В четыре часа она провела совещание со своими подчиненными, имеющими особые задания. Сразу же после пяти, когда совещание закончилось, в дверях появилась секретарша Алана Никсона.
— Миссис Рул, мистер Никсон хотел бы видеть вас у себя в кабинете.
Рул подумала, что это необычно, когда вместо телефонного звонка за ней посылают эту женщину.
— Буду через две минуты, — сказала она. — В первую очередь мне надо убрать под замок некоторые досье.
— Пожалуйста, не задерживайтесь, — попросила секретарша и ушла.
Рул поместила содержимое своего стола в комнате с секретным замком, а затем отправилась к Никсону.
— Проходите прямо в кабинет, — пригласила секретарша.
Алан Никсон сидел за столом. Рядом с ним, у стола, занимал стул мужчина, которого она никогда прежде не видела.
— Пожалуйста, Кэтрин, проходи, — сказал Никсон, — и прикрой дверь.
Рул закрыла дверь и села на единственный стул, стоявший лицом к двум этим мужчинам.
— Это Чарльз Мортимер из Внутренних Расследований, — сказал Никсон. — У него к тебе несколько вопросов. Ты не против?
Она с минуту спокойно рассматривала Чарльза Мортимера. Внутренние Расследования в Центральном Разведывательном Управлении выполняли примерно такую же функцию, как подразделение внутренних дел в полицейском департаменте какого-нибудь крупного города. Мортимер еще ничего не сказал, а Рул его уже ненавидела. Все ненавидели Внутренние Расследования.
— Ты зачитаешь мне мои права, Алан? — спросила она.
Никсон вспыхнул. А Мортимер спокойно заговорил:
— Ну, миссис Рул, я думаю, сейчас в этом нет никакой необходимости. Здесь мы поговорим неофициально.
— Неофициально? — спросила Рул. — Тогда скажите мне, мистер Мортимер, наш разговор будет записываться?
Никсон покраснел еще больше, Мортимер же продолжал говорить:
— А это очень вам помешает, миссис Рул, если он будет записываться?
Рул понимала, что ее положение неустойчиво. Работники Управления, конечно, имели те же гражданские права, что и остальные граждане, но взывать к этим правам было не лучшей мыслью. Тогда ее работу могли приостановить на недели, а то и месяцы, и на нее тогда всей мощью обрушился бы весь аппарат Внутренних Расследований. А как раз в этот момент ей это было совершенно ни к чему. Она слегка улыбнулась.
— Ну знаете, если тебя приглашает непосредственное начальство на неформальную беседу, а потом ты узнаешь, что беседа эта записывается, разве это не повод для беспокойства? — сказала она, стараясь сохранять ровный тон. — А разве вы, мистер Мортимер, не ощутили бы беспокойство в такой ситуации?
Настала очередь покраснеть и Мортимеру. Он с минуту помолчал, затем подался вперед, открыл ящик письменного стола Никсона и нажал там какую-то клавишу, мягко клацнувшую.
— Хорошо, этот разговор не записывается, — сказал он. — А теперь я хотел бы задать вам несколько вопросов, неформально, конечно.
— Ну конечно, — ответила Рул. — Что вас интересует?
Мортимер наклонился вперед на своем стуле.
— Миссис Рул, с тех пор как вы работаете в Центральном Разведывательном Управлении, не совершали ли вы ничего такого, что являлось бы нарушением пунктов вашего контракта найма?
Ловко, подумала Рул. Ответ «да» немедленно повлечет за собой перерыв в ее работе; ответ «нет» подставляет ее под обвинение в лжесвидетельстве органам внутреннего расследования, хотя она ни на чем и не клялась. Да и кто не брал домой поработать какое-нибудь досье или слегка не пробалтывался в постели или за ужином? За каждым водились какие-нибудь мелкие прегрешения.
— Ну это ужасно расплывчатый вопрос, мистер Мортимер, — ответила она. — Почему бы вам его не конкретизировать?
Алан Никсон не смог сдержаться.
— Будь посговорчивей, Кэтрин, — выпалил он.
— В чем, по-твоему, я должна быть посговорчивей? — спросила она.
Мортимер поднял руку.
— Хорошо, будем конкретнее. Вы никогда не выносили из здания Управления секретные материалы без разрешения начальства?
Почему они прицепились к ней именно с этим, хотя знали, что она даже страну покидала без разрешения начальства? Во всяком случае, Саймон говорил ей, что об этом известно. Или он блефовал? А она не может позволить им прижать ее к ногтю именно сейчас; вечером она должна улететь в Стокгольм.
— Мистер Мортимер, — сказала она, позволяя себе говорить как бы немного рассержено, — я законопослушный гражданин Соединенных Штатов и лояльный сотрудник Управления. Если у вас есть какие-то обвинения против меня, предъявите их, и я соответствующим образом на них отвечу.
Или выскажись, или молчи. Если он выскажется, она будет отстранена от работы. Она задержала дыхание.
Мортимер откинулся на спинку стула, и она надеялась, что это движение означает — он отступился.
— Как я уже говорил, миссис Рул, у нас всего лишь неофициальная беседа коллег. — Отлично, они уже коллеги. — И давайте тогда пойдем таким путем: если бы я обвинил вас в выносе секретных материалов из помещения Управления, вы бы отклонили обвинение?
— Говоря гипотетически? — спросила она.
— Ну конечно, — улыбнулся он.
— Гипотетически говоря, — сказала она, — если вы обвиняете меня в выносе секретных материалов или, неважно, в чем еще, я должна немедленно потребовать официального слушания в присутствии адвоката.
Его улыбка исчезла.
— Понятно, — сказал он.
Быстро, прежде, чем Мортимер надумает ее обвинить еще в чем-нибудь, она обратилась к Никсону:
— Алан, мне завтра утром уезжать на отдых, в путешествие, которое ты недавно разрешил, и у меня еще куча дел. — Она указала на Мортимера. — И если этот болван думает, что я советский шпион, или еще что-нибудь, так прикажи арестовать меня прямо сейчас. В противном случае я отправляюсь домой собираться в дорогу.
Она встала.
Мортимер наклонился вбок и что-то зашептал Никсону.
— С этим все, Кэт, — сказал Никсон. — Минуточку. Желаю хорошенько отдохнуть. Встретимся, когда вернешься.
Она повернулась и направилась к двери, переводя дыхание.
— Буду ждать, — сказала она, не поворачивая головы.
Она открыла дверь и закрыла, почти захлопнула. Казалось, за все то время, пока она добрела до своего кабинета, схватила брифкейс и вышла из здания, сердце тяжело ударило два или три раза.
А ситуация была опасной, думала она, пробираясь домой сквозь движение часа пик. Они еще не уверены до конца, но уже начинают напирать. К тому времени, когда она вернется, они могут что-нибудь раскопать на нее. И единственная защита заключается в том, чтобы она оказалась права. Она нервно рассмеялась над собой. Единственное, что могло спасти ее карьеру, так это вторжение Советского Союза в Швецию!
Глава 45
Гельдер вывел подлодку класса «Виски» из Лиепаи в погруженном состоянии и взял курс на север, к паромной переправе Хельсинки-Стокгольм. Часть экипажа была ему знакома по базовой субмарине «Джульетта» в прошлом задании, одного офицера он не знал.
— Моя фамилия Колчак, — сказал этот мужчина. Руку он не протягивал. — Я назначен к вам замполитом.
Он был выше Гельдера, тоньше, с неопределенным бледным лицом, одним из тех лиц, по которым трудно что-либо определить.
— Очень приятно, Колчак, — сказал Гельдер, кивая. Он был удивлен, обнаружив на борту этого человека. Одной из замечательных отличительных черт Малибу было как раз отсутствие политических офицеров. Ведь каждое военное подразделение советских вооруженных сил имеет замполита, который подчинен не командиру этого подразделения, но своему партийному начальству. Политические офицеры были болью в заднице, и их презирал каждый кадровый военный, и Гельдер не был исключением. Почему на этот раз Майоров всучил ему еще и эту партийную клячу?
— В мои обязанности входит оставаться рядом с вами на протяжении всей операции, — сказал Колчак.
— Понятно, — сказал Гельдер. — А почему вы вооружены на борту моего судна? — спросил он, кивком указывая на пистолет в наплечной кобуре, различимой под пиджаком Колчака.
— По инструкции я должен быть вооружен, — ответил Колчак.
Очевидно, Майоров хотел до конца быть уверен, что Гельдер выполнит свою задачу. Гельдер почти не сомневался, что если уклонится от выполнения приказа Майорова, то Колчак, выполняя полученную инструкцию, застрелит его, и уже сам доведет дело до конца. В общем, настроение политические офицеры Гельдеру не поднимали. Впрочем, если он решит поставленную перед ним задачу, то окажется вне пределов досягаемости таких людей; ну а если не решит, то умрет.
— Хорошо, — сказал Гельдер. — Исполняйте ваши обязанности, но не путайтесь у меня под ногами. Смотрите, чтобы я не натыкался на вас, обходя мой корабль.
Колчак сморгнул. Видимо, он не привык, чтобы военные командиры так с ним обращались.
— Какой вы держите курс? — спросил он.
— Вас интересует политический? — огрызнулся Гельдер. — Так вот о нашем курсе я сам позабочусь.
Он отодвинул Колчака в сторону и пошел в отсек связи. Радиооператор в своем крошечном альковчике даже не встал, поскольку и не мог.
— Радист, — сказал Гельдер. — Может случиться такая ситуация, что от вас потребуется передача гидросигнала вот на этой частоте, — он протянул оператору карточку, полученную от Майорова.
— Да, сэр, — ответил оператор, глядя на карточку. — Мне сказали об этом и о том особом передатчике, но не сказали кодовые слова.
— У меня есть коды, — сказал Гельдер. — Вы же должны вести передачу исключительно по моему приказу, пока я жив. Вам понятно?
Моряк поглядел через плечо Гельдера на Колчака и улыбнулся.
— Да, капитан, я понял. Только по вашему приказу.
Гельдер похлопал его по плечу.
— Молодец.
Он отправился на корму, где два молодых человека, рулевой и штурман, сидели перед двумя большими штурвалами, наблюдая за угломерами перед ними.
— Рулевой, вам сказали, чтобы вы следовали паромной переправой Хельсинки-Стокгольм в архипелаг?
— Да, сэр. Я был на руле во время вашего предыдущего задания, капитан. Задание это я знаю. И штурман тоже.
— Хорошо.
Гельдер предложил офицерам собраться вокруг стола для карт, затем в деталях объяснил им задание.
— Есть вопросы? — спросил он.
Все промолчали. Начал было говорить Колчак, но сам себя оборвал.
— Хорошо, значит, в таком духе и действуем.
Лодка весь день продолжала идти на север, все еще оставаясь в советских водах. Затем, близ выхода в Финский залив, прошли эстонские острова Хиюмяа. У точки пересечения с паромной переправой Гельдер замедлил ход подлодки и стал часто пользоваться перископом, пока не увидел большой корабль. Отдавая команды тихим, спокойным голосом, он направил подлодку в кильватер этого парома, затем потихоньку приблизился к нему, чтобы шум винтов подлодки скрадывался шумом машин парома.
— Первое, — сказал он вахтенному офицеру. — Возьмите управление лодкой на себя; я сейчас уйду в свою каюту. Паром при входе в архипелаг снизит скорость до шести узлов. Смотрите, не воткните ему подлодку в зад. Если случится хоть что-нибудь мало-мальски необычное, вызывайте меня.
— Есть, сэр, — сказал тот.
Гельдер на минуту остановился, вновь рассматривая карту, запоминая ее во всех подробностях. Он провел пальцем прямую линию от предполагаемого места посадки подлодки на мель до того места, где на морском дне располагался буй. Он оглядел район, окружающий буй. В пяти милях на запад лежал Стокгольм, и город окружали равнинные острова архипелага. Получалось, что буй со всех сторон окружен сушей, кроме того узкого пролива, через который он проводил мини-подлодку. Гельдер вернулся в капитанскую каюту, плотно задернул занавески и вытянулся на койке.
Все было в полном порядке, думал он, если не считать грызущего его тайного страха, но не того страха, который обычно связан с дурными предчувствиями перед выполнением задания. Ему не нравилось это ощущение, и он попытался найти его истоки в глубинах сознания. Его беспокоил этот буй. Ведь он же сам размещал его с большим риском, и обычно, когда он заканчивал выполнение какого-нибудь задания, мысль об этом приносила ему удовлетворение. Теперь же вместо удовлетворения его одолевали дурные предчувствия. Почему? Что пыталось подсказать ему подсознание?
Он погружался в дрему и просыпался, так и эдак поворачивая эту мысль, позволяя ей идти своим путем в лабиринте создания, но вдруг его глаза открылись, уставившись в одну точку. Три вопроса, связанные с буем, изводили его; а объединившись, они приводили к одному ответу. Гельдер отбросил этот ответ как безумный, но продумав все еще раз, пришел на то же место. Ведь он сам наблюдал и восхищался решимостью Майорова достичь поставленной цели, но теперь он понимал, что недооценивал эту решимость. Гельдер вдруг понял, что Майоров нисколько не был озабочен остановкой вторжения в Швецию, внезапной или невнезапной. Если шведы спохватятся слишком быстро, и Кремль попытается пойти на попятный, у Майорова найдется средство сделать вторжение неотвратимым, и он, Гельдер, был орудием для этого в руках Майорова.
Он вспомнил о желтом радиационном индикаторе, который носили люди, загружавшие буй в Малибу, и как он нашел один из этих индикаторов в выпускном отсеке подлодки «Джульетта». Индикатор стал голубым. Правда, Майоров сказал ему, что балластом в буе служит отработанный уран-235, но этого материала недостаточно, чтобы облучить индикатор. Гельдер служил на атомной подлодке и знал, какая нужна радиоактивная доза, чтобы индикатор из желтого превратился в голубой.
Он вспомнил об ошибке Майорова, когда тот сказал, что антенна буя предназначена для приема спутниковых передач. Он поправил себя и сказал, что буй должен передавать, но навигационный буй не предназначен для передач на спутник, а на корабли в данном ареале, оборудованные соответствующей аппаратурой. Гельдер вспомнил о тарелках спутниковых антенн на крыше штаб-квартиры в Малибу. Вот они могут передавать сигналы на спутник, с которого они будут получены буем. Но только после того, как Гельдер прикажет передать сонарный сигнал, который освободит антенну буя и позволит ей всплыть на поверхность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45