Стулья были идеально чистыми, хотя и пришлось убрать с них кучу папок, прежде чем сесть. На столе был такой же беспорядок, но все равно было видно, что сделан стол не меньше ста лет назад и что вырезавший его мастер был хорош. Фран посмотрела на Майкла, который был погружен в созерцание двух висевших над дверью карикатур с изображением сценок в суде.— Оригиналы кисти Хогарта? Уильям Хогарт (1697 — 1764) — английский живописец, график, теоретик искусства. Основоположник социально-критического направления в европейском искусстве.

— спросил он Лайама, когда тот вернулся с ключами.— Да. А откуда вы знаете?— Качество говорит само за себя.— Предпочитаю владеть оригиналами, — беззаботно сказал Лайам. — А вдруг придется что-то срочно продать, чтобы расплатиться с долгами? Пойдемте. Если хотите, можем поехать на моей машине. Это недалеко, и я единственный знаю дорогу, поэтому...— Отлично.— Так значит, — сказал Лайам, когда они отъехала — мы ищем неуловимую леди по фамилии Смит, верно?— Мы ищем ниточки, которые помогли бы нам обнаружить ее местонахождение, — ответила Франческа с заднего сиденья, заваленного аудиокассетами и папками, среди которых валялись две-три потрепанные книги в бумажных обложках. Кассеты представляли собой смесь грегорианских хоралов, кантат Баха и записей, которые Фран, ежедневно общающаяся с подростками, опознала как очень готический и агрессивный тяжелый рок. Присмотревшись к книгам, Франческа увидела «Мэнсфилд-Парк», «Остатки дня» Кадзуро Исигуро и пятую книгу «Гарри Поттера».— Она, безусловно, была запоминающейся женщиной, — сказал Лайам, проезжая на слишком высокой скорости по главной улице Ашвуда и сворачивая на открытую дорогу, — поэтому, полагаю, несложно будет выйти на ее след. Вы, случайно, не знаете, она раньше исчезала на несколько дней?— Не думаю.— Ничего. Жизнь постоянно преподносит нам сюрпризы — она просто бросается на нас и впивается когтями и зубами, и люди тоже полны сюрпризов.Машина на всей скорости влетела на узкую, покрытую выбоинами тропинку с высокими живыми изгородями по обеим сторонам.— Эта тропинка ведет к главной достопримечательности Ашвуда. Заросла, правда? Но думаю, в один прекрасный день ее купит какой-нибудь богатый концерн, и все тут сровняют с землей. Потом построят аккуратные маленькие коробочки, в которых станут жить люди, и здесь будет нормальная дорога вместо этой «тропы в джунглях», облюбованной мхом и летучими мышами, которая, как кажется, ведет к гробнице Спящей красавицы. И как только это произойдет, — продолжал мистер Лайам, который, как оказалось, в полной мере наделен присущим ирландцам красноречием, — «легендарная фон Вольф» канет в Лету, исчезнет, как паутинка над пламенем свечи. И это будет печально. Вам так не кажется, миссис Холланд?— Кажется. Кстати, зовите меня Франческа или Фран.— Тогда, Франческа, надеюсь, вы надели удобную обувь, потому что, когда мы доедем до ворот и я найду, где припарковаться, нам придется выйти из машины и идти пешком.— А мы сможем хоть что-то увидеть? — спросил Майкл.— Боюсь, очень немного, потому что сейчас темно, как... — Фары машины разрезали темноту, когда Лайам резко повернул автомобиль, чтобы припарковаться, и сравнение, каким бы они ни намечалось, так и осталось недосказанным.Фран вскрикнула:— Что это? Что случилось?— Вон там... Смотрите, — сказал Лайам, чей голос теперь разительно отличался от развязного и фамильярного тона, которым он говорил раньше, отчего Франческа почувствовала страх. Что-то случилось. Она посмотрела туда, куда показывал Лайам, и испугалась еще больше.В нескольких ярдах от них, ярко освещенный фарами машины и мокрый от дождя, стоял фургончик, и не нужно было смотреть на него еще раз, чтобы понять, что стоит он там давно, поскольку колеса наполовину увязли в сырой грязи.Машина Трикси. Видавший виды и не избалованный мытьем автомобиль, который Трикси водила, потому что он был надежен, а сзади можно было возить собак. Его ни с чем не спутаешь.Ей показалось, что прошла целая вечность, прежде чем Майкл сказал:— Если я все верно понимаю, это ее машина, не так ли?— Да.— В таком случае, Дэвлин, очень хорошо, что вы прихватили с собой ключи, потому что, по-моему, нам придется осмотреть киностудию внутри. Франческа, пожалуйста, останьтесь в машине.Но Фран вовсе не хотелось оставаться одной в такой недружелюбный вечер, когда все вокруг, казалось, полно теней и шепотов.— Я отправляюсь с вами, — твердо сказала она и вылезла из машины, прежде чем хоть кто-то из них смог ей возразить.Мужчины промолчали. Майкл протянул ей шарф, который она уронила на пол машины, Лайам выключил фары и сказал:— По-моему, где-то на заднем сиденье есть фонарик.Рассеянный свет от фонарика Лайама освещал путь, они осторожно шли вперед, вокруг них, привлеченные светом, метались насекомые.— Как огоньки судьбы, — заметил Лайам.— Ignisfatuits? — мягко переспросил Майкл. — Глупые огоньки. Все-таки удивительно, насколько живучи народные предрассудки.— В Ирландии вам бы рассказали, что огоньки судьбы являются только тем, чья совесть нечиста, — сказал Лайам. Он помолчал и добавил: — Их не видит никто, кроме убийц и тех, кто нечестен по отношению к вдовам и детям. — В этот раз в его голосе звучало нечто, заставившее Франческу обернуться и посмотреть на него.— Думаю, нам и без созданий из древних мифов есть о чем волноваться, — пробормотал Майкл.Но Фран показалось, что, говоря эти слова, он оглянулся назад, как будто подозревал, что за ними могут следить; ее этот жест очень расстроил, и она сказала:— То здание — киностудия?— Да, павильон номер двенадцать. — Лайам снова говорил непринужденно. — Именно его хотела осмотреть ваша подруга. Не стану мучить вас рассказами о привидениях. Думаю, вы оба знаете, что случилось здесь, но это было давно и, как кто-то однажды сказал, в другой стране...— Кроме того, девушка мертва Кристофер Марло, «Мальтийский еврей».

, — автоматически закончила цитату Франческа и сразу же пожалела о сказанном.— Вот именно, — довольно сухо сказал Лайам. — Подержите фонарик, чтобы я смог открыть дверь. Спасибо.Невозможно было, живя в одном доме с Трикси, не узнать массу всего об этом месте. Сначала Фран нравилось слушать эти истории, затем они стали ее слегка беспокоить, и она хотела сказать Трикси: «Оставь все это! Неужели ты не понимаешь, что носишься с историей, которая давно в прошлом, а некоторые старые истории не стоит трогать». Желание сказать именно так охватило ее и секунду назад, когда внезапно она поймала себя на мысли, что не хочет, чтобы Лайам открывал дверь. Но, разумеется, они должны сделать это. Дело было не в привидениях, а в Трикси — нужно было узнать, что с ней все-таки случилось.Пока Лайам открывал дверь, Франческа размышляла о том, что вся это ашвудская история — ссоры и соперничество, ревность и измены — лежит сваленная в кучу прямо там, за дверью, и что, открыв эту дверь, они окажутся погребенными под всей этой грязью. Но когда они прошли через большой холл в центр студии, она увидела, что если не брать во внимание тот факт, что это место давно и прочно заселено привидениями забытых любовных связей и разрывов, то это по сути был навевающий тоску пыльный и грязный склад. Здесь могли водиться тараканы, но опасности не чувствовалось. («Или здесь все же опасно? — спросил ее внутренний голос. — Ты уверена, что нет?»)— Здесь ужасно пахнет сыростью, — сказал Майкл, который все еще стоял в дверях. — Или кошками. Или чем-то еще. Дэвлин, вы уверены, что сюда не проникает дождь?— Нет.— Нам придется все тут осмотреть, да? — спросила Фран и с раздражением заметила, что в ее голосе звучит неуверенность. — Тщательно осмотреть, да?— Боюсь, что да. Но за дверью есть выключатель — нам будет проще, если мы будем видеть, что делаем. Подождите, сейчас я его найду и включу свет...Послышался щелчок, и где-то вверху загорелась одна-единственная лампочка.— Так-то лучше, — сказал Дэвлин. — Франческа, не могли бы вы остаться тут у двери, пока я и Соллис проверим все?— Я пойду с вами.Это огромное помещение, где все было покрыто чехлами от пыли, под которыми могло скрываться все что угодно, нравилось ей не больше, чем зловеще тихие сумерки снаружи. Кроме того, Франческе казалось, что из всех закутков, куда не мог пробиться тусклый свет лампы, за ней неотрывно следят чьи-то глаза. Это, конечно, глупо и смешно. Тем не менее...Тем не менее идти мимо мебели и декораций, чьи формы напоминали могильные холмы, было жутко. Фран не могла отделаться от чувства, что, проходя мимо, они сметают пыль с запретных и запечатанных семью печатями глав ашвудской истории или на цыпочках крадутся мимо невидимых глазу дверей, за которыми могут находиться все эти выдуманные миры, накопившиеся здесь за долгое время. Миры, где города были сделаны из брезента и фанеры, где стены легко рушились, где кипели страсти и легко рушились судьбы влюбленных. Вон стоит искусно сделанный шезлонг, который мог бы украсить дворец Клеопатры, или турецкий караван-сарай, или комнату, где умирала Элизабет Барратт. А каменная плита, прислоненная к шезлонгу, — всего лишь кусок штукатурки, но однажды, возможно, она служила частью зубчатой стены какого-нибудь нормандского замка, или колодца, в который бросают монеты и загадывают желания, или башни, на которой сидят вороны...«Или, — сказал тихий голосок, о существовании которого Фран раньше не подозревала, — крышкой могилы Альрауне, где бы она ни находилась?..»Из всех пришедших ей в голову мыслей эта была самой дурацкой, хотя, находясь в таком месте, невозможно было удержаться от мыслей о привидениях — именно тут отдавали на разграбление города, соблазняли любимых, расправлялись с врагами — и делали все это в течение одного дня! Да, но странно все-таки, что ей подумалось об Альрауне...(«Ребенок-призрак, — сказала однажды Трикси. — Так теперь думают почти все... Имя Альрауне было покрыто тайной и выдумками, но я уверена, что она на самом деле существовала...»)Ребенок существовал... Франческа заставила себя вернуться в настоящее. Лайам шел впереди, светя фонариком по углам, время от времени отпуская замечания типа «О, Боже! Только посмотрите, какое тут царит запустение!», Майкл молчал, и Фран казалось, что ему это все очень не нравится. Она почувствовала себя виноватой за то, что втянула его в историю, которая его совершенно не касалась.Тот, кому поручили зачехлить мебель и декорации, сделал это крайне неаккуратно. Во многих местах из-под покрывал торчали части столов или стульев, а на полу валялись рыболовные крючки и бутафорское деревце. Возможно, когда Ашвуд погружался в тишину и темноту, брошенные кусочки декораций выползали на улицу и выстраивались в сцену «Как все было, когда Ашвуд жил полной жизнью и был наводнен людьми». Как во всех тех сказках, где игрушки оживают и бродят по детской, пока дети спят. Возможно, появление Франчески и двух мужчин застало декорации врасплох, и они не успели заползти под чехлы?Фран поежилась и укутала шарфом плечи, приложив уголок к губам, потому что от царившего здесь запаха ее подташнивало. Сырость, как сказал Майкл. Или кошки.Один из стульев, казалось, полностью сбросил с себя чехол и стоял сам по себе, лишь наполовину освещенный тусклым светом. Как последние кадры фильма про оборотня, когда волк уже наполовину превратился в человека, но именно в этот момент его настигла серебряная пуля. Когда-то этот стул был определенно красив: деревянные ручки украшала резьба, обивку — бусинки.Кто-то набросил на него кусок ткани коричневого цвета — возможно, старую штору, — а рядом со стулом валялись какие-то туфли. Из-за тусклого света ткань выглядела так, как будто бы на ней были полосы, и, если присмотреться, казалось, что это вельветовые брюки.Франческу охватил ужас, от которого кровь застывает в жилах, а слова начинают бешеную пляску в голове: эти слова снова и снова звучали у нее в голове, сводя с ума: «Здесь случилось что-то ужасное — ты ведь это знаешь, правда, Фран?» Это как запах, от которого к горлу подступает тошнота, но только тебя никак не вырвет... никогда не вырвет... Ведь и так понятно, что кто-то сделал что-то ужасное на этом самом месте. И тогда ее внутренний голос сказал ей тихо, что она это знает... конечно, знает... Что-то ужасное...Ее мозг перестал работать, как автомобиль с засорившимся карбюратором и заглохшим мотором, и она не могла выйти из лабиринта этих банальных слов и фраз. «Случилось что-то страшное». «Насилие». Еще мгновение, и она сможет определить, что именно это было, этот акт насилия, то, что было «ужасно», и тогда она поймет, что нужно делать.Она почувствовала, как Майкл взял ее за руку, как будто намереваясь увести подальше от места, где произошло насилие, и откуда-то из глубин сознания пришла мысль о том, что она знает, что это Майкл, и ей даже не нужно поворачивать голову, чтобы убедиться в этом. Однако ее внимание было сосредоточено не на этом — она все еще пыталась вывести свой мозг из состояния «заглохшего мотора».Но теперь она видела, что на красивом стуле с высокой спинкой кто-то сидит. Да, именно это она и видела, и что-то тут было не так, поскольку никто не стал бы сидеть здесь, в такой темноте. И что-то было ужасно не так с головой человека на стуле, хотя у него было хорошо знакомое Фран лицо. Что-то странное с глазами? Казалось, из глаз свисали темные ленты — ленты, которые были прикреплены к щекам.Глаза.Паралич и холод отступили, и Франческа снова обрела способность мыслить. Мысли путались и причиняли боль, но ей удалось припомнить, что Трикси говорила что-то неприятное об Ашвуде и показывала какие-то старые газетные заголовки. Они вспышкой пронеслись в мозгу, словно кадры фильма на порванном экране старого кинотеатра... "Изувеченные и брошенные умирать жертвы фон Вольф... " «Жуткие, несовместимые с жизнью увечья...» «Глаза, ГЛАЗА...». Она глубоко и шумно вдохнула, ее мозг освободился, и она поняла наконец, что именно видит. Лежащая на полу ткань действительно была вельветовыми брюками — именно такие часто носила Трикси, — и туфли, валявшиеся под стулом, тоже принадлежали Трикси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58