как пришел утром так и не уходил до следующего утра. Можно было подумать, что тебе бог весть какая опасность грозила…
— А я и в самом деле была близка к смерти… Дело прошлое, можно не скрывать. Ведь пуля содержа па яд. Цели бы полковник Решетов вовремя не предупредил врачей, меня бы давно в живых не было…
Майя вдруг испуганно ахнула, глядя широко открытыми глазами на Веру Андреевну. Та смертельно побледнела и вся сгорбилась, точно придавленная непосильной ношей.
— Боже, какая же я дура! — воскликнула Майя и бросилась к Вере Андреевне. — Простите, дорогая, мне так больно видеть ваши страдания… Ведь нет у меня никого роднее вас. И вот я… — Майя так расстроилась из-за своей опрометчивости, что слезы готовы были брызнуть из ее глаз.
Вера Андреевна, как всегда позабыв о себе, принялась успокаивать девушку:
— Ну, полно, дитя мое, что поделаешь, — материнство не всегда только счастье. Иногда — это тяжкий крест. Я могу нести его лишь потому, что есть такие дети, как Владимир, Ольга, ты… Вот мне уж и полегчало.
Она ласково обняла Майю и увела к себе.
После выхода из больницы Майя часто бывала у Веры Андреевны и всякий раз замечала, что в комнате, по-прежнему сверкавшей чистотой, чего-то не хватало. Не было уюта, которому так радовалась Майя. Теперь же здесь вновь царила прежняя атмосфера душевного тепла. Она догадалась, что это вызвано возвращением Владимира Петровича.
— Как у вас хорошо, — тихо сказала Майя и поцеловала Веру Андреевну. — Давайте забудем, как дурной сон, все, что было…
— О нет, девочка моя, такое не забывается! — не дала ей закончить Вера Андреевна. — Знаешь, порой мне кажется, что это не моя дочь, не я носила ее под сердцем, не мои руки пеленали и баюкали ее. Чья же черная душа вытравила из нее человека?
— Вера Андреевна, — мягко сказала Маня, — ведь вы знаете, где она росла и воспитывалась. Ничего другого от нее нельзя было ждать. А может, она еще и не настолько виновата, — желая утешить Веру Андреевну, нерешительно продолжала Майя.
— Спасибо тебе за твое доброе сердце, но… Преступления ее так чудовищны, что не оставляют места никакой надежде… — Вера Андреевна с невыразимой тоской прижала к горлу руки, точно желая удержать стон — А ведь оттого, что она оказалась шпионкой, она не перестала быть мне дочерью. Это мой ребенок, понимаешь? И вот именно моя дочь причинила столько горя, а могла причинить еще больше, если бы они опоздали.
— Не могли они опоздать, Вера Андреевна, потому что им помогает весь народ. Пошли же вы в Комитет в поисках правды, хотя речь шла о вашей дочери… А Надя? Тоже ведь решилась рассказать о своих подозрениях Крылову. И она обязательно довела бы дело до конца, если б ее не постигла тяжелая болезнь. А вот я смалодушничала… не решилась… Никогда не прощу себе этого! Может, этим вы помогли спасти жизнь многих людей, да и самой Лидии. Я верю, что она опомнится. Она ж совсем молодая. Будем надеяться, что ей помогут стать на правильный путь.
Вера Андреевна слушала Майю и сама начинала верить, что, может, и в самом дел еще возможно вернуть дочь на путь раскаяния… Исстрадавшееся сердце матери вновь забилось надеждой…
Когда Майя собралась уходить, Вера Андреевна привлекла девушку к себе:
— Скажи, Майя, была у вас с Валентином беседа после того, как ты выписалась из больницы?
— С того дня, как они с Надей навестили меня, я его больше не видела, — не сразу, с усилием проговорила девушка.
— Прости, но я спрашиваю об этом не из праздного любопытства. А какие у тебя отношения с лейтенантом?
— Что у меня может быть с ним? Просто дружба, если можно так назвать участливое внимание к больному человеку. Нет, Вера Андреевна, ничего между нами нет. Это все фантазия Ольги…
— Давно ли ты видела лейтенанта? Тебе неприятен этот разговор? Не сердись на меня…
— Да нет, что вы… Разве я могу на вас обижаться! А лейтенант в последний раз звонил с месяц назад. Спросил, как здоровье, и попрощался. Ему нужно было куда-то торопиться.
— Он что, совсем уехал?
— Не знаю. А это имеет какое-нибудь значение?
Вера Андреевна вместо ответа прижала Майю к груди и ласково поцеловала.
ГЛАВА Х
Белгородова после встречи с дочерью пришлось срочно отправить в больницу. Пережитое им сильное нервное потрясение вызвало припадки, напоминавшие эпилепсию. Больной отказывался принимать пищу и быстро терял силы. Недуг принял угрожающий характер. Срочно был назначен консилиум.
Врачи собрались у постели больного. Белгородов лежал, вытянувшись на койке. Его неподвижный взгляд был устремлен в потолок. В редкие минуты, когда болезнь ослабляла тиски, сжимавшие его измученное тело, он замирал в изнеможении, боясь шевельнуть пальцем…
— Покажите историю болезни, — тихо попросил высокий кареглазый человек.
— Пожалуйста, профессор, — полковник Дьячков поспешно подал ему папку.
— Так, так… — протянул профессор Казанский, просмотрев заключение врачей, и передал историю болезни дальше.
— Сегодня, значит, двенадцатые сутки? — спросил он.
— Так точно… — главврач спохватился. — да, Павел Львович. Невропатологи находят ярко выраженный случай эпилепсии. Я не разделяю этого мнения.
— Любопытно, — вскинул на него глаза Казанский. — Каково же ваше мнение?
— Видите ли, по своему характеру припадки сильно отличаются от обычно наблюдаемых при эпилепсии, У больного как-то конвульсивно сводит конечности; он не теряет сознание, но говорить не может…
Казанский внимательно осмотрел больного. В этом изможденном, с посиневшими губами и глубоко ввалившимися глазами человеке было трудно узнать Белгородова. Когда Павел Львович посторонился, уступая место другим врачам, больной рывком подался вперед, губы его беззвучно зашевелились. Казанский наклонился над постелью.
— Вы что-нибудь хотите сказать? — участливо спросил он.
Белгородов часто закивал головой, но так и не смог вымолвить ни слова. Вдруг он схватил пальцами локоть профессора, сжал три раза. Что это? В партизанском отряде этот жест означал условный сигнал. Казанский с возрастающим удивлением вглядывался в лицо больного.
«Кто же это может быть?» — терялся в догадках профессор.
— Будьте добры, напомните фамилию больного, — взволнованно спросил он.
— Белгородов Василий Захарович, — подсказал Дьячков.
— Василий, друг дорогой! Так вот как довелось нам встретиться… Ничего не скажешь, вовремя сводит нас судьба… — Казанский обнял и расцеловал больного…
…Бой длился уже вторые сутки. Занимая все новые позиции, партизанский отряд наносил большой урон неприятелю, но и сам нес тяжелые потери. Было много раненых. Они затрудняли маневренность отряда, сковывали его действия. Под охраной небольшой группы, возглавляемой коммунистом Игнатом Мелеховым, командир партизанского отряда отправил раненых в безопасное место. Сопровождал их врач Казанский.
Отряд продолжал бои, а Мелехов глухими тропами уводил раненых все дальше и дальше. Когда они уже были у самой цели, разведка натолкнулась на небольшой отряд немцев, неведомо как оказавшихся здесь. Завязалась перестрелка.
В самую гущу обоза ворвалось несколько гитлеровцев во главе с офицером. Казанский и трое раненых вступили в неравную борьбу. В это время группа Мелехова, прижав немцев к реке, методично уничтожала их, не подозревая о том, что происходит у нее в тылу. А здесь немецкий офицер, сбросив навалившегося па него партизана, с пистолетом в руке ринулся на Казанского. Врач, защищая раненых, не заметил немца. Он увидел его только тогда, когда между ним и офицером метнулась фигура одного из раненых. Одновременно раздалось два выстрела. Мгновение спустя немец свалился с простреленным черепом. Казанского своим телом прикрыл раненый партизан Василий Белгородов. Голова и лицо его были забинтованы. Только один глаз был виден на залитом кровью лице…
И вот Василий сейчас лежит перед ним… сраженный непонятным недугом, беспомощный, изменившийся до неузнаваемости.
— Ничего, ничего, Василий, — взволнованно говорил Казанский, — мы тебя быстро поставим на ноги. Ты меня слышишь?
Больной кивнул головой. Присутствуйте врачи удивленно переглянулись. За все время это была первая реакция больного на обращение к нему.
— Это мой старый товарищ по партизанскому отряду. Вместе фашистов били. Но при каких обстоятельствах он оказался здесь? — обратился Казанский к главврачу.
— Его доставили в тяжелом состоянии, Что с ним было до этого — не знаю. Здоровьем Белгородова очень озабочен полковник Решетов.
Казанский с минуту молчал.
— Полагаю, коллеги, вам будет небезынтересно узнать о прошлом больного. В истории болезни мы ничего об этом не найдем, ибо вам известно, в каком состоянии его сюда доставили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45