У людей на автобусной станции можно было вежливо спросить о направлениях. Хотя, как только тучная властная женщина резко спросила: «Разве ты не должен быть в школе?» — у меня перехватило дыхание. Но было очень просто указать на хорошо одетую женщину на другой стороне площади и сказать, что это моя мама и что сегодня днем у меня назначен прием к дантисту.Указатель с надписью «Вы въезжаете в графство Линкольншир» сильно меня обрадовал. Линкольншир. Робин Гуд и Шервудский лес. Педлар-ярд остался далеко позади, и я понял, что денег на путешествие хватит, а это означало, что одной огромной заботой стало меньше. Теперь можно было найти себе занятие, например — читать заголовки газет. «Космическая гонка — Америка и Россия посылают „Аполлоны“, „Союзы“ и исследовательские корабли на Марс». Были истории о возмутительном мюзикле «Иисус Христос — суперзвезда» и о поистине непристойных фильмах, таких как «Последнее танго в Париже» и «Глубокая глотка». В школе хихикали, когда говорили о «Глубокой глотке», но кино и мюзиклы не играли никакой роли в жизни Педлар-ярда. Потому что на это не было денег или потому, что было непонимание того, что могут быть изумительные вещи, подобные этому? Да, но однажды я вырасту, и тогда я узнаю о фильмах, музыке и книгах.Затем наконец автобус покинул Грантам, загрохотал по дороге и повез меня через все места со сказочными названиями. Торни и Витчфорд. Колливестон... Казалось, будто я все глубже и глубже погружался в мамины истории.И вот Момбрей-Фэн — самая крошечная деревня на краю Линкольнширских пустошей — была всего в нескольких милях отсюда, а это означало, что дом на болотах тоже был всего в нескольких милях. И добравшись туда, я на самом деле сбегу от прошлого и шагну в новую жизнь.Нужно ли мне изменить свое имя для другого мира? Стоит ли разорвать свидетельство о рождении и назваться совершенно по-новому? Было ли безопаснее сделать так, чтобы никто и никогда не узнал о Педлар-ярде? Как бы мне назваться?Я ни на секунду не усомнился в правдивости историй, нашептанных мамой. Дом на болоте должен существовать. Я так долго мечтал о встрече с леди из маминых историй, что она не могла быть просто сказочной феей.Однако, после того как я сошел с тряского загородного автобуса и начал искать указатель на Момбрей-Фэн, меня охватила новая волна паники. А что если такого указателя нет? Что если вся эта идея окажется такой же ускользающей, как поиск конца радуги, нашедшему который полагается горшок с золотом? Что если письмо, показанное мамой, было старым и леди уже больше не жила в том доме на болотах? Что если я запомнил все неправильно и приеду не туда, куда должен?Но вскоре я успокоился, ведь это была страна тыкв с вырезанными рожицами и со свечками внутри, как на Хэллоуин. Это была страна блуждающих огоньков. Все вокруг было окутано чистым светом, которой не шел ни в какое сравнение с грязным небом Лондона. И если блуждающие огоньки танцевали когда-либо в Англии, то они бы, безусловно, танцевали здесь под волшебную музыку, двигаясь по раскинувшимся болотам, прячась и появляясь из-за густой бахромы кустов и тростника. Я продолжал искать. Дорога была где-то поблизости.Конечно же, я нашел ее. Будто сказочные существа указали мне ее. Я увидел указатель: «До Момбрей-Фэн 4 мили».Момбрей-Фэн — конец путешествия. Я уже почти там.Момбрей-Фэн, когда я наконец добрался туда, оказалась деревней с маленькими беспорядочными улочками и большой площадью, в дальнем конце которой стоял каменный крест. Площадь окружали магазины с маленькими окошечками и дома из камня, которые редко встречались в Педлар-ярде.Но Педлар-ярд никогда не должен снова появиться, и нет нужды говорить об этом или даже вспоминать. Здесь можно было в это поверить.Сразу за главной улицей была церковь с невысоким шпилем. Из приоткрытой двери струилась музыка — прекрасная музыка, ни на что не похожая. Музыка была частью этого места. Я почувствовал, что мне больше ничего не угрожает.За церковью позади кустов я нашел маленький указатель. Он был настолько потрепан непогодой, что надпись на нем было почти невозможно разобрать. Но для подготовленного ума все было совершенно ясно. «Дом священника» — гласил знак. Воспоминания вновь воскресли.«Там будет стоять дом, который называют „дом священника“, — говорила мама. — Он был построен во времена, когда человека могли убить, если он придерживался неправильной религии. Существует легенда, что в этом доме прятались священники, прежде чем сбежать из Англии в Голландию».Дом находился в конце дорожки, посыпанной гравием. На самом деле дом находился уже за пределами деревни — миля или две от нее. Он был гораздо больше, чем его описывала мама. В маминых историях это место выглядело волшебным: маленький симпатичный домик, стены которого покрыты розами и плющом, и солнечный свет, постоянно сверкающий в окнах. Но дом был совсем не таким. Он был из такого же серого камня, как магазины в деревне. На крыше была труба, а вокруг разбит сад. Белые ворота открывались вовнутрь, и хрустящая дорожка вела к двери. Над дверью висела небольшая лампочка — она излучала янтарный свет, который пробуждал чувство тепла и надежды. В одном из окон на первом этаже горела лампа. И, несомненно, леди из маминых историй все еще жила здесь. Для меня это место было подобно маяку. Я не мог проделать весь этот путь и узнать, что леди переехала или умерла.Самой большой трудностью было дотянуться до тяжелого дверного молоточка, но я справился. Молоточек ловко стукнул по двери, и весь мир замер на мгновение: фиолетовый сумрак, и ароматы сада, и необычная тишина. После того как прошло немного времени (хотя мне показалось, что минуло несколько световых лет и родились и умерли целые миры), мне начало казаться, что ход событий остановился навсегда.А затем дверь открылась. Она стояла в дверях. В ее взгляде читался вопрос, но она не была особенно взволнована неожиданным стуком в дверь. Ей лишь хотелось узнать, что произошло. Из комнат доносился звук радио или телевизора. Слабо пахло чем-то вкусным. Чувствовался слабый аромат средства для полировки мебели и чистоты.— Да?Леди была не совсем такой, как рассказывала мама. С одной стороны, она не выглядела старой, хотя вокруг глаз и в уголках губ у нее были морщины, а волосы были седыми. Но когда она улыбалась, у нее была самая прекрасная улыбка в мире, и становилось неважно, сколько ей лет: семьдесят или только шестьдесят, девяносто или уже сто. В Педлар-ярде люди не особенно беспокоились о том, как звучали их голоса. Но с того момента я навсегда запомнил, что звучание голоса очень важно. Не шикарный акцент или что-нибудь в этом духе, а сам голос, который может быть таким же прекрасным, как полуночное время, или как бархат.Глубокий вдох, и затем сказать, что ты запланировал. Сказать это должным образом и вежливо.— Я ищу свою бабушку. Но я не знаю, верный ли это адрес.Леди с голосом, похожим на ночное небо, и самой прекрасный в мире улыбкой, сказала:— Возможно, это верный адрес. Как зовут твою бабушку?— Алиса Уилсон.Она замолчала на мгновение, а затем спросила:— Откуда ты приехал?— Из Лондона. Из места под названием Педлар-ярд.— О, — произнесла она, и вдруг показалось, что что-то вспыхнуло в ее глазах. Она ощутила странное чувство, которое нахлынуло из ниоткуда. И каким бы чувством это ни было, оно было настолько сильным, что она не удивилась бы, если бы оно выпрыгнуло из ее тела и возникло перед ней во плоти в этом саду, освещенном лучами заходящего солнца. Затем она сказала:— Значит, это правильный дом. Я Алиса Уилсон. Я знаю о Педлар-ярде. Но я не знала, что у меня есть внук, хотя я очень рада познакомиться с тобой. Думаю, будет лучше войти в дом.Войти в дом... Слова, произносимые всеми волшебниками в сказках... Заходи внутрь, мой дорогой... А порой «внутрь» было зловещим и опасным, а иногда это было замечательным и волшебным. И до тех пор пока ты не ступишь внутрь, не было совершенно никакого способа узнать, какими станут эти слова.Но сделать что-нибудь другое, нежели шаг в дом, — было совершенно немыслимым.Первые дни в «доме священника» были наполнены изумительными, новыми впечатлениями. Впечатлений было так много, что даже боль после потери матери — боль, которая терзала меня на всем пути сюда, — стала почти терпимой.По какой-то необъяснимой причине было невозможно не рассказать историю о Педлар-ярде со всей правдивостью. Алиса ("Тебе следует лучше называть меня так — я не думаю, что смогу справиться с тем, чтобы быть твоей «бабушкой.») слушала не прерывая. А один раз ее губы задрожали, и она так сильно сжала свои руки, что костяшки пальцев побелели. Но самое любопытное было то, что ее больше расстроил мой рассказ не о том, как умерла мама, а о том, как она воткнула ножницы в глаза мужчины, который много лет жестоко с ней обращался и запугивал ее. Затем она сказала:— Как ужасно, что ты все это видел. Но со временем воспоминания сотрутся, и ты перестанешь грустить. Ты построишь мост, ведущий от этих воспоминаний, и пройдешь по этому мосту в то будущее, которое теперь перед тобой открылось.— Я перейду по этому мосту?— Да, именно так происходит в жизни. Мы не можем постоянно грустить. Я подозреваю, что тебе нужно было бы рассказать полиции о том, что случилось. Не смотри так испуганно, как маленькая сова. Мы не собираемся ничего рассказывать полиции.— Не собираемся?— Нет. Твой старый дом в Педлар-ярде очень далеко отсюда. А ты принес мое последнее письмо, да? Я знаю, что ты принес.— Я думал, что вам стоит увидеть его, чтобы убедиться в том, что я — это действительно я.Алиса улыбнулась.— Я вижу, что ты — это действительно ты, и без письма, — сказала она. — Даже без фотографии, что ты принес сюда. Я вижу это, но... — пауза, — я рада, что ты принес ее.— Я хотел запомнить маму счастливой. Она ведь счастлива на фото?— Да. — Алиса долго смотрела на мамину фотографию, иногда очерчивая пальцем ее лицо. Потом она сказала: — Ты больше похож на мать, чем на отца.— Я знаю.— Были ли в доме другие бумаги? Что-нибудь, что могло бы привести людей из Педлар-ярда сюда? Еще какие-нибудь фотографии?— Нет. Такие вещи невозможно было хранить в доме. Я знал о вас только из историй. Моя мама любила рассказывать мне истории. Она была хорошей рассказчицей, она была способна заставить меня видеть людей и места. Она говорила, что когда-нибудь стала бы писательницей. Я имею в виду, настоящим писателем.— И ты помнишь, чтобы она выглядела счастливой хоть иногда? Такой, как на этой фотографии?— О да. Она однажды сказала, что он — мой отец — мог быть очень обаятельным.Когда она рассказывала об обаятельном молодом мужчине, за которого вышла замуж и который когда-то очень любил ее, ее лицо становилось живым — наполовину грустным, наполовину счастливым...— Обаятельный, — задумчиво произнесла Алиса, — Да, я уверена, что это правда.И вновь на меня нахлынули воспоминания. На этот раз о маминых словах, что иногда в семьях происходят странные вещи. Что если ты выходишь замуж за того, кто не нравится твоей семье...Но вдруг Алиса произнесла:— Ну, похоже, что в том доме ничего не связывает твоего отца со мной или с тобой, так что, я думаю, мы можем чувствовать себя в безопасности.Это надо было хорошо обдумать. А потом спросить, поскольку всегда надо уточнять все детали:— Ты имеешь в виду, что мы никому ничего не скажем?Алиса задумалась, прежде чем ответить.— Конечно, мы никому не скажем, — сказала она наконец. — Мы сохраним эту тайну. Я рада, что мама говорила тебе обо мне. — Она замолчала, а потом грустно добавила: — Значит, после всех лет ненависти и насилия я нашла тебя. — Поскольку твоя мама скончалась, мы должны сделать так, чтобы о ней сохранились только хорошие воспоминания. Храни эту фотографию в секрете, ладно?— Да, конечно. То есть мы будем хранить молчание о том, что она сделала? На случай, если люди будут считать ее убийцей. — Мне с трудом далось это слово, но Алиса, похоже, не заметила этого.Она сказала:— Да, это именно то, что я имела в виду. Люди любят сплетничать, и они не всегда бывают добрыми.Нам надо молчать, иначе за твоей спиной всегда будут шептаться. — Алиса снова замолчала, будто обдумывая, что сказать дальше. — Правда заключается в том, что твоя мать защищала себя и тебя. Матери во все времена защищали своих детей, защищали неистово. — В ее голосе смешались гнев и отчаяние.— Да, я понимаю.— И еще, — сказала Алиса, — дорого внимание, а не подарок, запомни это. Я была воспитана достаточно религиозно — большинство людей в то время так воспитывались, — и я знаю, что по-настоящему имеют значение только твои мысли и то, что происходит у тебя в душе. Это то, что Бог видит и слышит. Я не верю, что твоя мать собиралась убить твоего отца.Мы посмотрели друг на друга. Точно не известно, но никогда нельзя быть в чем-то уверенным на сто процентов, верно?Если Алиса и уловила эту мысль, то не подала виду. Она сказала:— Все будет хорошо. Никто не найдет тебя здесь. И никто здесь никогда не обнаружит твою связь с Педлар-ярдом. — Это было сказано с абсолютной уверенностью. — Я живу в этой деревне многие годы, и обо мне здесь все очень хорошего мнения. — Алиса остановилась. — Но я думаю, мы должны будем немного солгать. По-моему, будет неправильно говорить, что ты мой внук. Люди ведь очень любопытны. Они станут расспрашивать: «Боже мой, Алиса, внук? Мы даже не знали, что у тебя есть дети». Так что я думаю, ты будешь просто моим родственником. — На ее губах показалась прекрасная улыбка, которую хочется видеть постоянно. — Но что бы мы ни сказали, здесь ты будешь в безопасности. Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось, — я обещаю!— Хорошо. Спасибо.— Отлично. — Она встала. — Что ж, теперь ты здесь. Тебе нужно поужинать, ведь так? Если ты весь день был в дороге, значит, толком ничего не ел. Я хочу услышать все о твоем путешествии, хочу услышать все о тебе. И после того как ты поешь, мы что-нибудь придумаем с постелью для тебя. Наверху есть пара прекрасных комнат для гостей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58