Хотя раньше он не был таким сильным, а сейчас от него буквально кружится голова. Поэтому я осматриваю машину и обнаруживаю в бардачке несколько десятков неоткрытых пакетиков увлажняющих салфеток с запахом лимона. Все они были из KFC.
Пристань очень плохо освещена, и тип с белыми волосами, который следит здесь за порядком, спит в своем деревянном сарайчике, закинув руки за голову. Ноги он положил на маленькую печку, которая, наверное, лишь чуть-чуть согревает комнату, да и то если ее обитателю повезло. Едва выйдя из машины, я слышу, как плещется — или даже бьется — вода о стены пристани; можно с уверенностью сказать, что это неподходящая ночь для рыбалки. Я убеждаюсь, что не забыл взять фотоаппарат агента Вэйда, проверяю, заряжен ли он, и отправляюсь на поиски жилища Берта. Не так просто разобрать имена владельцев пришвартованных здесь плавучих домов, и один или два раза мне приходится подходить довольно близко. Берт как-то говорил мне, что у большинства местных жителей есть электрические винтовки для защиты от грабителей, а я совсем не хочу, чтобы мне снес голову какой-то запаниковавший неудачливый моряк. Я не меньше получаса ищу «Учитель» — так называется дом Берта — и вот наконец, как мне кажется, нахожу.
Сначала я иду на звук пилы, который здесь кажется совершенно неуместным, чтобы не сказать больше. Я останавливаюсь, пригибаюсь и потом начинаю дюйм за дюймом продвигаться вперед, надеясь увидеть Берта. Но меня ждет жестокое разочарование, потому что я вижу, что Тони уже поднялся на борт маленького домика Берта. В каюте почти нет света, но профиль этого мешка с отрыжкой я узнаю где угодно. «Учитель», кажется, раскачивается гораздо сильнее, чем другие лодки, и поэтому мне еще сложнее влезть на него. Звук пилы становится все громче, а я тем временем встаю на ноги, иду по проходу и на цыпочках выбираюсь на скользкую от дождя деревянную палубу. Пила становится еще громче, к тому же Тони громко пукает, и мне наконец удается поравняться с каютой. Я очень медленно поднимаю голову и заглядываю внутрь. Какое прекрасное зрелище.
Берт мертв, а может, пока еще нет, Тони крепко держит его и отпиливает ему голову. С того места, где я стою, нельзя точно сказать, мертв ли Берт, потому что Тони мог ввести ему специальный препарат, вызывающий паралич, — по его словам, после этой дряни даже яйца не качаются. Тони вкалывает это средство всем своим жертвам — он говорит, что у него дырка в сердце и он не в состоянии гоняться за ними. Берт за свою карьеру убийцы обезглавил множество людей, и все потому, что ему не удалось стать приличным человеком. Берт постоянно ныл по поводу своего воспитания и того, какую тяжкую ношу пришлось ему взвалить на свои плечи, когда его отец сбежал с другой женщиной и он неожиданно оказался единственным мужчиной в доме. В то время ему было всего восемь, и, конечно, он слегка растерялся. Растерялся до такой степени, что стал считать себя мужем своей матери. И однажды, в приступе ревности, Берт убил ее дружка. Благодаря его юному возрасту, он был всего лишь на пять лет помещен в исправительное заведение. Насколько я понимаю, срок оказался недостаточно длинным. До тридцати Берт доказывал обществу, что находится в здравом уме и не будет представлять никакой угрозы для общества, если выпустить его на свободу. Ритуальное отрезание голов у целых семей он начал вскоре после того, как был признан совершенно здоровым. Свои мотивы он как-то озвучил в своей раздражающей манере так: «Раз уж я не смог стать главой семьи, я решил, что никто им не будет». О, как мы смеялись над этой шуткой.
Я с трудом сохраняю равновесие, а медведеподобный Тони пилит изо всех сил — сила этого человека такова, что вся лодка раскачивается взад и вперед. Я нахожу его в объективе фотоаппарата и, убедившись, что никаких сомнений нет и это действительно Тони Кертис отпиливает голову Берта Ланкастера, начинаю делать снимки. И тут Тони, как назло, останавливается передохнуть. Он вытирает лоб и пинает безжизненное тело Берта.
— Ублюдок толстошеий!
Я задерживаю дыхание. Жду. Тони опять вытирает пот со лба, щупает у себя под мышками, нюхает пальцы и вытирает руки о штаны. Он берет пилу и уже собирается продолжить свое занятие, но внезапно что-то слышит, смотрит в мою сторону, и мне приходится быстро пригнуться. Я слышу, как его тяжелые шаги приближаются к окну, и уже оцениваю свои шансы на выживание после прыжка в ледяную воду, когда окно распахивается прямо у меня над головой.
— Шея толстенная, прям как дерево, мать твою!.. —Тони откашливается и сплевывает.
Ветер относит плевок в сторону, и он попадает прямо мне в глаз. Поскольку я боюсь шевельнуться, слюна стекает вниз по моему носу. Меня одолевает тошнота, и я прижимаю руку к губам, от всей души надеясь, что он не услышит, как я подавляю позывы к рвоте. Тони все еще выглядывает из окна. —Так, твою мать, и похудеть недолго, —Тони опять откашливается, но, к счастью, на этот раз проглатывает мокроту. — Перепиливание шеи вместо аэробики!.. —Тони захлопывает окно, и я яростно стираю его слюну с лица.
Снова раздается звук пилы, и я полон решимости сделать снимок. Я снова заглядываю в каюту и вижу, что Тони снова бьет Берта — теперь пила накрепко застряла в его шее. Тони в ярости колотит его ногой по лицу и всей своей тяжестью наваливается на пилу. Мне удается сделать несколько снимков, шум воды легко заглушает щелчки аппарата. Много снимков я сделать не могу, потому что от качки меня начинает тошнить еще больше, а кроме того, мне приходится отвернуться, когда после очередного удара Тони голова Берта вдруг отваливается. Даже он выглядит удивленным, когда стоит и смотрит, как голова Берта катится по деревянному полу каюты.
Потом я слышу его смех и понимаю, что пришло время уносить ноги. Я уже готов двинуться, когда окно снова распахивается. Мне приходится прижаться к стенке, а из окна вылетает голова Берта, и черт меня побери, если этот никудышныи метатель не ухитряется уронить ее прямо в капюшон моей куртки.
— Эй, рыбки-рыбки… —Тони посвистывает, как будто подзывает собаку.
А я не могу больше — нос Берта прижимается к моей шее — и громко кричу. Крик вырывается у меня до того, как я успеваю понять, что делаю.
— Что за?.. Какой хрен тут торчит?! О боже.
Я, пошатываясь, бегу вдоль борта лодки, поскальзываюсь в проходе, теряю равновесие и лечу на пол головой вперед.
— Кто здесь, мать твою за ногу? — рычит Тони сквозь вой ветра, и я слышу, как он выбегает из кабины вслед за мной.
Я вскакиваю на ноги и одним прыжком преодолеваю последние два ярда до твердой земли. При этом я снова едва не падаю, но мне удается восстановить равновесие, и я уже готов пуститься бежать, когда замечаю вспышку камеры, выпавшей из моего кармана.
— Полиция! Это полиция! Я вооружен! Тони медленно двигается вдоль носа лодки, все ближе и ближе ко мне.
Я хватаю фотоаппарат и сломя голову несусь вдоль пристани. К счастью, ночь сегодня — темнее и ненастнее не бывает.
— Я сказал, это полиция, мать ее!
Раздается выстрел, и Тони спрыгивает на мол.
Я бегу быстрее гепарда, руки и ноги у меня болят от напряжения, я знаю, что темнота — моя единственная спасительница.
И именно в этот момент вспыхивает свет.
На плавучих домах загораются противотуманные, предупредительные, поисковые фонари — как хотите, так и называйте. Люди появляются отовсюду, я оказываюсь в кольце сердитых лиц и голосов, все они отчаянно размахивают своими фонарями, пытаясь поймать меня лучом.
— Кто здесь?
— Что происходит?
— Похоже, я кого-то заметил!
— Полиция! Назад!..
Иногда лучи попадают на других обитателей плавучих домов, и те временно слепнут — при этом они начинают дико размахивать фонарями. Один из них высветил машину агента Вэйда. Мне осталось пробежать еще около пятидесяти ярдов.
Раздается выстрел. Раньше я никогда не слышал ничего подобного, и тут у меня за спиной кто-то кричит:
— Я его вижу! Я его вижу!
— Где?!
— Там!
Грохочет еще один выстрел, и я понимаю, что это ненавидящие воров владельцы плавучих домов стреляют в меня из своих электрических винтовок.
— Вон он!
Очередная пуля разрывает воздух, и внезапно я оказываюсь в самой гуще перестрелки.
— А ну, убрать хреновы пушки, уроды! — Тони все еще гонится за мной, но теперь я знаю, что у меня перед ним преимущество, потому что только лунатик осмелился бы преследовать меня под орудийные залпы. Вот и Вьетнам пришел в предместья Чикаго.
— Прекратить стрельбу, уроды, а то я вас сам сейчас перестреляю, мать вашу! — Тони несколько раз стреляет в воздух, разбивая пару противотуманных фонарей и заставляя дрожать стекла кают. —Тут, блин, я стреляю, козлы! Ясно?!
Голос Тони перекрывает все — даже природу, — и, когда я добегаю до сарая человека с белыми волосами — в десяти ярдах от места парковки, — весь мир замолкает. Стрельба прекращается, фонари горят где-то далеко, и я почти дома.
Но когда я подбегаю настолько близко к машине, что Тони сумел бы до нее доплюнуть, человек с белыми волосами внезапно выбегает из своего сарайчика с криком и визгом, и, опустив глаза, я вижу, что обе его ноги охвачены пламенем. Я врезаюсь в него и падаю вперед лицом, огонь с его ног обжигает мои брови, и мы катимся по земле. Человек с белыми волосами вопит в слепой панике, и я всеми фибрами ненавижу его за то, что он заснул, положив ноги на печку. Но у меня нет времени останавливаться, потому что Тони гремит все ближе:
— Останови этого парня! Эй, ты, с ногами, останови его!
Я отбрасываю в сторону горящего человека, несусь к машине агента Вэйда и сажусь за руль.
Пока я завожусь, из темноты возникает Тони и прицеливается в машину. Я пригибаюсь вправо, включаю задний ход и до конца выжимаю педаль газа. Мне плевать, куда я еду, я просто хочу как можно скорее убраться подальше.
Первый выстрел Тони попадает в плечо вопящего человека с белыми волосами, который падает с причала прямо в ледяную воду. Второй выстрел разбивает мне зеркальце, а третий просто уходит мимо, когда я врезаюсь задом в витрину какого-то магазина. Манекен в вязаном рыбацком свитере выпадает из витрины и валится мне на капот. Тони все еще гонится за мной — попутно разряжая обойму, — но я выкручиваю руль вправо и выезжаю на главную дорогу. При этом ему виден максимум мой лоб. Пока звучит очередная серия выстрелов, я решаю, что, возможно, разумнее всего будет ехать таким манером всю дорогу домой.
— Я еще узнаю, кто ты!.. —Даже мощный голос Тони теряется в шуме дождя, который обрушивается на мир внезапно, словно приступ диареи.
Я не знаю точно, где напечатаю снимки, которые сделал в плавучем доме, но в городе есть одна фотомастерская, в которую я могу влезть. Я могу взять в библиотеке у Бетти книгу о том, как печатать фотографии, — и я отвлекаюсь от мыслей об этой ужасной ночи, думая, что под этим предлогом мы с ней увидимся. Ну а если и это не пройдет, я просто отвезу их в «Клип-Клап-Снапс», которые предлагают второй комплект глянцевых фотографий и чистую пленку к каждому заказу.
Только припарковав машину у дома и войдя внутрь, я обнаруживаю, что голова Берта все еще болтается в капюшоне моего дождевика.
Когда я снимаю дождевик и отряхиваю его от воды, она выпадает и катится по полу. Мокрый агент Вэйд отрывается от полотенца, которым он вытирает волосы, смотрит на голову Берта, а потом на меня. Выражение его лица никак не меняется.
— Так ты теперь берешь работу на дом?

Шер
Точная копия
В ту же ночь, когда я уезжаю делать фотографии Тони и Берта, выясняется, что был зарезан незаконный иммигрант, а к голове его прибита картонка от семейного обеда из KFC. Газеты и телевидение как с цепи сорвались: в городе Киллер из Кентукки. Трудно сказать, чего в этом безумии больше — страха или возбуждения. Такое ощущение, что в город приехала кинозвезда, и о короле убийц говорят везде. По-моему, даже доказательство существования Господа Бога не имело бы такого резонанса в прессе. Если бы не тот факт, что Киллер из Кентукки убил бессчетное количество невинных людей, его бы наверняка пригласили на открытие нового кинокомплекса, который у нас только что построили. Вместо этого позвали кинозвезду, чьи последние три фильма провалились, и на праздник никто не пришел.
Я пытаюсь быть спокойным, когда агент Вэйд включает новости, и мы усаживаемся посмотреть, как репортер беседует с представителем Лиги по правам человека, который явно родом из Мексики.
РЕПОРТЕР: Как вы думаете, если бы Хосе знал, что ему суждено умереть таким образом, выбрал бы он в качестве своего убийцы Киллера из Кентукки?
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ: Я бы хотел сосредоточиться на том факте, что Хосе был жертвой дегуманизации Конгресса США…
РЕПОРТЕР: Да, но важнее всего то, что фотографии Хосе появятся в книге-бестселлере.
Я удивляюсь, почему нет телевизионного психиатра. До сих пор он всегда отказывался говорить о Киллере из Кентукки, и мне бы очень хотелось услышать, что он скажет.
Агент Вэйд прослушивает новости до последнего слова, потом переключается на другой канал и смотрит новости там. Он наклоняется вперед, глаза у него блестят от возбуждения, и я замечаю, что иногда он кивает сам себе и тихонько говорит «ага, ага», когда репортер описывает подробности.
Наконец программа заканчивается, и он смотрит на меня.
— Он здесь…
Я достаю и разворачиваю длинный леденец и начинаю грызть его.
Агент Вэйд в исступлении.
— Мы уже так близки. Дуги…
Я позволяю себе полакомиться конфетой и даже не грызу ее, а просто позволяю раствориться во рту. Агент Вэйд делает паузу, чтобы почесаться, а потом продолжает, не поднимая глаз.
— Это тот самый… один-единственный. После этого агент Вэйд зловеще улыбается.
Потом он опять почесывается — честно говоря, не припомню, чтобы он принимал душ с тех пор, как переехал.
Зловещая улыбка продолжает играть у него на лице, потом он снова открывает рот.
— Я чую его.
Позже, когда агент Вэйд засыпает за просмотром фильма ужасов — я не могу смотреть этот фильм, потому что мне начинает казаться, что кто-то поджидает меня в спальне, — я обыскиваю куртку агента Вэйда, которая висит в кухне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27