Он молча пригласил Кристофера войти и закрыл за ним тяжелую деревянную дверь.
Комната, в которой оказался Кристофер, была каким-то чудесным образом так же перенесена сюда из Тибета, как и кабинет Карпентера — из Шотландии, хотя этой комнате пришлось проделать куда более короткий путь. Это был совершенно другой мир, аккуратно завернутый, упакованный и появившийся здесь благодаря чуду: и запахи, и цвета, и тени были другими, не местными. Кристофер робко стоял на пороге, словно не решаясь сменить один мир на другой: так стоит у кромки воды обнаженный пловец, так кружит вокруг пламени мотылек, который в следующее мгновение будет бесследно проглочен этим пламенем.
Он умудрился споткнуться о скрытую от чужих взглядов великолепную коллекцию птичьих крыльев и драконьих глаз, каким-то таинственным и в то же время простым способом перемешанных с той самой землей, из которой они вышли. Подобно пчеле, утопающей в меду в сезон пышного цветения, он чувствовал, как тяжелеет от окружавшей его приторности.
Разрисованные колонны поднимались от убранного разноцветными коврами пола к украшенному причудливым оранаментом потолку. На стенах висели плотные занавеси, расшитые красным и желтым шелком, и свободно опускались на пол, и на их складках можно было сидеть, как на диване. Низкие лакированные столики из Китая соседствовали с прекрасной работы позолоченными ларцами, украшенными изображениями злобных драконов и пионов с мягкими лепестками. На стенах в окружении языков огня предавались любви обнаженные боги. На одном конце комнаты стоял алтарь из чистого золота, выложенный драгоценными камнями, на котором были изображены многочисленные боги и святые Тибета. В маленьких золотых подставках стояли благовония, наполняя комнату темным удушливым дымом. Перед алтарем отбрасывали желтый, неземной свет масляные лампы.
Неожиданно Кристофер заметил самого Норбху Дзасу, который, казалось, только что материализовался в комнате, — человека, выдающего себя за бога, подобие человека, изготовленное из шелка, кораллов и драгоценных камней. Его крашеные ярко-черные волосы были уложены в туго заплетенные намасленные пучки, в левом ухе висела длинная серьга из бирюзы и золота. Накинутый на одежду халат тончайшего желтого шелка был искусно расписан драконами и перехвачен малиновым поясом. Он неподвижно застыл в углу комнаты, у алтаря, скрестив на груди руки, скрытые длинными рукавами халата.
На пути к Дзасе Кристофер зашел на базар и отыскал лоток, с которого торговали белыми шелковыми шарфами, использующимися по всему региону в качестве символа уважения на церемонии представления друг другу незнакомых людей. Он достал шарф из тончайших шелковых нитей, легкий, как паутинка, и подошел к агенту. Норбху Дзаса вытянул руки, принял шарф с легким поклоном, положил его на столик, и, засучив чересчур длинные рукава халата, преподнес Кристоферу ответный подарок. Вид у него был такой, словно ему было скучно. Они обменялись сдержанными приветствиями, и маленький агент пригласил его присесть на подушки возле окна.
Мгновение спустя вошел уже знакомый Кристоферу слуга и низко поклонился.
— Принеси нам чаю, — приказал Норбху Дзаса.
Слуга еще раз поклонился, шумно втянул воздух и тут же пробормотал что-то неразборчивое.
Дзаса повернулся к Кристоферу, произнеся фразу на корявом английском:
— Извините, не спросил. Хотите индийский или тибетский чай?
Кристофер попросил тибетского, и агент снова повернулся к слуге.
— Принеси тибетский чай.
— Итак, — произнес Норбху Дзаса, когда слуга вышел, — пьете тибетский чай? Были в Тибете?
Кристофер заколебался, прежде чем ответить. Многие его поездки в Тибет были нелегальными. Тибет за редким исключением был закрыт для иностранцев, и Кристофер на собственном опыте убедился в том, что этот запрет — не пустая формальность.
— Я был в Лхасе в 1904 году, — ответил он. — Вместе с Янгхазбендом.
В 1903 году лорд Керзон, вице-король Индии, был обеспокоен поступавшей к нему информацией о росте русского влияния в тибетской столице. Полный решимости заставить затворников-тибетцев обсудить вопрос о торговых и дипломатических отношениях с Британией, он направил в Кампа Дзонг небольшой отряд во главе с полковником Фрэнсисом Янгхазбендом. Янгхазбенд, которого тибетцы проигнорировали, получил подкрепление — тысячу солдат, тысячу четыреста пятьдесят кули, семь тысяч мулов, три тысячи четыреста пятьдесят одного яка и шесть несчастных верблюдов — и со всеми силами двинулся к долине Чумби.
Поход этот все еще был свеж в памяти Кристофера: леденящий холод, жалкое состояние пехоты, не привыкшей к ветрам и высокогорью; руки, прилипающие на морозе к ружейному металлу; кожа срывалась с губ примерзавшими ложками; внезапные смерти; люди вместе с животными и грузом срывались в пропасть с осыпавшихся узких троп. Больше всего ему запомнилось безумное Рождество, когда солдатам дали на обед сливовый пудинг и индейку, а офицеры пытались пить замерзшее шампанское.
Но настоящий ужас начался около Гянцзе. Тибетские войска, вооруженные заряжающимися со ствола ружьями и широкими мечами, надев амулеты, чтобы отвести от себя британские пули, кинулись в атаку на людей, вооруженных современными винтовками и пулеметами. Кристофер так и не смог забыть последовавшую за этим бойню. За четыре минуты было убито семьсот тибетцев, а кричавших от боли раненых было куда больше. Янгхазбенд захватил Гянцзе и, не встретив никакого сопротивления, в августе 1904 года подошел к Лхасе. Тем временем Далай-Лама бежал в Монголию, в Ургу, ища убежища у обитающего там Живого Будды, а оставленный им регент вынужден был в его отсутствие подписать договор с Британией на очень невыгодных условиях.
— Не помню вас, — сказал Норбху Дзаса. Английский — в ограниченном объеме — он выучил здесь, в Калимпонге, чисто из необходимости.
— Я был тогда намного моложе, — ответил Кристофер, — и не играл важной роли. В любом случае, нас бы друг другу не представили.
Норбху Дзаса вздохнул.
— Я тоже был моложе тогда, — признался он.
На мгновение их глаза встретились, но по взгляду агента нельзя было понять, о чем он думает. Он считал, что именно в этом заключается его работа: ничего не выдавать, быть непроницаемым. И он очень хорошо владел этим искусством.
Слуга быстро принес чай. Он подал его в украшенных орнаментом нефритовых чашках, отделанных серебром. Чай был приготовлен из чайных брикетов, привезенных из китайской провинции Юньнань, смешанных в деревянной чаше с кипящей водой, солью, содой из древесной золы и маслом. Это больше напоминало суп, чем чай, но тибетцы всегда пили его в огромных количествах: сорок-пятьдесят чашек в день считались обычной нормой. По тому как Дзаса осушил первую чашку, Кристофер сразу мог сказать, что он выпивает ежедневно рекордное количество чая даже по тибетским меркам.
Норбху Дзаса занимал пост торгового агента в Калимпонге уже семь лет и весьма неплохо на этом заработал. При желании он мог позволить себе пить чай целыми ведрами. Больше всего он боялся, что его раньше времени отзовут в Лхасу, то есть до того, как он отложит достаточное количество рупий, которых должно хватить на то, чтобы обеспечить уютное будущее себе и, что самое главное, своим детям. Ему было за шестьдесят, хотя сам он не знал точно, сколько ему лет. Его мать считала, что он родился в год Огненной змеи четырнадцатого цикла, и тогда получалось, что ему шестьдесят три. Но его отец был столь же уверен в том, что он родился в год Лесного зайца, и тогда выходило, что ему уже шестьдесят пять.
— Что я могу сделать для вас, Уайлэмла? — спросил маленький тибетец, наливая себе вторую чашку густого розового напитка.
Кристофер заколебался. Он чувствовал, что неудачно начал разговор, упомянув о своем участии в экспедиции Янгхазбенда. В конце концов британцы завоевали уважение тибетцев — они не грабили храмов, не насиловали женщин и вывели войска, как только представилась возможность, но память о более чем семистах погибших и глубокое чувство уязвимости, которое вселила в них экспедиция, до сих пор оставались в умах и душах тибетцев.
В настоящий момент проблема заключалась в том, что Кристофер не мог раскрыть истинную цель своего визита. У него было достаточно оснований для того, чтобы утверждать, что Цевонг передал информацию Мишигу. Но существовала реальная возможность того, что в этом был замешан и тибетский агент. Вполне возможно, что это именно он передал послание Замятина монголу. Резиденция Дзасы находилась посередине между горами и тем местом, где якобы нашли Цевонга. Перед тем как продолжить злополучное путешествие, монах вполне мог посетить Норбху Дзасу.
— По правде говоря, очень немного, — ответил наконец Кристофер. — Возможно, вы сочтете меня сентиментальным. Из моей рекомендации вы поняли, что я бизнесмен. Я здесь, в Калимпонге, чтобы делать бизнес с мистером Фрэйзером. Я познакомился с ним много лет назад, когда жил в Патне. Он знает о том случае. Случай этот связан с моим сыном, Уильямом. Мы с Уильямом были в Буддх Гайе, просто проезжали мимо по пути в Аурангабад. Мы жили тогда в Патне, когда... моя жена тогда еще была жива... — Кристофер надеялся, что история, основанная на смешанной с вымыслом реальности, сможет внушить агенту доверие.
— Уильям заболел, — продолжал он. — Британского врача в Буддх Гайе не было, да и поблизости тоже. Я был в отчаянии. Ребенок был очень плох, я даже думал, что он умрет. И затем один пилигрим, пришедший туда поклониться священному дереву... там ведь именно священное дерево, не так ли, мистер Дзаса?
Норбху кивнул. Он собственными глазами видел это дерево. Именно под ним Будда достиг просветления.
— Правильно, — заметил Кристофер, начавший чувствовать себя легко и непринужденно. — Так вот, один пилигрим услышал о моем несчастье. Он навестил нас, сказав, что он тибетский монах, разбирающийся в медицине. В общем, я нашел этого монаха, и он осмотрел Уильяма и сказал, что может вылечить его. Монах ушел — уже была поздняя ночь. Я все еще помню, как сидел в темноте с пылающим от жара Уильямом.
Действительно, такой случай с Уильямом был, и он чуть не умер... но не было ни монаха, ни священного дерева, был только старый доктор, присланный британской администрацией.
— Я думал, что мальчик умрет, действительно так думал, настолько он был плох. В общем, как я уже говорил, он ушел — я имею в виду монаха — и появился час спустя с какими-то травами. Он приготовил из них напиток и каким-то образом влил его в Уильяма. Это спасло ему жизнь. Той же ночью жар прекратился, и через два дня он уже был на ногах. Потом я пытался найти этого монаха, отблагодарить его, дать ему что-нибудь. Но он исчез. Фрэйзер был в курсе этой истории. Приехав сюда, он расспрашивал разных людей, но никто ничего не слышал ни о каком монахе. До недавнего времени.
Норбху Дзаса оторвал взгляд от своей дымящейся чашки. Его маленькие глазки блестели.
— Он сказал, что пару недель назад здесь умер тибетский монах. Его звали так же, как и того монаха. Примерно того же возраста. Фрэйзер сказал, что у него были с собой лекарственные травы. Он решил известить меня об этом и написал мне письмо. Я в любом случае собирался приехать сюда, у меня здесь дела. Так что я решил попутно навести справки о монахе.
— Зачем? Вы не можете его встретить. Не можете поблагодарить. Он мертв.
— Да, но, возможно, что у него осталась семья, родственники. Родители, братья, сестры. Возможно, им нужна помощь в связи с его смертью.
— Как его имя, этого врача-монаха?
— Цевонг, — ответил Кристофер. — Это распространенное имя?
Норбху пожал плечами.
— Не распространенное. Не нераспространенное.
— Но ведь именно так звали человека, которого нашли здесь? Человека, который умер?
Агент посмотрел на Кристофера.
— Да, — согласился он, — такое же имя. Но, возможно, не тот человек.
— Как он был одет? — поинтересовался Кристофер. — Возможно, это поможет опознать его.
Норбху Дзаса видел, что Уайлэм больше хочет, чтобы он выдал ему новую информацию, чем подтвердил то, что он уже знает. Это напоминало ему о теологических дискуссиях между монахами в Гандене, свидетелем которых он был, — фехтование словами, в котором самая незначительная оплошность равноценна поражению. «Интересно, что ждет проигравшего сейчас?» — подумал он.
— Он был в одеянии, которое носят монахи секты Сак-я-па. Монах, которого вы встретили тогда, принадлежал к этой секте?
— Я не знаю, — признался Кристофер. — Как они выглядят?
А про себя подумал, что круг его поисков теперь сузился. Большинство тибетских монахов принадлежало к основной в политическом плане секте Гелуг-па. Монахов Сак-я-па было намного меньше, как и монастырей этой секты.
Норбху Дзаса описал Кристоферу одежду ламы секты Сак-я-па: низкая коническая шапка с ушами, красное одеяние, накидка с широкими рукавами для путешествий, широкий пояс.
— Да, — ответил Кристофер, — он был одет примерно так.
Но ему нужна была еще информация, дабы максимально сузить круг поисков.
— Может быть, — продолжил он, — вы обнаружили что-нибудь, что могло бы сказать вам, откуда он пришел? Или название его монастыря?
Норбху понимал, чего хочет от него англичанин. Зачем он играет с ним в такие игры? Принимает его за дурака?
— А откуда был тот ваш монах? — спросил он.
Кристофер замялся.
— Он не сказал. А вы знаете, откуда он пришел?
Агент улыбнулся.
— Не у каждой горы есть бог, — ответствовал он. — Не у каждого монастыря есть имя.
Если англичанин ожидал, что он будет играть роль хитрого и загадочного человека с Востока, то все, что ему остается, — устроить хорошее представление.
Кристофер почувствовал перемену в настроении собеседника. Ему надо было менять тактику.
— Вы видели этого Цевонга перед тем, как он умер? Ваш дом находится на дороге, по которой он должен был идти в Калимпонг. Возможно, вы видели его, вы или кто-нибудь из ваших слуг?
Норбху Дзаса покачал головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56