И уж тем более он не задумывался, как она станет жить, когда вернется в свой дом. Тот, который в Кузнецке…
Напоследок она решила хлебнуть вина для храбрости.
Артем смотрел в ее напряженную спину и думал, как быть дальше. Пожалуй, сейчас она так и уйдет. Ведь уйдет и слушать ничего не станет!
— Я тебя обидел? — подкрался он.
— Что ты! — энергично возразила Ладка. — Конечно, нет!
Лучше бы опять влепила пощечину!
С чего он взял, что все стало просто, как только выяснилось, что она — не Глафира и не выходит замуж за его друга?!
Из этого еще не следовало, что у нее нет других кандидатур! Как бы это узнать, а?
— Скажи что-нибудь, — попросил Артем.
— А что я еще должна говорить? — удивилась она.
— Не должна, не должна, черт побери! — обозлился он. — Но можно ведь поговорить по-человечески!
В конце концов, что он сделал не так, а?! Они прекрасно провели время, и могли бы продолжать в том же духе!
Или он просто ей… разонравился?
— А я не умею говорить по-человечески, — сказала она, — я вообще ничего не умею, понял? Что ты ко мне привязался?
— Дура!
— О! Где-то уже я это слышала!
— Ребята, ну идемте танцевать! — позвали их. — Хватит напиваться!
Ладка повела бокалом в сторону танцующих.
— Иди! Тебя друзья зовут!
А сама подумала: ну, совсем глупо. Оказывается, она еще и ревнует его! К друзьям! Ну, ну!
— Они зовут нас обоих, — возразил Артем. — Вместе.
— А разве мы вместе? — сощурилась она.
Размышлял он всего секунду. И понял. Она тоже сомневается. Она в свою очередь подозревает, что разонравилась ему. Детский сад. Кого бы послать с запиской, а там написать что-то вроде «давай дружить»?!
— Тебе сколько лет? — спросил он.
— Семьдесят три, — кокетливо выпятив губы, сказала Ладка.
— Ну, как с ней разговаривать? — обратился Артем к потолку. — Как? Кто-нибудь знает?
Никто не знал. Но, может, разговаривать и не нужно?
Он взял ее за руку и потащил.
— Что? Куда? Я не допила еще!
— Возьми с собой!
У двери их заметили и остановили.
— Темыч, что за дела? А свадьба?
— Женитесь на здоровье. Мы скоро вернемся. Врал, конечно. Никуда он возвращаться и не думал.
— Ты меня тащишь к балдахину?! Вот дался он ей, этот чертов балдахин!
— Да! — крикнул Артем.
Ладка не испугалась. Только слегка оглохла. Вырвав ладонь, она демонстративно потерла уши, и посмотрела на Артема надменно.
— Мне твой балдахин не нужен!
Ну да. То-то она поминает его каждые десять секунд!
— Ай, ай, что за выражения? В твоем возрасте, милая моя…
— Я не милая!
— Еще какая милая!
— Где здесь выход? Я уезжаю! С меня хватит! Она резво двинулась в сторону холла, и Артем понял, что с него тоже хватит. Уже по привычке закинув ее на плечо, он зашагал на второй этаж, не обращая внимания на дикие вопли и угрозы разбить бокал о его тупую башку.
— Все? — кинув Ладку на кровать — с балдахином!!! — спросил он. — Концерт окончен?
— Нет! Пока только антракт! — сообщила она и покраснела, увидев, что он закрывает дверь на замок.
Он молча надвигался, на ходу стаскивая рубаху прямо через голову.
Ладка забилась в угол и еще пыталась что-то шипеть оттуда.
А совсем недавно ты была согласна на коврик возле его каюты, ехидно и некстати сказал ей кто-то внутри нее. Так или нет?
Так, черт возьми! Но он ведь даже коврика не предлагает! Он просто опять вознамерился… побаловаться с ней. Вот как это называется.
…А может быть — нет? А что, если для него все так же серьезно, как для тебя?
Просто не хочет торопить события! Иначе сразу предложил бы тебе руку, сердце и свою бессмертную душу.
Потерпи. Все будет. Дай ему прийти в себя.
Но у меня нет времени, мне через три дня домой уезжать, и вряд ли к тому моменту он созреет!
Тогда делать нечего. Придется довольствоваться тем, что есть. Мужчиной в рубашке и джинсах. Ах нет, уже без.
— Я тоже прилягу, ты не против? — спросил Артем как ни в чем не бывало. — Хочешь на сон грядущий песенку спою?
— Я не собираюсь спать!
— А что ты собираешься делать? — удивился он. Она посопела немного, но в свои планы его посвящать не стала, а просто полезла под одеяло.
— Сарафан снимать не будешь? — невинным голосом осведомился Артем.
Конечно, лучше бы снять!
Но она помотала головой и продолжила движение под одеяло, стараясь держаться подальше от Артема.
— Ладно, не хочешь песенку, я тебе стишок расскажу, — решил между тем он.
И опять завел про лукоморье. И опять сбился, теперь уже на второй строчке.
…А потом Ладка заснула, и когда проснулась, в окне над головой жарко сияло послеобеденное солнце, а рядом с ней спал мужчина. Тот, что немножко симпатичней обезьяны.
Могучая загорелая грудь ходила ходуном, и Ладка не сдержалась, провела по ней ладонью. Он что-то забормотал и, не просыпаясь, ухватил Ладку за шею и положил на себя.
Ну и привычки! — подумала она, потершись о щетинистый подбородок.
«Вот полежу еще немножко, подожду, пока он проснется, и скажу, чтобы не смел так больше меня хватать!»
Но когда он проснулся, разговаривать стало невозможно, и до вечера они только и делали, что молчали.
Вместо них говорили нетерпеливые руки, влажные спины, горячее дыхание и грохот сердец… И Ладка отчаянно надеялась, что время пощадит их обоих и остановится, и никогда, никогда, никогда не угаснет это яростное безумное пламя…
А если угаснет, ожоги останутся навсегда.
* * *
…Она знала об этом, именно этого она боялась… И теперь, когда снотворное не подействовало и заснуть в автобусе не вышло, когда ее беззащитное настоящее забилось в угол, чтобы спрятаться от недавнего прошлого, Ладка поняла, что сдачи дать не может, и ее сердце обреченно заскулило.
Иначе и быть не могло.
Не оставаться же ей было там навечно!
Едва она подумала об этом, Артем сказал:
— Ты что, не понимаешь? Ты не можешь уехать.
И между тем собственными руками крутил руль машины, которая везла их в Краснодар, чтобы оттуда Ладка — уже одна, одна! — улетела в столицу. Так-то…
Ей очень хотелось вцепиться ему в глотку и заставить замолчать. Лучше молчание, чем эти никчемные слова, сказанные лишь потому, что так он понимал свою роль в этой… истории. Да, истории. Когда любовница уезжает, принято ее останавливать, смотреть с тоской и уныло теребить ремень джинсов.
Ладка надеялась, что до этого он не опустится. Зря надеялась!
Ну, ладно, если бы он раньше не знал, что ей придется уехать, и узнал бы только сейчас. Тогда можно было бы объяснить и простить его растерянность, и вымученную улыбку, и оскорбительную банальность фраз, за которыми не стоит ничего.
Нет, он все прекрасно знал и старательно избегал этой темы. А по дороге в аэропорт опомнился и стал нести эту чушь про «не должна и не можешь», от которой никакого толку.
Да он сам себе не верил!..
Что значит — не должна?
Что значит — не можешь?! Он выговаривал это чужим, напряженным голосом, как будто заученный урок, смысла которого не понимаешь.
— Меня ждут родители. И работа. И учеба, — зачем-то объясняла она, хотя и так все было ясно.
Господи, да что ему стоило взять ее за руку! Просто взять за руку! И не надо никаких заверений, что «все будет хорошо, и мы поженимся!» и «я жить без тебя не могу!»
Но он твердил свою чушь, и чем дольше твердил ее, тем ощутимей для нее был его страх. Страх загнанного зверя, подумала она.
Зверь только почуял опасность, он еще не знает ее в лицо, он не видел даже ее тени, но уже готов к бегству, и нос держит по ветру, а шерсть на загривке встала дыбом.
И самое странное — еще минуту назад опасности не было, так откуда же она взялась и чему теперь верить?
Инстинктам?
— Значит, родители, учеба, работа, — мрачно перечислил Артем, — и все?
— И все, — кивнула она.
Может быть, он ожидал, что она признается в наличии мужа, семерых детей и армии любовников, от которых не может отказаться ради него одного?!
— Ты точно решила? — спросил он.
— Да что ты из меня душу тянешь! — не выдержала Ладка. — Решила, не решила, какая разница?! Другого выхода нет! То есть, вообще нет выхода.
— Выход всегда есть! — сказал Артем.
— Да? — Она ухватилась за его слова, как голодный пес за кусок салфетки от хот-дога. — Так подскажи, какой? Ну, говори! Что же ты?
Он не знал.
Чего она хочет, черт побери?! Клятвы на крови?! Он не умеет давать обещаний, он никогда их не давал! Он делал то, что считал нужным делать, но ни себе, ни кому-то еще ничего при этом не доказывал и обязательств не брал.
И сейчас не видел необходимости в этом. Какой смысл? Что изменится, если он назовет вещи своими именами? Если попытается выразить невыразимое?
Да он понятия не имеет, как говорить об этом!
«Давай попробуем»? «Нам было вместе хорошо, почему бы не закрепить успех»? «Останься, и я достану тебе Луну с неба, и все звезды в придачу, а хочешь — так и целую галактику»?
Гадость какая!
Этого она ждет?!
К тому же, он уже все сказал, черт подери, все сказал! Он попросил, чтобы она не уезжала, и после этого она заявляет, что он тянет из нее душу?! Какому же недоумку пришло в голову назвать мужчину и женщину — половинками?! Вот мужчина, вот женщина, и совершенно очевидно, что они друг другу нужны, но… Единое и целое не получается. Не складывается.
Ей больно, а он не может взять в толк — почему? И как избавить ее от этой боли?
Он хочет, чтобы она осталась, хочет, чтобы всегда была рядом, а ее волнуют обещания… Гарантийный чек в случае поломки.
Или она хочет, чтобы он бросил работу, деда, друзей?
«Погоди-ка, а ты сам разве не ждешь того же от нее?»
Он окончательно запутался и ужасно устал. От самого себя.
— Выход всегда есть, — повторил Артем глухо, ненавидя собственное ослиное упрямство.
Есть, только где он?
Уж точно не у кассы, где она берет билет.
— Лада, послушай…
— Я уже наслушалась. Хватит! Встретимся в следующем году. Если, конечно, у меня будет отпуск… А ты к тому времени не будешь занят похищением кого-нибудь еще!
Он яростно стиснул ее подбородок.
— Ты говоришь глупости! И сама это знаешь!
— Мне больно, дурак, — с трудом процедила она сквозь зубы. — И это не глупости. Это правда жизни, понял?
— Правда жизни? — Он все-таки догадался отпустить подбородок. — Ты с ума сошла, вот в чем правда жизни!
— Ладно, я сошла с ума, а ты — самый разумный человек на свете! Так ступай отсюда и найди своему серому веществу достойное применение, а не талдычь, как заведенный, что я должна остаться!
— Я не говорил, что должна, — скривившись, как от боли, перебил он.
Лада не слушала.
— Я никому ничего не должна! Мне не нужны твои указания, ясно? Я сама все решаю! Ты тут ни при чем!
— Ни при чем?
— Да не повторяй ты за мной каждое слово, чертов попугай!
Он отступил. Он был старше, и он был мужчиной, но силы вдруг кончились. Еще утром она водила губами по линиям его ладони и расспрашивала, каким он был в детстве. Ее глаза излучали тепло, а улыбка искрилась, и все это было — для него.
А теперь ему взамен предлагают арктический холод.
И в одно мгновение сердце покрылось коркой льда, и Артем, сразу осознав это, усмехнулся. Вот так удача! Под обледенелыми пластами таится обманчивое тепло, чувства застывают и не мешают дышать, так что можно спокойно оглядеться, устроиться поудобней и даже прорубить окошечко — крохотное! — в большой мир. Просто так прорубить, из любопытства. Точно зная, что в это окошечко снаружи ничего опасного не проскользнет. И пусть свет здесь не слишком яркий, зато все зависит только от него, ни от кого больше. И пусть места мало, и развернуться особенно негде — двигаться все равно неохота, хватит и того. Сердцу нужно отдохнуть и поостыть.
Каждое мгновение этого вечера, ночи, следующего дня он чувствовал, как неотвратимо костенеет от стужи, и вместо облегчения, оттого что можно не двигаться, не думать, не мучиться, ощущал только тоску.
* * *
Ее встречал промозглый ветер, предрекавший скорую осень. Прямо с вокзала Лада двинулась на работу, и в троллейбусе заплатила не только за проезд, но и за багаж тоже. Несмотря на неудачу со снотворным, она все еще надеялась, что хаос отступит от нее, если все делать по правилам и разумно.
Правда, родителям о приезде она не сообщила и сумку с вещами домой не занесла.
Мысли скакали, как перед экзаменом, когда стараешься упомнить все сразу, повторяешь, будто заклинание, формулы, мечешься от одной темы к другой, а взяв билет, понимаешь, что в голове только обрывки.
Неуд.
Она не могла с ним смириться и все пыталась раскопать в душе что-то, похожее на подсказку, и шарила в памяти в поисках шпаргалки. Ничего не получалось. Бесполезно искать то, чего нет.
В троллейбусе она пару раз больно ударилась лбом о стекло, но даже не подумала сесть поудобнее. Хаос подступал все ближе.
Остановка, на которой она вышла, оказалась не той, что нужна, и добираться до больницы пришлось сквозь влажный и сумрачный парк.
Когда Ладка увидела скамейку, то поняла, что силы ее кончились. Присев на краешек, она расплакалась.
Она никогда его не увидит.
И вынести это нельзя. И понять это невозможно.
Она шла в больницу, собираясь немедленно с головой окунуться в привычную тяжелую работу, которая поможет ей обо всем забыть. Но сейчас уже сомневалась, поможет ли…
Как спасение, запищал в рюкзаке мобильный.
— Ты взяла-таки билет? — весело осведомился братец.
— Да.
— А что такая недовольная? Небось, приз не получила? — Он довольно похрюкивал, и Лада лениво удивилась, с чего бы Пашке так радоваться. — Ну, признайся, не получила?
А ведь все произошло именно из-за этого дурацкого приза!
— Лад, ты почему молчишь? — насторожился Пашка. — Обижаешься, что ли? Неужели серьезно обиделась?
— Нет.
— Ну слушай, ты же сама любишь всех разыгрывать! А нам, значит, и разок прикольнуться нельзя! Где твое чувство юмора?
Осталось на берегу лазурного моря. Вместе с чувством собственного достоинства и всеми остальными чувствами. И, кажется, вместе с ней самой.
А кто здесь сидит на скамейке — непонятно.
— Над кем прикольнулись-то? — все-таки выговорила она, решив хоть как-то поучаствовать в этой жизни.
— Как — над кем?! — В голосе брата прозвучало искреннее недоумение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29