https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/90x90/Niagara/
пузырек черной краски для волос, сок грецких орехов, несколько лимонов, клей. Он также обменял немного рупий на тибетские трангки по курсу один к пяти. После чего сам решил обменять трангки на мелкие медные монеты: только очень богатый человек или иностранец может иметь при себе так много серебряных монет, и он не думал, что его новый друг захочет, чтобы его приняли за первого или второго.
На почте, расположенной на Принц-Альберт-стрит, Лхатен послал телеграмму Уинтерпоулу: «Новости о дяде Уильяме. Из-за возникших здесь осложнений не могу оставаться у тети. Друзья посоветовали обосноваться в горах. Наверное, в течение следующего месяца буду в недосягаемости». Он также отправил более подробное запечатанное сообщение в британское торговое агентство Фрэйзеру, чтобы тот передал его в Лондон более надежным путем. В сообщении, предназначенном для оставшихся дома родных, рассказывалось о том, как живет молодой Кристофер в далекой Индии, и была просьба к Уинтерпоулу обратиться в делийское бюро разведки, чтобы оно начало расследование по делу Карпентера и Нокс Хоумз.
Прежде чем отправиться в путь, Кристофер изменил свою внешность. Дрожа от холода, он разделся догола и обмазался смесью из сока грецких орехов и йода. Когда кожа высохла, он облачился в теплую одежду, соответствующую погодным условиям, которые ожидали их впереди. Поверх он натянул жутко пахнущие, залатанные лохмотья, которые Лхатен раздобыл в каком-то месте, которого даже не назвал. Кристофер и не спрашивал — он предпочитал не знать. Краска для волос оказалась достаточно неплохой для жидкости с этикеткой «Всемирно извесная жидкость Пхатака для крашения и восстановления валос, иффективна против сидины, лысины, роздражения кожи». В бутылке осталось достаточно жидкости для того, чтобы периодически подкрашивать волосы — при условии, если они не выпадут после первого применения. Последняя процедура была наиболее сложной: он взял лимон и выдавил несколько капель сока прямо в глаза. Боль была жуткая, но когда он смог наконец посмотреть на себя в зеркало, то увидел, что глаза почти утратили голубизну и стали достаточно темными, чтобы соответствовать цвету кожи и волос.
* * *
Они шли всю ночь, чтобы к утру оказаться на максимально возможном расстоянии от Калимпонга. Первым пунктом на их маршруте была деревня Намчи, примерно в десяти километрах к северо-западу от города. В темноте они прошли ничем не помеченную границу между британской Индией и Сиккимом. Кристофер знал, что это больше, чем просто граница. Теперь он думал только о горах.
Они миновали Намчи вскоре после полуночи. Деревня представляла собой скопище бамбуковых хижин, тихих, спящих, неохраняемых. Дорога шла вверх, иногда плавно, иногда круто, через мокрые от росы луга и участки леса. Дальше лес должен был стать более густым, а затем их ждала горная страна.
По совету Лхатена они сделали привал в пяти километрах от Намчи. Кристофер чувствовал себя бодрым и хотел идти дальше, но Лхатен настаивал на отдыхе.
— Завтра вы устанете, а нам предстоит долгий путь, прежде чем мы оставим позади все деревни. Даже если вы не можете заснуть, вы должны отдохнуть. А я посплю. У меня был тяжелый день... и я знаю, что ждет нас впереди.
Было ощущение, что Лхатен сбросил с себя маску, которую носил в Калимпонге. Там он был подобострастным и почти раболепным, постоянно называя Кристофера господином. Во всех отношениях он вел себя как представитель низшей расы, обращающийся к хозяину. Однако чем дальше они уходили от города, тем больше росло в нем чувство независимости. Он гораздо реже называл Кристофера «сахиб», а если и произносил это слово, то со все возрастающей иронией, смешанной, как казалось Кристоферу, с долей симпатии. Кристофер все еще удивлялся тому, что мальчик вызвался быть проводником у человека, подозреваемого в убийстве. Но с самого начала было очевидным, что он не хвастался, когда говорил, что ему уже доводилось быть проводником.
Кристофер попытался уснуть, но сон его был поверхностным и прерывистым; он периодически просыпался и слышал ровное дыхание лежавшего рядом Лхатена. Земля была твердой, а воздух — обжигающе холодным. Днем должно было стать теплее, но ночью это мало утешало. Кристофер не мог отвлечься от своих мыслей, предыдущий день был так еще близок и в его памяти.
Небо постепенно становилось пурпурным, затем ало-золотым по мере того, как поднималось солнце над холмами Бхутана. Лхатен проснулся с первыми лучами солнца. Он планировал в этот день пройти максимально большое расстояние и уйти как можно дальше от дороги, которой все пользовались. На расстоянии иностранец мог сойти за непальского путешественника, но он не хотел, чтобы кто-то оценивал маскировку Кристофера вблизи. К тому же один только рост Кристофера мог привлечь ненужное внимание. И с этим они ничего не могли поделать.
У Дамтунга дорога раздваивалась. Налево лежал путь к буддийскому монастырю Пемаянгцзе, а ведущая вправо более широкая дорогая спускалась к реке Тиста. Это была главная дорога, которая вела в Ганток, столицу Сиккима.
— Нам придется пойти по дороге на Ганток, сахиб. Выбора у нас нет. Если вы привлечете чье-то внимание, положитесь на меня. Я скажу, что вы дурачок.
Спуск был крутым. Внизу бурлила, выходя из берегов, Тиста, распухшая после недавних дождей. Это была большая река, наделенная тугой яростью горного ручья, бурлящего в узких ущельях. Они обошли стороной деревни Теми и Тарко, словно люди, которые спешат на ярмарку в Ганток. Жара стала невыносимой. К полудню они оба разделись до пояса. Ночной холод казался сном или далеким воспоминанием.
Вокруг них сгущались темные, влажные джунгли, удушая их своей близостью. Они касались их влажными зелеными листьями и усиками, свисавшими с покрытых мхом сучьев, чье прикосновение напоминало скользкое прикосновение змеи. Гигантские папоротники вели войну за пространство с бамбуком и пальмами. Все вокруг было опутано виноградными лозами и ползучими побегами. Повсюду росли орхидеи, белые тяжелые цветы, расточающие опьяняюще-болезненный запах. В тени скользили по заваленной, гниющей земле яркие змеи. Воздух был влажным, тяжелым, полным гниения. Они старались дышать пореже, словно знали, что он отравлен.
Здесь, в лесу, жизнь и смерть были тесно переплетены: флора и фауна умирали, гнили и становились пищей для новой жизни, повсюду пробивавшейся из-под земли, горячей, зеленой, беспокойной. Все было охвачено лихорадкой: насекомые, растения, птицы, змеи, животные; все они сгорали от нее.
Как-то раз Кристофер заметил тучу бабочек, пляшущих в солнечном луче у самой земли. Их крылья вспыхивали на солнце: красные, синие и желтые пятна напоминали витражное стекло в темном соборе. Подойдя ближе, он заметил, что они кружат над гниющим телом маленького зверька, словно питаются какими-то образом его останками. В другой раз Лхатен показал ему отдельно росший цветок необычайной красоты, алый драгоценный камень на длинном стебле: над ним, скрываясь в темноте, таилась толстая паутина, в которой беспомощно барахтались умирающие насекомые, привлеченные ярко-красными лепестками цветка.
С самого начала их беспрестанно атаковали пиявки. Маленькие создания, напоминающие коротких и тонких земляных червей, падали на них с веток, пробираясь под одежду к долгожданной живой плоти. И, присосавшись, пили кровь до тех пор, пока не насыщались. Бороться было бесполезно — если их давили, присоски были невредимы, если отрывали от тела, оставались гноящиеся раны. Каждые несколько километров они останавливались и прикладывали к телу маленькие мешочки с солью, которые предварительно окунали в воду, и пиявки съеживались и падали на землю.
Большую часть времени они шли молча. Жара и удушливый воздух превращали речь в непозволительную роскошь. За них говорили ярко раскрашенные птицы, лягушки, обезьяны и другие обитатели земного мира. А джунгли словно зачаровывали их, выпивая не сорвавшиеся с губ слова, как пили кровь из их вен ненасытные пиявки.
Но по ночам на привалах они шептались в темноте, пока хищники рыскали в поисках добычи, а цветы наполняли ночь ароматами.
— Вы сражались на войне, сахиб? На большой войне? Вы видели танки и аэропланы?
— Нет, Лхатен. Ничего такого я не видел. Я был в Индии. Здесь были шпионы, немецкие шпионы. Они хотели начать здесь войну, чтобы отобрать у нас Индию.
— У вас. Они хотели отобрать Индию у вас.
— Да, конечно. Но не затем, чтобы вернуть ее индийцам. Они хотели забрать ее себе. Сделать Индию немецким протекторатом.
— И что-то изменилось бы?
Кристофер задумался. Для британцев конечно. А для индийцев? Или непальцев, как Лхатен? Он бы хотел дать утвердительный ответ и на этот вопрос, но не мог, поскольку не был убежден в собственной правоте.
— Вы ловили здесь немцев?
— Да.
— И убивали их?
— Некоторых. Остальных сажали в тюрьму.
— Потому что они хотели покорить Индию?
— Да.
— Как британцы?
— Да.
Что-то зашевелилось в темноте. За нечленораздельным криком последовало хлопанье крыльев. Хищники и жертвы появлялись и исчезали, участвуя в запутанной ночной игре.
На третий день они наткнулись на развалины храма на заросшей сорняками поляне. Плющ поклонялся упавшим изваяниям Шивы и Вишну, медленно и интимно дотрагиваясь до них своими зелеными пальцами. Глыбы камней громоздились друг на друга, потрескавшись под воздействием солнца и дождей, покрывшись ползучей плотью джунглей.
Кристофер вышел на поляну, влекомый каким-то нездоровым любопытством. Лхатен держался позади, не желая приближаться к давно покинутому храму. Он смотрел, как Кристофер прыгает по поросшим мхом камням и водит пальцами по древним узорам и забытым надписям. Он с опаской смотрел на странных богов, застывших в траве в причудливых позах. Он увидел, как черная змея проскользнула между пальцами Шивы, напоминая живой скипетр в руке бога.
— Не надо ходить туда, сахиб, — крикнул он из-за деревьев с прежним подобострастием, вернувшимся вместе со страхом. — В этом месте обитают плохие духи. Вам следует извиниться и уйти, сахиб.
Где-то высоко, в верхушках деревьев, зловеще крикнула птица и тут же замолчала. Здесь, около руин, джунгли казались спокойнее, словно это были останки храма тишины. Кристофер оглянулся и увидел, как Лхатен машет ему с опушки, а на лице его отчетливо читается страх.
— Все в порядке, Лхатен, — крикнул он, но голос его прозвучал фальшиво, хрипло и неуместно. На остатке стены слева от себя он различил фигуры мужчин и женщин, занимающихся любовью; конечности их были покрыты безжалостным зеленым мхом. Все вокруг застыло. Даже ветер утих, оставив недвижимыми листья деревьев. У его ног отломанная рука статуи хваталась за влажный воздух. Кристофер почувствовал, как на него наступают стены джунглей. Внезапно ему захотелось уйти, убежать из этого места к свежему воздуху гор. Он молча подошел к Лхатену. Они обошли поляну и направились на север, пробираясь через густой подлесок.
Этой ночью Лхатен снова приступил к расспросам.
— Теперь здесь больше нет немцев, сахиб?
— Ты имеешь в виду Индию?
— Да.
— Думаю, что нет.
— Теперь британцы и немцы хорошие друзья. Это так?
Кристофер пожал плечами.
— Не знаю насчет «хороших», но между нами заключен мир.
— Так что вы больше не ищете немцев?
— Нет, Лхатен. Я не ищу немцев.
— Кого же вы ищете?
Кристофер с тоской подумал о невозможности развести костер. Сколько еще ночей им придется провести в полной темноте?
— У меня есть сын, — ответил он. — Десятилетний мальчик по имени Уильям. Кто-то похитил его. Его привезли в Калимпонг. А оттуда его увели в Тибет, через перевал Себу-Ла.
Лхатен на какое-то время замолчал.
— Вы говорили об этом с преподобным Карпентером, сахиб? — наконец спросил он.
— Почему я должен был с ним говорить?
— Потому что он знает о таких вещах. О мальчиках, которые исчезают. О девочках, которых больше никто не видит. Он очень религиозный человек. Настоящий христианин, не так ли, сахиб?
— Что ты знаешь о Нокс Хоумз, Лхатен?
Кристофер вспомнил реакцию мальчика, когда он впервые заговорил с ним о приюте.
— Это место, где содержат детей. Иногда дети уходят в неизвестном направлении. Очень религиозное место.
— Об этом знают многие, да, Лхатен? О том, что преподобный Карпентер продает девочек и мальчиков богатым людям?
Лхатен кивнул.
— Да, кое-кто знает. Но преподобный Карпентер очень набожный человек, очень хороший человек. Мы все благодарны ему за его христианскую благотворительность. Если бы я сразу сказал вам, что там пропадают дети, вы бы поверили мне? Если бы среди них не было вашего сына, вы бы отправились на поиски?
Кристофер поежился. Мальчик был прав. У лицемерия всегда было больше союзников, чем у любого другого порока.
— Куда они забрали вашего сына? — спросил Лхатен.
Кристофер знал ответ, или, по крайней мере, был в достаточной степени уверен в том, что считал правильным ответом.
— Ты слышал о месте, которое называется Дорже-Ла? — поинтересовался он.
Единственный звуком, донесшимся в ответ, был звук джунглей.
— Лхатен, я спросил, не слышал ли ты о месте под названием Дорже-Ла?
Где-то поблизости запищала летучая мышь, словно отвечая ему.
— Я думаю, что нам пора спать, сахиб — наконец произнес Лхатен.
Он так и не ответил на вопрос Кристофера.
Они перешли через реку по шаткому мосту в районе Шамдонг — три бамбуковых палки, переброшенные над ледяным потоком. На смену джунглям внезапно пришла более открытая местность. К шестому дню они оказались на высоте более двух тысяч метров, где был другой климат. Теплые дни для них закончились. На вершинах гор, время от времени открывавшихся их взорам, шел снег, оставляя на скалах неровные узоры. На далеких пиках перемещались тени, словно трескались и улетали вниз ледяные глыбы. Над ними то собирались, то рассеивались серые и белые облака, приносившие с собой холодный мелкий дождь, налетавший какими-то порывами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
На почте, расположенной на Принц-Альберт-стрит, Лхатен послал телеграмму Уинтерпоулу: «Новости о дяде Уильяме. Из-за возникших здесь осложнений не могу оставаться у тети. Друзья посоветовали обосноваться в горах. Наверное, в течение следующего месяца буду в недосягаемости». Он также отправил более подробное запечатанное сообщение в британское торговое агентство Фрэйзеру, чтобы тот передал его в Лондон более надежным путем. В сообщении, предназначенном для оставшихся дома родных, рассказывалось о том, как живет молодой Кристофер в далекой Индии, и была просьба к Уинтерпоулу обратиться в делийское бюро разведки, чтобы оно начало расследование по делу Карпентера и Нокс Хоумз.
Прежде чем отправиться в путь, Кристофер изменил свою внешность. Дрожа от холода, он разделся догола и обмазался смесью из сока грецких орехов и йода. Когда кожа высохла, он облачился в теплую одежду, соответствующую погодным условиям, которые ожидали их впереди. Поверх он натянул жутко пахнущие, залатанные лохмотья, которые Лхатен раздобыл в каком-то месте, которого даже не назвал. Кристофер и не спрашивал — он предпочитал не знать. Краска для волос оказалась достаточно неплохой для жидкости с этикеткой «Всемирно извесная жидкость Пхатака для крашения и восстановления валос, иффективна против сидины, лысины, роздражения кожи». В бутылке осталось достаточно жидкости для того, чтобы периодически подкрашивать волосы — при условии, если они не выпадут после первого применения. Последняя процедура была наиболее сложной: он взял лимон и выдавил несколько капель сока прямо в глаза. Боль была жуткая, но когда он смог наконец посмотреть на себя в зеркало, то увидел, что глаза почти утратили голубизну и стали достаточно темными, чтобы соответствовать цвету кожи и волос.
* * *
Они шли всю ночь, чтобы к утру оказаться на максимально возможном расстоянии от Калимпонга. Первым пунктом на их маршруте была деревня Намчи, примерно в десяти километрах к северо-западу от города. В темноте они прошли ничем не помеченную границу между британской Индией и Сиккимом. Кристофер знал, что это больше, чем просто граница. Теперь он думал только о горах.
Они миновали Намчи вскоре после полуночи. Деревня представляла собой скопище бамбуковых хижин, тихих, спящих, неохраняемых. Дорога шла вверх, иногда плавно, иногда круто, через мокрые от росы луга и участки леса. Дальше лес должен был стать более густым, а затем их ждала горная страна.
По совету Лхатена они сделали привал в пяти километрах от Намчи. Кристофер чувствовал себя бодрым и хотел идти дальше, но Лхатен настаивал на отдыхе.
— Завтра вы устанете, а нам предстоит долгий путь, прежде чем мы оставим позади все деревни. Даже если вы не можете заснуть, вы должны отдохнуть. А я посплю. У меня был тяжелый день... и я знаю, что ждет нас впереди.
Было ощущение, что Лхатен сбросил с себя маску, которую носил в Калимпонге. Там он был подобострастным и почти раболепным, постоянно называя Кристофера господином. Во всех отношениях он вел себя как представитель низшей расы, обращающийся к хозяину. Однако чем дальше они уходили от города, тем больше росло в нем чувство независимости. Он гораздо реже называл Кристофера «сахиб», а если и произносил это слово, то со все возрастающей иронией, смешанной, как казалось Кристоферу, с долей симпатии. Кристофер все еще удивлялся тому, что мальчик вызвался быть проводником у человека, подозреваемого в убийстве. Но с самого начала было очевидным, что он не хвастался, когда говорил, что ему уже доводилось быть проводником.
Кристофер попытался уснуть, но сон его был поверхностным и прерывистым; он периодически просыпался и слышал ровное дыхание лежавшего рядом Лхатена. Земля была твердой, а воздух — обжигающе холодным. Днем должно было стать теплее, но ночью это мало утешало. Кристофер не мог отвлечься от своих мыслей, предыдущий день был так еще близок и в его памяти.
Небо постепенно становилось пурпурным, затем ало-золотым по мере того, как поднималось солнце над холмами Бхутана. Лхатен проснулся с первыми лучами солнца. Он планировал в этот день пройти максимально большое расстояние и уйти как можно дальше от дороги, которой все пользовались. На расстоянии иностранец мог сойти за непальского путешественника, но он не хотел, чтобы кто-то оценивал маскировку Кристофера вблизи. К тому же один только рост Кристофера мог привлечь ненужное внимание. И с этим они ничего не могли поделать.
У Дамтунга дорога раздваивалась. Налево лежал путь к буддийскому монастырю Пемаянгцзе, а ведущая вправо более широкая дорогая спускалась к реке Тиста. Это была главная дорога, которая вела в Ганток, столицу Сиккима.
— Нам придется пойти по дороге на Ганток, сахиб. Выбора у нас нет. Если вы привлечете чье-то внимание, положитесь на меня. Я скажу, что вы дурачок.
Спуск был крутым. Внизу бурлила, выходя из берегов, Тиста, распухшая после недавних дождей. Это была большая река, наделенная тугой яростью горного ручья, бурлящего в узких ущельях. Они обошли стороной деревни Теми и Тарко, словно люди, которые спешат на ярмарку в Ганток. Жара стала невыносимой. К полудню они оба разделись до пояса. Ночной холод казался сном или далеким воспоминанием.
Вокруг них сгущались темные, влажные джунгли, удушая их своей близостью. Они касались их влажными зелеными листьями и усиками, свисавшими с покрытых мхом сучьев, чье прикосновение напоминало скользкое прикосновение змеи. Гигантские папоротники вели войну за пространство с бамбуком и пальмами. Все вокруг было опутано виноградными лозами и ползучими побегами. Повсюду росли орхидеи, белые тяжелые цветы, расточающие опьяняюще-болезненный запах. В тени скользили по заваленной, гниющей земле яркие змеи. Воздух был влажным, тяжелым, полным гниения. Они старались дышать пореже, словно знали, что он отравлен.
Здесь, в лесу, жизнь и смерть были тесно переплетены: флора и фауна умирали, гнили и становились пищей для новой жизни, повсюду пробивавшейся из-под земли, горячей, зеленой, беспокойной. Все было охвачено лихорадкой: насекомые, растения, птицы, змеи, животные; все они сгорали от нее.
Как-то раз Кристофер заметил тучу бабочек, пляшущих в солнечном луче у самой земли. Их крылья вспыхивали на солнце: красные, синие и желтые пятна напоминали витражное стекло в темном соборе. Подойдя ближе, он заметил, что они кружат над гниющим телом маленького зверька, словно питаются какими-то образом его останками. В другой раз Лхатен показал ему отдельно росший цветок необычайной красоты, алый драгоценный камень на длинном стебле: над ним, скрываясь в темноте, таилась толстая паутина, в которой беспомощно барахтались умирающие насекомые, привлеченные ярко-красными лепестками цветка.
С самого начала их беспрестанно атаковали пиявки. Маленькие создания, напоминающие коротких и тонких земляных червей, падали на них с веток, пробираясь под одежду к долгожданной живой плоти. И, присосавшись, пили кровь до тех пор, пока не насыщались. Бороться было бесполезно — если их давили, присоски были невредимы, если отрывали от тела, оставались гноящиеся раны. Каждые несколько километров они останавливались и прикладывали к телу маленькие мешочки с солью, которые предварительно окунали в воду, и пиявки съеживались и падали на землю.
Большую часть времени они шли молча. Жара и удушливый воздух превращали речь в непозволительную роскошь. За них говорили ярко раскрашенные птицы, лягушки, обезьяны и другие обитатели земного мира. А джунгли словно зачаровывали их, выпивая не сорвавшиеся с губ слова, как пили кровь из их вен ненасытные пиявки.
Но по ночам на привалах они шептались в темноте, пока хищники рыскали в поисках добычи, а цветы наполняли ночь ароматами.
— Вы сражались на войне, сахиб? На большой войне? Вы видели танки и аэропланы?
— Нет, Лхатен. Ничего такого я не видел. Я был в Индии. Здесь были шпионы, немецкие шпионы. Они хотели начать здесь войну, чтобы отобрать у нас Индию.
— У вас. Они хотели отобрать Индию у вас.
— Да, конечно. Но не затем, чтобы вернуть ее индийцам. Они хотели забрать ее себе. Сделать Индию немецким протекторатом.
— И что-то изменилось бы?
Кристофер задумался. Для британцев конечно. А для индийцев? Или непальцев, как Лхатен? Он бы хотел дать утвердительный ответ и на этот вопрос, но не мог, поскольку не был убежден в собственной правоте.
— Вы ловили здесь немцев?
— Да.
— И убивали их?
— Некоторых. Остальных сажали в тюрьму.
— Потому что они хотели покорить Индию?
— Да.
— Как британцы?
— Да.
Что-то зашевелилось в темноте. За нечленораздельным криком последовало хлопанье крыльев. Хищники и жертвы появлялись и исчезали, участвуя в запутанной ночной игре.
На третий день они наткнулись на развалины храма на заросшей сорняками поляне. Плющ поклонялся упавшим изваяниям Шивы и Вишну, медленно и интимно дотрагиваясь до них своими зелеными пальцами. Глыбы камней громоздились друг на друга, потрескавшись под воздействием солнца и дождей, покрывшись ползучей плотью джунглей.
Кристофер вышел на поляну, влекомый каким-то нездоровым любопытством. Лхатен держался позади, не желая приближаться к давно покинутому храму. Он смотрел, как Кристофер прыгает по поросшим мхом камням и водит пальцами по древним узорам и забытым надписям. Он с опаской смотрел на странных богов, застывших в траве в причудливых позах. Он увидел, как черная змея проскользнула между пальцами Шивы, напоминая живой скипетр в руке бога.
— Не надо ходить туда, сахиб, — крикнул он из-за деревьев с прежним подобострастием, вернувшимся вместе со страхом. — В этом месте обитают плохие духи. Вам следует извиниться и уйти, сахиб.
Где-то высоко, в верхушках деревьев, зловеще крикнула птица и тут же замолчала. Здесь, около руин, джунгли казались спокойнее, словно это были останки храма тишины. Кристофер оглянулся и увидел, как Лхатен машет ему с опушки, а на лице его отчетливо читается страх.
— Все в порядке, Лхатен, — крикнул он, но голос его прозвучал фальшиво, хрипло и неуместно. На остатке стены слева от себя он различил фигуры мужчин и женщин, занимающихся любовью; конечности их были покрыты безжалостным зеленым мхом. Все вокруг застыло. Даже ветер утих, оставив недвижимыми листья деревьев. У его ног отломанная рука статуи хваталась за влажный воздух. Кристофер почувствовал, как на него наступают стены джунглей. Внезапно ему захотелось уйти, убежать из этого места к свежему воздуху гор. Он молча подошел к Лхатену. Они обошли поляну и направились на север, пробираясь через густой подлесок.
Этой ночью Лхатен снова приступил к расспросам.
— Теперь здесь больше нет немцев, сахиб?
— Ты имеешь в виду Индию?
— Да.
— Думаю, что нет.
— Теперь британцы и немцы хорошие друзья. Это так?
Кристофер пожал плечами.
— Не знаю насчет «хороших», но между нами заключен мир.
— Так что вы больше не ищете немцев?
— Нет, Лхатен. Я не ищу немцев.
— Кого же вы ищете?
Кристофер с тоской подумал о невозможности развести костер. Сколько еще ночей им придется провести в полной темноте?
— У меня есть сын, — ответил он. — Десятилетний мальчик по имени Уильям. Кто-то похитил его. Его привезли в Калимпонг. А оттуда его увели в Тибет, через перевал Себу-Ла.
Лхатен на какое-то время замолчал.
— Вы говорили об этом с преподобным Карпентером, сахиб? — наконец спросил он.
— Почему я должен был с ним говорить?
— Потому что он знает о таких вещах. О мальчиках, которые исчезают. О девочках, которых больше никто не видит. Он очень религиозный человек. Настоящий христианин, не так ли, сахиб?
— Что ты знаешь о Нокс Хоумз, Лхатен?
Кристофер вспомнил реакцию мальчика, когда он впервые заговорил с ним о приюте.
— Это место, где содержат детей. Иногда дети уходят в неизвестном направлении. Очень религиозное место.
— Об этом знают многие, да, Лхатен? О том, что преподобный Карпентер продает девочек и мальчиков богатым людям?
Лхатен кивнул.
— Да, кое-кто знает. Но преподобный Карпентер очень набожный человек, очень хороший человек. Мы все благодарны ему за его христианскую благотворительность. Если бы я сразу сказал вам, что там пропадают дети, вы бы поверили мне? Если бы среди них не было вашего сына, вы бы отправились на поиски?
Кристофер поежился. Мальчик был прав. У лицемерия всегда было больше союзников, чем у любого другого порока.
— Куда они забрали вашего сына? — спросил Лхатен.
Кристофер знал ответ, или, по крайней мере, был в достаточной степени уверен в том, что считал правильным ответом.
— Ты слышал о месте, которое называется Дорже-Ла? — поинтересовался он.
Единственный звуком, донесшимся в ответ, был звук джунглей.
— Лхатен, я спросил, не слышал ли ты о месте под названием Дорже-Ла?
Где-то поблизости запищала летучая мышь, словно отвечая ему.
— Я думаю, что нам пора спать, сахиб — наконец произнес Лхатен.
Он так и не ответил на вопрос Кристофера.
Они перешли через реку по шаткому мосту в районе Шамдонг — три бамбуковых палки, переброшенные над ледяным потоком. На смену джунглям внезапно пришла более открытая местность. К шестому дню они оказались на высоте более двух тысяч метров, где был другой климат. Теплые дни для них закончились. На вершинах гор, время от времени открывавшихся их взорам, шел снег, оставляя на скалах неровные узоры. На далеких пиках перемещались тени, словно трескались и улетали вниз ледяные глыбы. Над ними то собирались, то рассеивались серые и белые облака, приносившие с собой холодный мелкий дождь, налетавший какими-то порывами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56