— Скажите мне, Кристофер, — попросил он, когда после еды подали слабый чай, — как часто вы бывали в Калимпонге?
— Я часто бывал здесь еще ребенком. Мой отец работал неподалеку отсюда.
— Он тоже был бизнесменом, не правда ли?
— Да, он... он торговал чаем.
Миссионер посмотрел на Кристофера поверх чашки.
— А вы? Чем вы торгуете?
— Разными вещами. За свою жизнь я занимался самыми разными вещами.
— А мне вы кажетесь образованным человеком. Вы больше похожи на человека, который может сделать карьеру в области внешней или внутренней политики. Вы совсем не похожи на мелкого торговца. Пожалуйста, не принимайте мои слова за попытку обидеть вас.
— Никаких обид. Я сам решил заняться бизнесом. Но, возможно, что другая карьера подошла бы мне больше. Последнее время дела идут не очень хорошо.
— И сейчас вы живете в Англии, да?
Карпентер допрашивал его, скрытно, но тщательно.
— Да. Моя жена и сын уехали туда, когда началась война. В прошлом году я вернулся к ним, но Элизабет вскоре после этого умерла. Я решил остаться с Уильямом.
— Понимаю. Что вы делали во время войны? Насколько я понял, вы находились в Индии?
— Я был поставщиком армии. Зерно, фураж для скота, рис: все, что было нужно. За какое-то время я заработал небольшую сумму. Но явно недостаточную.
— Кто может ненавидеть вас настолько, чтобы похитить вашего сына? Кого вы подозреваете? Почему вы приехали искать его в Индию? В Калимпонг?
Кристофер почувствовал в вопросах Карпентера нечто большее, чем любопытство. Миссионера что-то беспокоило. Он не поверил выдуманной Кристофером легенде. Но важно было другое: он что-то скрывал и хотел вызнать все, что знает Кристофер.
— Мне посоветовали не говорить об этом, — заметил Кристофер.
— Кто посоветовал вам? Полиция?
— Да. Полиция.
— Это они доставили вас сюда на биплане? Извините, если я задаю слишком много вопросов. Просто меня удивляет, что у такого человека, как вы, оказалось достаточно связей, чтобы прилететь сюда. Просто для того, чтобы найти ребенка, насколько дорог бы он вам ни был. Обычно власти не столь сострадательны.
Кристофер решил, что пора уходить.
— Мистер Карпентер, я благодарен вам и вашей жене за прекрасный вечер. Мне доставили удовольствие и ужин, и наша беседа. — Он повернулся к жене Карпентера. — Миссис Карпентер, пожалуйста, примите мою благодарность. Вы очень радушная хозяйка. А теперь, боюсь, что мне пора идти. Я все еще чувствую себя усталым после дороги, и, боюсь, что покажусь вам утомительным, если задержусь в вашем доме, тем более что у вас тоже есть свои дела.
— Конечно, конечно. Мы даже не подумали об этом, заставляя вас участвовать в беседе. — Мойра Карпентер поднялась из-за стола, муж последовал ее примеру.
— Если это не слишком вас утомит, мистер Уайлэм, — сказал миссионер, — я бы хотел показать вам крыло здания, где живут мальчики. Дети сейчас спят, но я бы очень хотел, чтобы вы зашли посмотреть на них, прежде чем уйдете.
Идти пришлось недалеко. Закрытая зеленой занавесью дверь вела в короткий коридор, который, в свою очередь, вел к большой спальне, залитой лунным светом. На выстроенных в ровные ряды кроватях, словно пациенты в больнице, спали дети; стояла тишина, прерываемая лишь тяжелым дыханием. Карпентер шел между кроватей с затемненной лампой, показывая Кристоферу спящих мальчиков так, словно он был хранителем музея восковых фигур, демонстрирующим посетителю свои экспонаты. На узких кроватях, свернувшись под тонкими одеялами, дети жадно смотрели сны.
Кристофер задумался, почему Карпентер привел его сюда. Для того, чтобы расположить его к себе, чтобы сгладить впечатление от резкого поведения Карпентера во время их первой встречи? Глядя на спящих детей, он задал себе вопрос, был ли здесь Уильям. Могло ли такое быть? Может, именно поэтому так нервничал Карпентер, может, поэтому задавал так много вопросов? Но он сразу отбросил эту мысль как смехотворную.
Карпентер проводил его до двери, продолжая осыпать выражениями сочувствия, словно конфетти. Приют спал. Кристофер представил, как спят девочки, в чьи сны наведываются темные боги и богини, черная Кали, пляшущая на окровавленных телах своих жертв, Шива с залитыми кровью руками, разрушающий вселенную. Или им снились живущие в горах каннибалы, поедающие плоть английских детей? И если так, то что это значило для них?
Было уже больше десяти часов вечера, когда он подошел к гостинице. Общая комната была погружена в полутьму и усеяна пологими беспокойными холмиками: здесь спали люди, которым предстоял подъем в час или два ночи. Разнесся слух, что погода на севере улучшается и что есть большие шансы на то, что перевалы, ведущие в долину Чуиби, откроются через пару дней.
Он поднялся по шатким деревянным ступеням на второй этаж, неся в руках вонючую масляную лампу, которую предусмотрительно захватил внизу. Тонкие деревянные панели, которыми был обшит дом, пропускали пронизывающий холод. Они были покрыты пятнами, оставленными дождями, и трещинами от мороза. Идя по коридору, он услышал, как в одной из комнат кто-то стонет от боли, но никто не спешил на помощь. Снаружи, на улице, рыскали собаки, старые, тощие и больные, боящиеся показываться людям днем. Он слышал, как раздавался в ночи их потерянный, отчаянный вой.
Он не видел человека, который ударил его, когда он открыл дверь, и не почувствовал удара, который свалил его без чувств на грязный пол комнаты. На мгновение он увидел яркий свет и движущиеся в нем лица, точнее, одно лицо, расплывающееся и перемещающееся. Затем земля покачнулась и ушла у него из-под ног, мир замерцал, покраснел и куда-то исчез, а он продолжал крутиться и выть в полном одиночестве и в полном мраке.
Глава 11
Он находился в лодке в открытом море, качаясь в забытьи на соленых голубых волнах. Затем лодка исчезла, воды расступились, и он вновь начал погружаться во тьму. Затем куда-то исчезла и темнота, и он снова поднимался наверх, к свету. Наверное, на поверхности был шторм: его бросало из стороны в сторону, словно останки кораблекрушения, оказавшиеся на гребне гигантской волны. Затем свершилось чудо: буря утихла, а он лежал, ритмично покачиваясь, на поверхности мягкой волны, идущей к берегу.
Появилось лицо, затем пара рук, грубо потянувших его куда-то, и он оказался уже не в спокойной воде, а на жесткой кровати. Лицо было европейским и небритым, и оно то расплывалось, то становилось четким.
— Вы слышите меня, мистер Уайлэм? Вы слышите мой голос?
Человек говорил с ним по-английски, хотя и с сильным акцентом. Первой мыслью Уайлэма было, что это русский, Замятин, но что-то подсказывало ему, что это ерунда.
— Вы можете сесть? — настаивал голос.
Кристофер почувствовал, как руки берут его за подмышки, поднимают и усаживают. Он неохотно смирился с тем, что его передвигают. Когда он оказался в сидячем положении, голова снова начала кружиться, и на мгновение он испугался, что сейчас вернется темнота. Он чувствовал тошноту: загадочное мясо и скорбный гарнир улучили момент, чтобы вырваться на волю, и раздулись в его желудке до невообразимых размеров. Они хотели существовать отдельно от него.
— Вас тошнит? — поинтересовался голос.
Он ухитрился кивнуть, его вращающийся мозг посылал во всех направлениях вспышки зеленого цвета.
— Сзади нас находится таз. Здесь, справа. Просто расслабьтесь. Я вас подержу.
Он почувствовал, как рука наклоняет его голову, а затем что-то взорвалось в его кишках и рванулось наверх с яростью железнодорожного экспресса, возвращающегося домой. Горячая жидкость устремилась в металлический таз.
Сплюнув горькую слюну, он в изнеможении откинулся на кровать. Кто-то забрал его голову, заменив ее вращающимся шаром. А над ним стоял безумный ребенок, щелканьем хлыста заставлявший шар крутиться безостановочно.
— Лучше? — Голос стал сильнее.
Он уже слышал этот акцент, но никак не мог узнать его. Шотландский? Ирландский?
— Если вас опять тошнит, то есть еще один маленький тазик, а если вы наполните и его, я принесу еще. Вы можете открыть глаза?
Во рту его творилось что-то ужасное. Словно кто-то прошелся там в огромных грязных ботинках.
— Вкус... жуткий, — прокаркал он.
— Вот, прополощите этим рот. Это не опасно — я лично прокипятил.
Незнакомец поднес к его губам чашку. В ней была вода. Он отхлебнул немного, прополоскал рот и выплюнул воду в стоявший рядом таз. И с усилием вновь открыл глаза.
Он находился в своей комнате в гостинице. Он узнал стол и сломанный стул у окна. Кто-то принес угольную жаровню, которая стояла посреди комнаты, излучая ярко-желтый свет. На столе горела вонючая масляная лампа. Человек, оказавший ему помощь, сидел на втором стуле около кровати.
— Вы в порядке, — сказал он, поймав взгляд Кристофера. — Небольшой синяк, но через день-два он пройдет. У вас какое-то время поболит голова, а шишка на голове будет напоминать о себе пару недель, но я не думаю, что вы умрете.
— Спасибо. — Кристофер поморщился, почувствовав, что голова уже раскалывается от боли.
— Вы, наверное, интересуетесь, кто я такой? — заметил незнакомец.
— Да, такая мысль приходила мне в голову, — ответил Кристофер.
Звук его собственного голоса представлял собой нечто среднее между звуками, издаваемыми верблюдом и гиеной, и странным эхом отдавался в его барабанных перепонках. Желудок немного успокоился, но периодически напоминал, что он все еще не забыл о Кристофере; Уайлэм решил, что оставшийся от ужина кусок мяса — если это вообще было мясо, — тихонько лежит там, раздумывая, что ему делать.
— Меня зовут Кормак, Мартин Кормак. Вы мне оставили небольшую записку в «черной дыре Калимпонга». Так здесь называют госпиталь.
Кристофер старался украдкой рассмотреть его как следует. На первый взгляд он не был похож на доктора. На вид ему было лет сорок пять и выглядел он плохо — седые волосы, тусклые глаза, посеревшая кожа. У него был взгляд, который встречается у людей его возраста, — такой, словно он двадцать лет назад на мгновение закрыл глаза, и когда снова открыл их, то обнаружил себя сегодняшнего. Где-то на дороге жизни он потерял куда больше, чем обрел. Сейчас у него был какой-то запыленный вид, словно он проделал длинный путь. Задумавшись, Кристофер понял, что он, наверное, только что вернулся из деревни Пешок.
— Наверное, интересуетесь, какого черта я здесь делаю? — продолжал доктор.
— Это тоже приходило мне в голову, — согласился Кристофер.
— Не сомневаюсь. Так вот, ответ на ваш первый вопрос: я не тот, кто ударил вас по голове. Невиновен. По правде сказать, я не знаю, кто это был. Он убежал, как только я появился на сцене, — я ждал на улице, когда вы вернетесь из дома холодного приюта. Я увидел, как вы вошли, и пошел следом, отставая где-то на минуту. Он рылся в ваших карманах, но не думаю, чтобы он что-либо взял. За время вашего отсутствия комнату тщательно обыскали. Позже вы можете посмотреть, не пропало ли что-нибудь.
Кормак остановился и заботливо посмотрел на Кристофера.
— Как ваша голова?
Кристофер стоически попытался улыбнуться, но его лицевые нервы не восприняли попытку. Улыбка превратилась в гримасу.
— Плохо, да? Что ж, я дам вам что-нибудь от головной боли. Я никогда не хожу без лекарств.
Кормак извлек из кармана маленькую коричневую бутылочку с таблетками. Высыпав две таблетки на ладонь, он вручил их Кристоферу вместе со стаканом воды. Кристофер по очереди проглотил таблетки: было ощущение, словно он глотает осколки стекла.
— Жаль, что все так получилось, — заметил Кормак после того, как Кристофер принял лекарство. — Судя по тому, что рассказала мне о вас сестра Кэмпбелл, я решил, что вам, наверное, нужно взбодриться после визита к несчастным крошкам. Поэтому я принес бутылку настоящего напитка, чтобы мы утопили в нем наши печали. Если они у вас есть, конечно. Однако сейчас у вас печали совсем другого рода, так что мне придется пить одному. Вы хотите, чтобы я ушел, или мне остаться?
Кристофер, борясь с приступом тошноты, замотал головой.
— Все в порядке. Я хочу, чтобы вы остались. Что это за настоящий напиток?
— А! — воскликнул Кормак, извлекая из другого кармана четвертинку. — Ирландский самогон. Ирландский виски из картофеля. У меня есть друг в Ньюри, который с оказией передает мне бутылочку-другую. Думаю, что такой выпивки не найти на всем расстоянии от Калимпонга до Белфаста.
Северная Ирландия — вот откуда этот акцент. Скорее все же Белфаст, хотя Кристофер не был в этом уверен. Он никогда не слышал о Ньюри. Таких, как Кормак, в Индии хватало: подданные и правящие.
Наверное, именно в этом некоторым образом и заключалась суть британской империи.
— Это смешно, — продолжал Кормак, — но, по правде говоря, Калимпонг совсем не то место, где можно подвергнуться такому нападению. Воришек хватает, но, как правило, они никого не бьют по голове. Сколько я здесь живу, такого никогда не было. Конечно, в ходе споров это случается. Но никогда при ограблении. Когда я увидел, как он склонился над вами, я решил, что это туг-душитель, собирающийся принести вас в жертву. Ваше здоровье!
Кормак поднял бутылку и приложил ее к губам. После солидного глотка он закрыл глаза и поежился.
— Видит Бог, этого-то мне и не хватало, — выдохнул он. — Как раз то, что доктор прописал. Кстати, — добавил он, заткнув бутылку пробкой, — как говорил мой покойный папаша, этим пойлом можно сжечь глотку. Немного резковатый вкус. Так что ничего хорошего в этой штуке в общем-то нет.
— А что касается тугов, то в Индии они давно исчезли, — пробормотал Кристофер. — Вот уже почти век, как их нет. Почти сто лет.
— Да, я это прекрасно знаю. Но не рассказывайте об этом нашему маленькому другу, который живет на холме. Он твердо верит в их существование. «Язычник в слепоте своей склоняется перед деревом и камнем», — вот его любимая песня, и он поет ее утром, днем и вечером. Что вы, без сомнения, уже знаете.
— Откуда вам известно, что я был сегодня вечером в приюте?
— А! — односложно ответил Кормак, снова вынимая пробку. — В Калимпонге не многое проходит незамеченным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56