Это просто жалкая попытка справиться с отталкивающим ощущением опасности и полным отсутствием тяги к самопознанию.
В этот момент я понимаю, что ненавижу Кэрола.
Он устало пожимает плечами.
— Какого черта? Думаю, люди вроде тебя тоже занимают какое-то место в этом мире — то или иное. Я имею в виду, что, если бы рядом не было тебя, я никогда бы не понял, насколько умен я сам. — Кэрол смеется, словно это была лучшая шутка в мире, и я чувствую, как его здоровенная рука ерошит мои волосы, как будто я какой-то большой ребенок.
Я тоже смеюсь вместе с ним, поскольку понимаю, что мне предстоит сделать сегодня ночью. Вот тогда-то я и докажу ему, что куда умнее его; что он по сравнению со мной просто ничтожество.
Если говорить абсолютно честно, я просто с нетерпением жду, когда же он присоединится к списку бывших членов клуба, в котором на данный момент были: Рэкел Уэлч, Лоуренс Оливье, Таня Роберте, Стэн Лаурел, Рэнди Квайд, Бригитта Нильсен, Эррол Флинн, Дом де Луи, Дорис Дэй, Роджер Мур, Хэмфри Богарт, Джерри Льюис, Рок Хадсон и Дин Мартин.
Это будет весело.
Отлично исполнено
Я бегу всю дорогу. Я в отличной форме и могу бежать целую вечность, если захочу. Когда я был моложе, хотел стать бегуном на длинные дистанции. Я хотел участвовать в забегах с дистанцией в сто миль, а может, это только один круг на сто миль, а во всей дистанции — пятьдесят кругов и я бы только начал бег. Мне бы хотелось обежать вокруг всего земного шара, но Кэрол живет ближе, так что я бегу только до его дома.
К тому времени, когда я прибываю на место, я промокаю до нитки и, взглянув в хмурое, грозовое небо, снова думаю, что этот город лучше всего было бы использовать для реабилитации поджигателей.
Кэрол выглядит ужасно огромным и злющим и поэтому считает, что в его крошечную квартирку никто не полезет, так что, чтобы попасть внутрь, мне не требуется ни особых умений, ни воображения. За несколько лет общения с серийными убийцами я выяснил, что они считают себя неуязвимыми для прочих мелких преступников — ведь они такие страшные и ужасные, что ни одному человеку в здравом уме не придет в голову как-то обидеть их. Они неприкосновенны, как члены королевской семьи. Серийный убийца начнет возмущаться, даже если ему выпишут штраф за парковку в неположенном месте.
Что касается Кэрола, вряд ли какого-нибудь вора могло бы заинтересовать что-то из его вещей, если только вор не собирается защищать докторскую диссертацию. В доме у него только бесконечные ряды книжек, которые выглядят ужасно важными. И заглавия у книг солидные, серьезные, никакой игры слов. «Психология: путь вперед», «Психоанализ: путь назад», «Теория Юнга: взгляд со стороны», «Сказки братьев Гримм». Я убежден, что из всех этих книг Кэрол читал и понял только последнюю. В его крошечной захудалой квартирке на первом этаже, состоящей из кухни, гостиной и спальни, всегда стоит какой-то отвратительный, кислый запах. Он заполняет собой все. Я никак не мог понять, как Кэролу удается сосуществовать с этой вонью, и потому начинаю рыскать по квартире в поисках источника запаха. В конце концов я натыкаюсь на тюбик с цементом для протеза у него в ванной — он стоит в стаканчике вместе со специальной зубной щеткой с двумя насадками, еще одним тюбиком пасты и порошком для десен. Я отвинчиваю крышечку и в ужасе отшатываюсь. Вонь от этой дряни достает до небес, и могу поклясться, что от нее у меня даже в глазах защипало. Я улыбаюсь про себя, потому что понимаю, что Кэрол и сам несовершенен, раз пал жертвой одного из величайших маркетинговых ходов нашего века. Такой вонючий цемент требует покупки в три раза больше зубной пасты, чем нужно, чтобы хоть частично приглушить запах изо рта. Я так очарован этим открытием, что едва не пропускаю момент, когда открывается входная дверь. Я мгновенно замираю. Следующие несколько секунд, как обычно, уходят на то, чтобы найти равновесие между вполне естественным ужасом и необходимостью сохранять хладнокровие. Эта часть моей работы никогда не становится проще. Я изо всех сил стараюсь думать о хорошем, борясь со всепоглощающим ужасом. Я пытаюсь представить себе футбольных защитников, которые собираются сделать бросок на сорок ярдов, в то время как восемь парней, каждый из которых весит по сто двадцать килограммов, готовятся прыгнуть на них. Я думаю о том, какая для этого требуется ясность мысли. Иногда я представляю себя на месте людей, которые строят последний этаж нового небоскреба. Они работают там, высоко-высоко, бросая вызов всем ветрам и открыто насмехаясь над земным притяжением. Они продолжают смешивать цемент и укладывать кирпичи один на другой, как будто в этом мире им не о чем беспокоиться, — я считаю, что именно это и означает слово «героизм».
Я слышу, как Кэрол ходит по своей квартире и, наверное, удивляется, почему открыто окно и почему повсюду разбросаны его вещи. Как я уже говорил, убийцы не верят в то, что их могут ограбить, так что он, очевидно, вырабатывает какую-нибудь менее тривиальную теорию — например о том, что в его квартиру забралась очень большая кошка или даже носорог в бейсболке. Я знаю, что до того, как он меня обнаружит, пройдет от пяти до десяти секунд. Это тот самый момент, когда я думаю о защитнике и о строителе, о защитнике и о строителе, и все это идет у меня в голове по кругу, пока ко мне не возвращается уверенность, и я окончательно понимаю, что возврата уже нет.
— Эй? Тут есть кто-нибудь? — Кэрол входит в гостиную и включает бра. Это хорошо. Чем меньше света, тем лучше. Свет добавляет резкости, полутьма — таинственности и легкий флер черно-белого кино. Настоящая Кэрол Ломбард это оценила бы.
Кэрол присвистнул.
— Здесь кошка… Эй… Кис-кис?
Я в последний раз глубоко вздыхаю и выхожу из ванной, подняв руки вверх, показывая, что я беззащитен и абсолютно безвреден.
— Кэрол, я тут подумал… насчет того, что ты говорил в клубе.
Кэрол так и застывает на месте, онемевший, совершенно выбитый из колеи.
— И я пришел к выводу, что ты сильно промахнулся. Си-и-и-и-ильно промахнулся.
— Что ты здесь делаешь? — теперь он уже не выглядит таким спесивым всезанайкой. —Ты что, влез ко мне в дом, маленькая дрянь?
— Видишь, ты все неправильно понимаешь, — я продолжаю гнуть свою линию. — Ум и проницательность имеют не больше веса, чем комар во время торнадо. В этом мире только незначительность чего-то стоит.
— У тебя есть десять секунд, чтобы объяснить свое поведение, Дуглас. — Я вижу, что Кэрол начинает сердиться. Он уже не просто «слегка на взводе» и реагирует на стресс, как все псевдоинтеллектуалы. Сейчас он бросится на меня, как бешеная собака.
— Мне казалось, я только что все объяснил, разве нет? Может быть, ты просто не понял, что я имел в виду. Сейчас я постараюсь подобрать слова попроще.
Это происходит мгновенно. Ярость Кэрола выходит из-под контроля. Он, слегка пошатнувшись, бросается ко мне. Но я слишком быстрый, слишком ловкий и легко увиливаю от него. Я хватаю книгу, лежащую на кофейном столике, толстый и тяжелый том, озаглавленный «Стань умным, стань уравновешенным, стань собой!», замахиваюсь и бью ею Кэрола по затылку. Я ударяю его с такой силой, что вставная челюсть вылетает у него изо рта и чуть не разбивает портрет какого-то типа — я думаю, это Эйнштейн. Именно в этот момент он замирает, наверное от изумления, — и мне остаются сущие пустяки.
При прочих равных я точно знаю, что Кэрол никогда бы не поумнел, даже если бы кто-то специально пришел и попробовал вбить ум в его голову. А я именно это и попытался сделать с помощью огромной «Энциклопедии Британника». Не могу сказать, что это было очень приятное занятие, зато выпавшая страничка, посвященная африканским термитам, оказалась гораздо интереснее, чем можно было ожидать.
После того как все закончено, я оглядываюсь. Вставная челюсть мне очень подошла, и, возвращаясь домой, я притворяюсь, что веду беседу с зубами Кэрола, открывая и закрывая их, как будто я беседую с Дэвидом Леттерманом . Знаю, это неважная замена человеческому обществу, но иногда нам приходится делать такие вещи, чтобы не чувствовать себя в изоляции.
— Итак, Дуги. Это что-то личное?
— Что ж, Дэйв… мне нравится думать об этом как о своем профессиональном долге.
— А-а… Этот человек мне по сердцу. Собираешься убить их всех?
— Очень на это надеюсь.
— Я так понимаю, что ты не в большом восторге от серийных убийц?
— Да, и это тоже.
— Есть и еще что-то?
— Понимаешь, Дэйв… Никогда не слышал о Великом Американском Герое?
— О Малом Американском Герое, если речь о тебе.
— Да ладно тебе, Дэйв, — ну хочешь, сделаем перерыв, чтобы публика посмеялась?
— Ладно, Дуг. Прости меня. Так что там насчет героя?
— Ну вот. Это тот самый парень, которым все мы хотим стать.
Я бросил челюсть в банку с холодной водой, закрыл банку крышечкой и поставил ее в подержанный шкафчик, который купил специально, чтобы хранить в нем мои трофеи.
Зубы займут свое место среди прочих мелочей, которые я собирал все это время.
Пропал серийный убийца
Кэрол убил четырнадцать человек. Вскрывал черепа и съедал мозги. Все его жертвы были профессорами колледжей. Мужчины и женщины, которые могли дать этому миру гораздо больше, чем он. Всякий, кто считает, что может «поглощать интеллект» и не посещать заочные курсы, как все прочие люди, просто очень глуп. Вы бы сразу это поняли, если бы послушали, какие истории рассказывает Кэрол в клубе. Никогда не слышал ничего более тяжеловесного и утомительного. Он рассказывал очень медленно и скучно, у него совсем не было чувства ритма, а персонажи получались вялыми и неинтересными. Я был уверен, что по нему никто не станет скучать.
— Так где вонючая пасть? — На следующем заседании Тони оглядывает меня и восьмерых оставшихся членов клуба. У меня прямо сердце останавливается. Прошло уже шесть месяцев с тех пор, как пропал предыдущий скиллер, и я уже успел позабыть об этой первоначальной тошнотворной волне тревоги, которую всегда испытываю на первом собрании после исчезновения.
Никто ничего не говорит. Тони властно и задумчиво смотрит на нас, а потом говорит сквозь зубы:
— Сколько на твоих, Берт?
— Уже четверть…
— А мои, по-моему, немного спешат. На моих уже двадцать.
Уильям Холден всегда говорит так тихо, что кажется, будто он постоянно шепчет. Из-за этого, да еще из-за того, что голова у него совершенно лысая, он производит очень неприятное впечатление — типичный серийный убийца. На теле Уильяма вообще не растут волосы, и, хотя для этого есть какое-то медицинское словечко, я про себя называю его просто уродцем.
— Опоздание на сорок пять минут, леди и джентльмены, — Тони рыгает и снова смотрит на нас. — Я не потерплю такой недисциплинированности.
— И что ты собираешься сделать? Оштрафовать его? — остролицая Таллула Бэнкхед, поджав губы, язвительно улыбается. У нее в жизни два любимых занятия — убивать людей и подкалывать людей. Стыдно признаться, но я чуть не подрался с ней как-то раз, когда она помешала мне рассказывать одну из моих лучших историй. — Или, может быть, заставишь его сто раз написать: «Я не должен опаздывать на собрания?»
Все уже научились пропускать мимо ушей насмешки Таллулы, так что Тони просто бросает на нее сердитый взгляд и обращается ко мне:
— Ты иногда приезжаешь сюда вместе с Кэролом, Дуги. Сегодня его в автобусе не было?
— Э-э… что-то я не заметил.
— Что, занят был? На какую-то курочку пялился? — Чак слегка толкает меня локтем, и я улыбаюсь ему в стиле «Ну, ты же меня знаешь». Мы оба в клубе считаемся сексуальными гигантами, и по тому, как все рассмеялись, я понимаю, что его намек был оценен.
— А что, если мисс Ломбард вовсе не опаздывает? — Шер наклоняется вперед, выпустив струю дыма. Она говорит очень четко и взвешенно, совсем как настоящая Шер. — Может быть, он у нас больше не появится. — Шер называет остальных не иначе как мистер Такой-то и мисс Такая-то.
Когда я впервые увидел Шер в клубе, долго не мог прийти в себя, потому что она — практически точная копия настоящей Шер. Та же манера поведения, тот же возраст, тот же рост, те же волосы, тот же голос.
Тони с любопытством смотрит на Шер.
— Ты отвечаешь за свои слова? Шер выдерживает взгляд Тони.
— Я просто говорю, что… Ну… Может быть, с него хватит клуба.
Я сижу и втайне молюсь, чтобы Тони купился на это.
— А что вдруг стало не так с клубом? — Тони любит клуб больше всего на свете.
— Просто мне кажется, что у нас все становится немного слишком предсказуемым — новизны не хватает.
Чак поджигает очередную «Мальборо».
— Должен признать, что сейчас у нас не так весело, как бывало. — Потом Чак острит, и я просто корчусь от смеха. — Знаете, то же самое можно сказать насчет секса с птицей додо.
Я смеюсь всегда, когда Чак что-то говорит, он просто знает, где у меня смеховые точки. Но мой смех заглушает нервный голос Джеймса Мейсона.
— А по-моему, надо просто присмотреться к тем членам, что покинули клуб. —Джеймс макает пакетик с ромашковым чаем в чашку с горячей водой. Там уже плавают два других пакетика — всем известно, что Джеймс любит крепкий чай. — Наверняка у них были какие-то серьезные причины. — Джеймс редко выступает на наших собраниях, и уж если он вдруг решился поговорить с нами, а не с голосами у себя в голове, это повод для беспокойства. Я бы предпочел, чтобы он продолжал перешептываться со своей мертвой мамочкой, потому что на какое-то ужасное мгновение мне показалось, что сейчас кому-нибудь придет в голову настоящая причина, по которой восемь членов клуба больше не посещают заседаний.
Тони выглядит мрачным.
— И что, это моя вина, что ли?
— А кого нам еще винить? — Таллула продолжает напрашиваться на неприятности, и всем ясно, что она сегодня в особенно склочном настроении. Я бы списал это на месячные, если бы не боялся, что она бросит в меня пепельницей — как случилось в прошлый раз, когда я сделал такое предположение.
— Никто никого не винит, Тони, — шепчет Уильям. — Но мне кажется, нам и вправду стоит подумать о чем-нибудь новеньком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27