Так кто у нас муж?..
Остальные офисные мужики вроде как свободные. По крайней мере, про супружескую жизнь от них Кирилл ничего не слыхал. И колец обручальных не видел.
Впрочем, это еще ни о чем не говорит. Нынче кольца не в моде, как и сам официальный брак. Вот венчаться стало престижным делом. А расписываться да свадьбу гулять широко, как у них в деревне — с выкупом невесты да драками, да расшитыми трусами для жениха, да тройкой гнедых с бубенцами, да дружным «горько!» — нет, не модно.
Жалко. Он бы на такую сходил. А то сплошь постные физиономии и безуспешные попытки нанятого тамады развеселить народ.
Если бы Кирилл женился, он бы не стал нанимать тамаду, он бы позвал Ромку — Романа Геннадьевича.
А шафером — Игоря Лыкова, с которым они на первом курсе в походы ходили, на втором сессию заваливали, на третьем усы отращивали, на четвертом ко взрослой жизни готовились, а на пятом этой жизни нахлебались и изображали из себя циников.
Да так и продолжали изображать. Он, Кирилл, точно изображает. Вот только перед собой фиг изобразишь. Про свадьбу вон размечтался. Чтобы все чин чином, и невесту на руках до загса, а потом в украшенную ленточками телегу и на край света. Вдвоем.
Какой уж тут цинизм, ну?
Баранки гну! Может, пора закругляться с этим самоедством? То на воспоминания его сегодня проперло, то другая напасть. Свадьбы, блин, захотелось. На край света, блин, потянуло!
И чтобы женщина рядом — страшно сказать! — любимая. Да у него это слово только к ручке «паркер» да джипу относятся. Вот их он любит. Холит, лелеет и точно знает, что они не подведут. Не станут приставать с походом за новым манто. Не полезут целоваться, когда он только-только проснулся и еще не пришел в себя, и зубы нечищеные, и в туалет хочется, и голод одолел — все сразу! Они-то уж точно не потребуют ежесекундных уверений в своей неотразимости, и не будут называть его «пусиком», «моим мальчиком» или «слоненком», и ни слова не скажут о том, как именно он должен поддерживать имидж, кому обязан улыбаться, а кого — посылать подальше!
Любимая… Как только в голову такое пришло?!
Ну, сестру, он, понятное дело, любит. Бабушку любил.
На этом точка.
Ничего другого для него не придумано, вот и все. Не предусмотрел кто-то там наверху, в кого он смутно верил, хотя для этого имелись весьма сомнительные основания.
Ну, не предусмотрено, и ладно.
Вон, дамочка из тех, кому, по всей вероятности, в этом плане повезло. За мужа пришла хлопотать, это ли не любовь? Совсем недавно он говорил сестре, что все про любовь знает. Даже восемь бокалов коньяку его не оправдывают.
А ведь раньше так нагло не врал!..
Знал бы — пожалуй, не мечтал бы о свадьбе с бубенцами и трепетном безумии поцелуев.
А он и не мечтает! Это просто вернулось похмелье! Ясно?
Интересно все-таки, сколько ей лет, этой странной мадам?
И чего она хочет? Чтобы ее неизвестному супругу Кирилл повысил оклад? Или, наоборот, уволил, дабы супруг больше внимания уделял семье?
Орет чего-то. Ах ты, черт, да ей совсем худо!
Кирилл подскочил в кресле, когда незнакомка уже совсем колотилась в истерике. Что-то надо делать. Что? Он понятия не имеет, как успокаивать истеричек. Это не его проблемы. Если девицы начинали психовать и биться, словно в ознобе, он просто уходил. И никаких тебе угрызений совести! В самом-то деле, он же ни при чем! У него своих дел по горло!
Лихорадочно горевшее лицо оказалось прямо над ним, и издавало какие-то страшные звуки, — не то рыдания, не то звериные вопли! И Кирилл больше не раздумывал.
Ладонь сама собой поднялась и отвесила этому лицу оплеуху. Потом еще.
Голова в шарфе помоталась туда-сюда, словно у куклы.
— Хватит! Тихо! — приказал кто-то его голосом, и Кирилл обнаружил вдруг, что очень сильно волнуется.
С чего бы?..
Потом он долго возился с бутылкой воды, облил свитер, а эта истеричка вытерла пятно своим шарфом.
Он отодвинулся на всякий случай, дожидаясь, пока она попьет и придет в себя окончательно.
— Ну? Успокоились?
— Да. Спасибо. Извините, пожалуйста. Столько всего навалилось за один день. Мне очень неловко. Я пойду.
Выпалив все это, она поднялась. Но Кирилл вдруг пихнул легонько ее в плечи, и дамочка снова оказалась в его кресле.
Он никогда, никому не позволял сидеть в своем кресле! Еще не хватало!
— Подождите, — сердито проговорил он, — сначала вы мне расскажите, кто и каким образом угрожает вам и вашему мужу.
Надо же. Он все слышал. Еще минуту назад Кирилл был убежден, что думал исключительно о своих делах. Какие к черту дела? Сидел и бредил наяву! Сам неврастеник почище этой мадам!
Ладно, это потом.
— Начинайте! — приказал он, облокотившись на край стола.
Она сосредоточенно почесала нос. Сколько же ей лет, черт возьми?
— Понимаете, — сказала Алена, — я даже толком не знаю, зачем к вам пришла. Просто это связано с его работой, вот я и решила, что нужно переговорить с вами. Но о чем, сама не понимаю.
Еще немного, и она снова сорвется на истерику, подумал Кирилл, глядя, как ее тонкие пальцы суматошно стучат по коленям, собираются в горстку, снова расцепляются и пляшут, пляшут, пляшут.
Он никак не мог сосредоточиться.
— …и сказали, что если он не явится сегодня же в офис, то… понимаете, у меня дочь… а Лешкин телефон не отвечает… и я не знаю, где его искать… Скажите, он… может, он был здесь сегодня?
— Где? — потряс головой Кирилл.
— Ну, на работе.
Господи, что у нее с руками? Что у этой женщины в голове, если руки так нервничают?
Он с трудом перевел взгляд на ее лицо.
Нет, вряд ли ей уже сорок. Скорее, они ровесники. Надо помочь ей, надо выслушать ее, кретин! О чем ты думаешь, а?!
— Как зовут вашего мужа? — неожиданно спросил Кирилл, хотя как раз это следовало узнать уже давно.
— Я же говорю! — простонала она, и снова ей стало сорок. — Алексей! Алексей Балашов. Он работает у вас риэлтором. Такой… ммм… бородатый, сутулится… Ну, вспомнили?
Кажется, он даже не слушал ее, осознала вдруг Алена. Но в этот миг он переменился в лице, и она облегченно вздохнула. Стало быть, слушает. Еще бы понял что-нибудь, было совсем хорошо. И что это он так побледнел? Может, ему тоже звонили с угрозами?..
— Балашов, значит, — протянул Кирилл.
Тон его не предвещал ничего хорошего. В синих глазах вместо васильков обнаружились айсберги, и Алена невольно поежилась.
— Балашов, — на всякий случай еще раз повторила она.
— И вы рискнули сюда прийти, мадам? — гоняя желваки туда-сюда, осведомился господин Панин, неприятно улыбаясь. — После того, что сделал ваш муж?
Алена открыла рот, чтобы уточнить, что именно сделал Лешка, но тут господин его начальник наклонился к ней близко, схватившись за подлокотники кресла.
Западня.
Может, он сумасшедший?!
— Что же вы замолчали, голубушка? Пришли на разведку, так разведывайте! Заявку на участие в Оскаре, надеюсь, вы уже подали? Будет обидно, если такой талант останется без признания. Простите великодушно, но от аплодисментов я воздержусь!
Он нес потрясающую чушь и сам это знал. Но замолчать и подумать не представлялось возможным. Злость скрипела на зубах, лезла в глаза, забивалась в подкорку. Нет, он подумает после. А сейчас он скажет этой актрисе погорелого театра все, что о ней думает!
И ручками-то она трясла. И губки-то покусывала. И зубками стучала о край бутылки. Вот как волновалась, бедняжка!
И Кирилл забыл, что чужие проблемы его не касаются, и пощечин ей отвесил, стараясь успокоить, и воду подавал, и в глаза заглядывал!
А казачок-то засланный оказался.
Тьфу! Противно как!
Голос, отдельно от Кирилла, продолжал надрываться и выкрикивать какие-то бессмысленные слова, взывать к совести, грозить всеми карами небесными, возмущаться и сетовать, а он сам в это время корчился от тошноты.
Тошно было смотреть на нее, вот что.
Нездоровый румянец пропал, и теперь сна сидела перед ним бледная и ошеломленная. Не ожидала такого приема, нет. Не предполагала даже, что он так быстро узнает правду. Пришла обстановку разведать, а попала, как кур в ощип. Дура! Мымра очкастая! Чувырла!
Крупные, ненакрашенные губы беззвучно шевелились, шарфик съехал на лоб — ну монашка в молитве ни дать, ни взять! Скромница, твою мать!
Как это Балашов с ней живет, с такой? Сам, конечно, тот еще гусь, никогда он Кириллу не нравился, и оказалось, что не напрасно, но девка его вообще атас!.. Теперь видно, что именно — девка! Соплячка длинноносая, прикинулась этакой матроной, страдалицей несчастной, а сама вон не выдержала — глазами молнии так и мечет! Только успевай уворачиваться!
Да ей лет шестнадцать, этой нахалке!
Зыркает она на него! Ну, зыркай, зыркай, всю операцию-то завалила, балбеска! Дураком его посчитала, да?
Наверное, муженек так и говорил. Мол, шеф-то наш — дурак! Когда он еще спохватится. А ты сходи, мол, разведай на всякий случай, вдруг еще чего можно взять попользовать?!
Белье его поносить, допустим. Или там на джипе покататься, пока он, дурак распоследний, делами занимается! А может, не мелочиться, а? Прихватить уж целиком фирму? Зачем она ему, полудурку убогому, который дальше своего носа ни черта не видит?!
— Хватит орать! — услышал внезапно Кирилл и только тогда понял, что все это озвучил в полный голос. Страстно и без перерыва. — Что вы себе позволяете, в конце концов? С ума сошли, так лечиться надо! — прошипела Алена, едва не задевая губами его подбородок, который еще дрожал от негодования. — Уберите от меня свою физиономию! — велела она, тяжело дыша, и резко сдернула с головы шарф.
Перед глазами вспыхнул огонь. Кирилл отшатнулся, взялся ладонью за лоб.
И увидел.
В рыжем всполохе кудрей — гордый лоб, тонкие фарфоровые скулы, теплый свет на ресницах, рябиновую спелость губ. И ярое, немыслимое, черное пламя в глазах.
— Ну же! Отодвиньтесь, грубиян!
Он увидел, что ей не сорок, не шестнадцать, и она не старушка, опоздавшая на электричку.
Увидел ее гнев, ее растерянность, ее неуверенность в завтрашнем дне, где на завтрак обезжиренный творог, а на ужин — «Весна на Заречной улице» или «Приключения Шурика».
На каком он свете, черт подери?!
Что здесь творится?
— Да отойдите же! — И она, рассвирепев окончательно, ткнула в его плечи раскрытыми ладонями.
Кирилл едва устоял на ногах.
— Что это вы орете? — осведомился он, хотя ему было плевать, почему она орет, и волновало только одно — куда делась давешняя мымра?
— Гхм… — от возмущения она некоторое время хватала ртом воздух. — Вы еще спрашиваете? Да вы сами минуту назад орали так, что стены тряслись! Дайте пройти! Что вы уставились?
— У меня были все основания на вас орать! — доложил Кирилл, не двигаясь с места, и постепенно обретая почву под ногами. — Или вы думали, что вам это так просто сойдет с рук? Конечно, вам, наверное, даже в голову не пришло, что я уже все знаю!
— Когда вы говорите, такое ощущение, что вы бредите, — пробормотала Алена себе под нос цитатой из любимого фильма.
Ни единой самостоятельной мысли — во всяком случае, внятной! — в голове не было.
После гневной отповеди, в которой она ни слова не поняла, ее трясло и распирало во все стороны от желания двинуть по его смазливой физиономии. И мир сузился до размеров его кабинета, где хотелось немедленно устроить последний день Помпеи. Она даже огляделась с предельным вниманием, весьма смутно сознавая собственные порывы.
— Сядьте! — приказал вдруг Кирилл.
Внутри у него все тряслось, а перед глазами плыло. От бешенства.
Тише, тише, уговаривал он себя. Не хватало еще сесть за решетку из-за этого мымрястого утенка, неожиданного превратившегося в лебедя! Прихлопнуть которого прямо-таки чесались руки!
И будет тебе — преступление в состоянии аффекта! Успокойся!
Как она смеет так смотреть на него?! Стерва рыжая! Будто это он — засланный казачок, пожаловавший в стан врага вынюхать все, как следует! Будто это его муж украл печать, подделал документы и так далее…
Подумав так, Кирилл понял, что свихнулся.
Она тяжело дышала ему в лицо, и от этого соображать было вообще невозможно. Голова кружилась от запаха кофе, корицы, смутного аромата духов и холодка зубной пасты. Наверное, «Колгейт». Или «Тридцать два» — ваши поцелуи будут свежими двадцать четыре часа в сутки!
Проверить? Реклама часто врет!
О, Господи! Чьи это мысли?! Почему они в его голове? По какому праву? И зачем? И куда их девать?
Он все нависал над ней, а она все сопела ему в лицо — громко, с присвистом, словно не в силах выговорить от возмущения ни слова.
И тут Кирилл заставил себя вспомнить, что происходит.
Она — жена Балашова. Балашов — его подчиненный, паршивая овца в стаде, предатель, иуда, слизняк!..
— Быстро! Диктуйте мне номер телефона! — рявкнул Кирилл.
— Что?! — Шоколад в ее глазах загустел до черноты, и из этой черноты плеснуло на Кирилла презрением. — Вы совсем чокнутый? Уберите руки! Уберите, я сказала, я на вас в суд подам за оскорбления и издевательства! И пусть вообще разберутся, чем вы тут занимаетесь!..
— Браво! — Кирилл уважительно присвистнул. — Что значит талант! Ни на минуту не раскололась! Космодемьянская отдыхает!
Алена покрутила пальцем у виска. Не подлец, не трус — красавчик оказался просто сумасшедшим. Очень жаль.
— Лечиться вам надо, любезный.
— Довольно! — Он со всей дури врезал кулаком по подлокотнику, но ожидаемого эффекта не получилось. Кресло было кожаным и мягким.
Глухой удар никого не напугал. Девица смотрела с жалостью.
— Телефон! — просипел Кирилл на последнем издыхании.
— Чей телефон? — с некоторой заминкой уточнила она, неожиданно осознав, что лучше с ним не спорить.
— Жириновского Владимира Вольфовича! — любезно ответил он.
Алена в панике огляделась. Все значительно хуже, чем показалось сначала. А ей до последней секунды не хотелось верить, что он — на самом деле чокнутый. Уж лучше бы оказался мерзавцем.
— Диктуйте ваш номер телефона, — медленно проговорил чокнутый господин Панин.
Ах — это! Он за ней решил приударить. А что тогда орал? Или за сегодняшний день она совсем разучилась думать и не понимает теперь элементарных вещей? Может, он орал, чтобы темперамент продемонстрировать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35