– Да. Мешочек из серой ткани. Узкий, продолговатый.
Туровский вынул из кармана выловленную в воде флейту.
– Похоже?
Она взяла ее в руки, поднесла к губам (он отнесся к этому спокойно: какие там отпечатки пальцев, все давно смыла вода).
– Похоже. Но не звучит почему-то.
– Может быть, ты не так держишь? Нужно параллельно губам, а ты торцом…
– Нет, это же блок-флейта. Видите, продольный сквозной канал. А отверстия наверху прикрываются пальцами. Я когда-то в детстве играла. Потом бросила, дура.
– Ты долго училась?
– Три класса окончила. Потом уперлась.
Света играла не так. Он постарался сосредоточиться. Вот она подносит к губам инструмент… Вот он следит, как флейта мягко, неуловимо скользит в пальцах… Потом перестает следить – сознание проваливается куда-то, будто в черную дыру. Душа наполняется мелодией – грустной, протяжной, словно плач…
У большеглазой скалолазочки Варвары так не получалось. Собственно, у нее не получалось совсем. Флейта издавала лишь жалобное шипение.
– Отверстия наверху чем-то залеплены, – сердито сказала она. – Илом, что ли?
– Почему ты так решила?
– Не знаю. Но мне кажется, ее испортил кто-то… Нарочно испортил!
– Нина Васильевна, мне нужно поговорить с Дашей.
Кларова поморщилась:
– Опять вы. Я думала, все уже закончилось.
– Я недолго.
На диване, открыв широкий беззубый рот, лежал чемодан. Юная Дарья деловито складывала туда свои наряды. Вещи Кларовой-старшей огромным тюком покоились рядом, накрытые яркой шалью.
– Съезжаете? – светски поинтересовался Сергей Павлович.
– Хорошего помаленьку. Прав был муж, в следующий отпуск поедем в Ялту, к морю. Надеюсь, хоть там не впутаюсь в уголовщину.
– Насчет уголовщины – это вы зря. Дело гораздо серьезнее… Даша!
– Ну, – буркнула та, не прерывая своего занятия.
– Скажи мне еще раз, в котором часу вы со Светой пришли с прогулки.
– Я говорила, пятнадцать минут десятого.
– Дядя Слава пришел до вас?
– Они с мамой сидели на диване…
– Прекратите! – взорвалась Нина Васильевна. – Как вам не стыдно! Она еще ребенок.
– Когда ушла Света?
Даша задумалась.
– Сразу. Почти сразу…
– Через пять минут? Через десять?
– Может, и меньше. Я не засекала.
– Что было потом?
– Я пошла вниз, к дяде Андрею.
– К вахтеру Андрею Яковлевичу? – уточнил Туровский. – Тебя мама отослала?
– Нет, я сама.
Кларова-старшая вцепилась ему в рукав, словно разъяренная кошка.
– Не смейте! – Лицо ее стало красным. Волосы растрепались, глаза метали молнии. – Не смейте! Ваши действия насквозь противозаконны!
– А как насчет ваших действий? – хищно улыбнулся Туровский. – Вы отправили девочку к незнакомому человеку…
– Не лезьте в мою жизнь.
– Я не лезу. Меня интересует совсем другое. Света, выйдя от вас, прошла мимо пустого холла… Наш оперативник в этот момент был в номере убитых, относил им завтрак. Это было ровно в девять тридцать. Получается, Света находилась у вас целых пятнадцать минут. А Даша утверждает, что она ушла сразу… Так кто из вас врет? Вы или Козаков?
Запал ее кончился. Она безвольно опустила руки и отвернулась к стене.
– Вы пугаете меня.
– А вы заставляете меня предположить, что вы действовали в сговоре с Козаковым, – зло сказал Туровский. – Хотя я и уверен, что это не так. Он просто использовал вас для создания себе алиби.
Она вдруг заплакала – по-детски беспомощно, не вытирая слез.
– Это сон… Стасик – убийца… Не верю. Поймите, это так нереально!
– Смерть Светланы – это очень реально. Она слышала скрип двери за спиной… Когда Козаков ушел от вас?
– Быстро. Он как-то сразу смутился… Раньше за ним такого не водилось, он легко относится к разным условностям. Это и понятно, он одинок…
– От кого он узнал, где поселили женщин?
– От Даши.
Глава 9
БЛИЗОСТЬ УСТРЕМЛЕНИЙ
Рассвет на исходе лета – зыбкий и тихий, словно присмиревший ребенок. Полшестого утра, самый сон – для всех людей с чистой совестью (или без таковой вообще). Из обитателей санатория в эту ночь не ложился ни один. Одних будоражила нераскрытая тайна, усугубленная древним страхом темноты. А ночь – черт возьми, какая это была ночь! Природа словно взбесилась от такого святотатства – убийство девочки, ребенка, никому не успевшего сделать зла… Ливень обрушивался сверху, гремя по железной крыше, как по барабану в театре абсурда, мокрые ветви хлестали по окнам… Жутко! Другие были тоже объяты холодком ужаса, но – земного, безо всякой мистики: следователь меня подозревает… Алиби нет, кабы знал, заготовил бы заранее. Конечно, я не убийца, но начнут копать – такое выкопают… У каждого в шкафу хранится свой взвод скелетов.
Туровский не выдержал, вышел в коридор, ярко освещенный среди ночи. Слава КПСС мерил шагами ковровую дорожку, словно фамильное замковое привидение, Борис Анченко, нахохлившись, сидел в глубоком кресле перед неработающим телевизором и вертел в руках какую-то вещицу… Наташин медальон с крошечной фотографией внутри. Чужая и давняя трагедия на миг всколыхнула душу, представилась ясная картина, та, которую застала Наташа, прибежав домой десять лет назад: маленький мальчик с пушистыми светлыми волосами на манер головки одуванчика, кажется: дунешь – и разлетится… возле самой двери, умирающий от шока, задыхающийся, личико уже посинело… Страшный отец, пьяный, ломающий руки в угаре: «Это я его убил! Я! Я-ааа!» Убил – надо думать, в смысле напугал: на теле мальчика не было обнаружено ни одного повреждения. Чем напугал?
Не отвлекаться, приказал себе Туровский. Не отвлекаться…
Он с неприязнью взглянул на Колесникова, который смущенно топтался за спиной.
– Шел бы ты спать, Игорь, – устало сказал он.
– О чем ты, господи…
– О сне. Выпей таблетку и ложись, не действуй на нервы.
– Зря ты от меня отмахиваешься.
– Ну вот что, – раздельно произнес Сергей Павлович. – Ты просил, чтобы я тебя выслушал. Я выслушал. В блуждающих духов я не верю, уж прости.
– Вот как. Чему же ты веришь?
– Фактам. Козаков утверждает, что пришел к Кларовой в девять. Даша показала, что Светлана ушла от них быстро (засмущалась), и было это в половине десятого. Что же получается, она сидела и глазела на влюбленную пару целых полчаса?
– Нестыковка, – пробормотал Колесников. – Но она объясняется, я уверен… Мне только надо подумать. Чуточку!
И – исчез, будто растаял в воздухе.
Козаков, само собой, не спал. Лежал на разобранной постели, закинув ноги в ботинках на спинку кровати. Жорж Сименон карманного формата в мягкой обложке совершенно терялся в мощных ладонях. Игорь Иванович вошел в номер, подошел к кровати и тихонько тронул соседа за плечо. Тот подпрыгнул от неожиданности:
– Тьфу на тебя!
– Чего пугаешься?
– А, – Козаков махнул рукой. – Атмосфера, будь она неладна.
– Комиссар Мегрэ?
– Да ну. Действительность похлеще.
– Мне нужно кое-что спросить.
– И ты туда же, – обреченно вздохнул Козаков. – Быстро вы спелись с другом детства! Он меня уже допрашивал. Если интересно, попроси протокольчик.
– Я хочу узнать о другом. Даша рассказывала, как она познакомилась с убитыми?
– Ну, допустим.
– Когда это было?
– В то утро, когда они поселились. Те две женщины, я имею в виду.
– Что именно она рассказала?
– Ничего особенного. Встретила, мол, у конторки двух «теток» (ее выражение). Поговорили, познакомились.
– Номер комнаты не назывался?
– Нет, сказала, второй этаж.
Игорь Иванович в волнении присел на кровать.
– А Даша их как-нибудь описывала?
– Многого от меня хотите, господин комиссар. – Козаков нахмурился. – Одну она не разглядела, а вторая – красивая, молодая, моложе мамы, добрая, глаза печальные… Да пусть твой следователь у Даши спросит. Или сам спроси.
– Спрошу, – пообещал Колесников. – Скажи, а ты действительно пришел к Кларовой в девять? Не позже?
– Минут разве что пять десятого. Она пасьянс раскладывала.
– Ты и это запомнил?
– А то как же. – Козаков мечтательно улыбнулся. – Представь: утро… медовое, теплое, береза в открытом окне…
– Да ты поэт. А окно, значит, было открыто?
– Вроде… А возле окна – стол, покрытый скатертью (они с собой привезли), на скатерти – веером – карты. Ниночка в сарафане, на плечах – яркая шаль… Цыганка, одним словом. Роковая женщина.
– Карты веером? Ты же сказал, она пасьянс раскладывала?
– Это потом, когда я пришел.
– Да, – протянул Игорь Иванович. – А убийца-то уже был в санатории.
– Я-то здесь при чем, мать твою?
– И что она тебе нагадала? Козаков пожал мощными плечами:
– Что обычно говорят в таких случаях? Любовь, дама, король (муж дамы, надо полагать), казенный дом, дальняя дорога… Ах, пардон, казенного дома не было. Ни в этот раз, ни в следующий.
– Она два раза раскладывала?
– Ну да.
– И все без казенного дома. Повезло тебе.
– А следователь-то меня подозревает, – хмыкнул Козаков.
Игорь Иванович вдруг рассмеялся:
– Кабы ты знал, из-за чего именно попал под подозрение!
– Из-за чего?
– Из-за казенного дома, который тебе не выпал.
– Шутишь?
– Нет, серьезно. Если бы не пасьянс и не наша с тобой партия в шахматы, ты уехал бы отсюда в наручниках.
– Составили словесный портрет мужчины. – Следователь прокуратуры Ляхов положил на стол карандашный набросок. – Его запомнили капитан и двое пассажиров на «ракете».
– Почему капитан?
– Ему нужно было на берег. Столкнулись на сходнях.
Туровский внимательно посмотрел на набросок и отметил несомненные способности неизвестного художника. Да, это был тот мужчина, которого он видел вчера на скалах. Нос с горбинкой, глубоко посаженные глаза, худая жилистая шея, челка закрывает покатый лоб. Кое-какие детали, конечно, расходились, но в общем и целом…
– Нужно объявить розыск… А девушку, которая была с ним, установили?
Ляхов покачал головой:
– Ее никто не запомнил. Каштановые волосы, бело-оранжевая ветровка… Этого мало.
– Ну да, – согласился Сергей Павлович. – Ветровку долой, волосы заколоть повыше – никто не узнает. Но почему я не видел этого мужчину рядом со Светой – понять не могу.
– Видимо, они вошли на «ракету» поврозь. Сначала Светлана… А убийца следил за ней, хотел покончить с девочкой на берегу, но заметил вас. Вы ведь сразу уехали, не стали ждать, пока «ракета» отойдет?
Туровский покачал головой:
– Торопился, старый дурень… Во что он был одет? Рюкзак при нем был? Палатка, снаряжение – это же надо куда-то спрятать.
– Рюкзака не было. Одет был в темные брюки. Пиджак более светлый, не новый. Серая рубашка без галстука. Где сошел – никто не видел.
Светлана, будто живая, стояла перед глазами. И Тамара, и Наташа Чистякова. И еще будут теперь каждую ночь сниться родители девочки, которых он сегодня (уже сегодня!) повезет в морг на опознание. «Посмотрите внимательно. Это ваша дочь?» Глухой удар об пол… «Нашатырь! Скорее!» А потом – снова пытка: «Ваша дочь? Ваша?»
«Да… Но вы, Сергей Павлович, вы-то – живы… Девочек нет. Бима нет. А вы-то почему есть?»
И – не ответишь.
Ляхов осторожно, будто желая успокоить, дотронулся до локтя.
– Я думаю, процентов на девяносто убийцу установили. Дело за розыском.
– Хрен мы установили, – зло ответил Туровский. – Он убил Свету – согласен, точнее, допускаю. Но в санатории поработал кто-то другой.
– Девушка?
– И не девушка. Мимо вахтера они не прошли бы незамеченными. А Андрей Яковлевич знает тут всех.
– Ну уж и всех? – с сомнением спросил Ляхов.
– Всех, всех. Старик глазастый и памятливый. Не «Золотые пески», говорит. Народу мало, каждый год одни и те же.
– Одни и те же, – эхом повторил Ляхов, и в глазах его мелькнуло что-то такое…
Туровский внимательно посмотрел на него и произнес:
– Что, думаете, женщин пострелял этот божий одуванчик? А потом просигналил той «сладкой парочке» у скалы?
Артур вышел из троллейбуса через три остановки после речного вокзала. Билет на самолет лежал в одном кармане, в другом – билет на вечерний поезд, которым он ехать не собирался. На какую-то секунду он засомневался: пассажира самолета в случае чего отследить намного легче… Но он надеялся, что этот случай не наступит. Его самого и того, кого он шел убивать, ничто не могло связать воедино. По крайней мере, в глазах официальных органов.
Жрец – вот единственный человек (человек ли?), кто мог его заподозрить. Но отказаться от задуманного Артур был не в состоянии. Долг.
Он был одет продуманно просто, что служило своего рода камуфляжем в любой обстановке. Черные брюки из мягкой матовой ткани, не отражающей свет, черные кроссовки на толстой подошве, серый поношенный пиджак и серая рубашка с накладными карманами. Темно-зеленая спортивная сумка на плече была достаточно большой, чтобы вместить все необходимое, но цвет и покрой скрадывали объем, делая саму сумку незаметнее и меньше.
Квартира располагалась на третьем этаже. Это в какой-то степени усложняло задачу: он вынужден был ждать темноты. Артур сразу отмел идею проникнуть в квартиру через дверь: его вычислили бы мгновенно. Вместо этого он вывернул пиджак наизнанку и застегнул верхнюю пуговицу, превратив его в черную свободную куртку с глухим воротником. Он перешел узкую улочку и затаился среди мусорных баков. Тьма поглотила его, сделав человеком-невидимкой. Он сделал несколько дыхательных упражнений и взглянул на часы. В его распоряжении оставалось еще сорок минут. Точно по графику…
Он подбежал к дому, прилепился к серому фасаду, точно паук, и быстро пополз вверх по стене.
Олег Германович Воронов лежал навзничь на толстом бежевом ковре и медленно приходил в себя. Судя по землистому цвету лица, его жестоко тошнило, и Жрец с неудовольствием подумал, что клиент, пожалуй, вполне способен облевать ковер, стоящий больших денег.
Мир-реальность возвращался с трудом. Зрение пребывало еще где-то в пограничном состоянии, между светом и тьмой, где плавали разноцветные пятна причудливой формы, точно чернила в луже воды, а слух уже уловил далекий голос.
– Ничего, это бывает. Сожалею, мне следовало предупредить вас, чтобы вы не касались Шара. Чревато, знаете ли.
В голосе не было ни капли сожаления, зато было полно издевки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54