— процедил себе под нос майор. — Вот будет заражение крови, узнает тогда твоя тетенька!
— Не, она спиртом… того… обеззаразила…
— Что? Обеззаразила, говоришь? — улыбнулся было Артем, но тут же нахмурился снова: — Давай-ка, брат, вылезай отсюда.
Мальчишка настороженно запыхтел. Надо бы спросить, с кем он ехал и где этот кто-то теперь, но Артему вдруг стало страшно.
Господи, когда он чего-нибудь боялся в последний раз? Классе в восьмом, в клочья изорвав новые штаны на развалинах, что грозило дедовой поркой.
А сейчас… Мальчишка мог ответить, что угодно. Вплоть до самого страшного, когда изменить уже ничего нельзя.
— Пойдем, — сказал Артем.
— Я боюсь… туда.
— А мы не туда. Мы совсем в другое место. Тебе перевязку надо сделать нормальную, понимаешь? И гипс наложить, если вдруг перелом.
— Нету у меня перелома. Тетенька смотрела.
— Много они понимают, твои тетеньки… Крепко держа его за здоровую руку, Артем вылез из кустов и решительно двинулся к начальнику станции, стоявшему неподалеку и о чем-то яростно спорившему с двумя ментами.
— Медпункт где?
Начальник призадумался, будто впервые здесь оказался. Потом махнул рукой куда-то вбок и вверх. Артем проследил за рукой и уперся взглядом в крону дерева.
— Где медпункт, я спрашиваю?!
У начальника наступило прозрение, он внимательно оглядел форменный комбинезон майора и суетливо сообщил:
— Так вон, как зайдете, налево. Только там все равно никого нет, все врачи в больничке, там же раненых полно.
— Где больница?
Вопросы у него получались какие-то однообразные.
— Через дорогу, — поспешно ответил начальник станции, теребя фуражку, — вот прямо через дорогу.
— Спасибо, — вежливо завершил разговор Артем.
— До свидания, — подхватил мальчишка.
И они улыбнулись друг другу, и пошли через дорогу.
— Я маму потерял, — вдруг сказал пацаненок враз осевшим голосом.
Артем сглотнул.
— Так тем более надо в больницу! — Он заявил это с уверенностью, которой вовсе не чувствовал. — Там твоя мама, где ей еще быть? Всех туда отправили, только ты, чудик, в кустах прятался!
Конечно, где же еще ей быть, как не в больнице? Разве что на том свете.
— Я ее звал, звал…
— Разве в таком грохоте что услышишь? Давай, двигай ногами, сейчас мы ее отыщем. Только руку твою перебинтуем сначала, ладно? А то мама перепугается, увидев на тебе эти тряпки.
В больнице царила суета, перебинтованные, проспиртованные люди сидели на подоконниках, тяжелые стонали с кроватей, которыми были забиты все коридоры.
— Нет, нет местов! — орала старая нянечка, наверное, с испугу возомнившая себя администратором гостиницы советских времен.
Артем заглянул в один кабинет, потом в другой, и понял, что толку не будет. Искать свободных медсестер, а уж врачей тем более — бесполезно! Повязку он, конечно, сам в состоянии наложить, но для этого как минимум нужны бинты.
Войдя в очередную дверь, он увидел вожделенный стеклянный шкаф с лекарствами и молча двинулся к нему. Мальчишка сопел рядом и нерешительно вырывался, бормоча, что не надо ему перевязки, а надо маму искать.
У стены кряхтел дед, уложенный на узкую кушетку. За перегородкой кто-то выяснял отношения на повышенных тонах.
— Найдешь, сейчас найдешь. Садись, — Артем подхватил его и устроил на столе, — давай руку.
Так, насчет поесть остается только мечтать, и что делать с пацаном дальше, неизвестно. Отошел, е-мое, на минутку!
— Да вы не понимаете! — вскрикнули за перегородкой так отчаянно, что мальчишка в страхе дернулся в сторону, и все пришлось начинать сначала.
— Милочек, — внезапно ожил дед на кушетке, — а почему это у тебя халат-то оранжевый?
— Потому что это не халат! — ответил Артем с тихим бешенством.
— Она меня увидит и успокоится, ну как вы не понимаете? — продолжала надрываться невидимая просительница. — Она же тут совсем одна! А я просто посижу рядом…
— Да негде сидеть! Негде! Отвяжитесь от меня со своей бабкой, у меня вон раненых полно!
— Послушайте, я же ее все равно найду, всю вашу больницу переверну, вам это надо? Где она, ну? Вы что, во двор ее вынесли, чтобы места для раненых освободить?
— Да нету ее здесь, просто нету! Достали вы меня! Померла она! Нюська вот освободится, даст в Адлер телеграмму… Внучка же в Адлере?
Тут Артем услышал грохот и звон, дед подскочил на кушетке, а из-за перегородки раздался дикий вопль.
— Ты что себе позволяешь, психопатка? Да я тебя урою! Ты посмотри, что ты наделала, овца безмозглая! Ну, е…
— Считай, что это только начало, Палыч, — неожиданно спокойно ответил женский голос. — Я на тебя в суд подам, посажу, а когда ты с зоны вернешься, руки поотрываю к чертям собачьим, они тебе все равно не нужны.
Снова грохотнуло что-то, невидимый Палыч матюгнулся и заорал, захлебываясь в крике:
— Ты, дура, успокойся! Ты все равно ничего не докажешь, а бабке сто лет в обед было! Я ничего сделать не мог, понятно? Ты видала, что там творилось? Я, что же, должен был тут со старой клячей возиться, пока там…
Раздался звук пощечины.
— Ах ты, сука!
Мимо Артема метнулась короткая, худая тень, за ней грузно вывалился мужик, держась широкопалой ладонью за красную щеку.
— Сука! — Он притормозил, посмотрел на ладонь. — До крови, мразь, расцарапала.
Артема кто-то дернул за рукав, и он понял, что автоматически все-таки перевязывает руку пацаненка.
— Что? — наклонился он к нему. — Туго очень?
— Эта та тетенька, — тихо сказал мальчишка. — Она меня бинтовала. И обеззаразила.
Видать, шибко понравилось ему это словечко. Артем зачем-то посмотрел на дверь, за которой скрылась «тетенька».
— А вы кто такой? Вы что тут делаете? — заметил их поцарапанный.
Артем ссадил мальчишку со стола, взял за руку и плечом молча отодвинул мужика с прохода.
— Э…
— Тебе мало? — не поворачиваясь, спросил майор. — Добавить от себя лично?
Врач попятился.
В коридоре мальчишка снова занервничал, озираясь и хлопая мокрыми ресницами. Артем понял, что из-за пелены слез тот ни черта не видит.
— Хорош реветь, маму напугаешь, — Артем вытащил платок и неловко промокнул красные глаза мальчишки.
— Борька! Боря! — завопили вдруг из угла. Ручонка моментально выскользнула из Артемовой лапищи.
— Ой! Тетя Люда! А мама? Где мама?!
— Да здесь, здесь, ей швы накладывают, — всхлипнула женщина, — мы тебя потеряли.
— А я вас! А швы — это страшно, теть Люд?
— Ну что ты, Боречка! Это ерунда просто, чик — и готово! Иди сюда, иди, садись, я встать не могу… пока…
Артем боком выдвинулся из коридора на улицу.
Все. Можно поесть. Он вполне имеет право несколько минут передохнуть.
Или не имеет?
Решая этот сложный вопрос, Артем быстро пошел к калитке.
У забора на корточках сидела давешняя истеричка — медсестра в разодранных «гражданских» одеждах. Плечи у нее тряслись, словно она была на северном полюсе. Артем даже огляделся. Нет, не северный полюс.
И не такая она хладнокровная, как хотела казаться там, в больнице, когда угрожала врачу.
— Куришь? — Артем подошел поближе, доставая сигареты.
Она отказалась, не поднимая головы.
— Ну, как хочешь. А вообще, успокаивает. Попробуешь, может?
— Нет, — с трудом проговорила она и заревела еще горше.
Он потерянно переступил с ноги на ногу. Артем никогда не подходил к девушкам первым, ему просто некогда было разглядывать их, выбирать, чтобы «глаз положить», как это называлось у Лешки Басманова. А жалеть кого-то — сейчас не было времени.
Ну, что он тут стоит?
Она — медсестра, стало быть, должна привыкать. К несправедливости, к боли, к смерти, в конце концов! И его совсем не касается, что сейчас ей отказала профессиональная выдержка. Что там случилось-то? Ну, врач не доглядел, а бабка тем временем померла себе. Все правильно. Бабки иногда помирают, а врачи обязаны спасать потерпевших, а не сидеть привязанными к кроватям старух.
Разве не так?
— Это я виновата, — прохрипела она.
Ну, вот еще! Он-то уж точно знал, что никто ни в чем не виноват. Как самый ярый фаталист он верил в судьбу, иначе давно бы уж сбрендил на своей чертовой работе! Сбрендишь, пожалуй, бесконечно спрашивая: почему?! за что?! Поэтому пришлось поверить, будто есть какие-то высшие силы, и только они решают — кому, когда и как.
А его дело маленькое…
— Что у тебя во фляжке-то? Спирт?
Она внимательно себя оглядела и с удивлением обнаружила торчавшую из кармана бутылку.
— Спирт, — кивнула.
— Ну так выпей. Выпей, выпей. Помяни бабку-то. И самой полегчает!
С каких-таких пор его стало интересовать, чтобы кому-то полегчало?!
— Я не могу. Не глотается.
— Да ладно, — не поверил он, — ты просто, не пробовала. И не хрипи ты, ради Бога, будто задушенная! В кабинете вон как орала, любо-дорого! Давай, прокашляйся, воздуха в грудь набери, и глотни. На вдохе глотай, поняла?
Черт возьми! До чего дошел, а? Учит всяких пигалиц спирт хлестать!
По-прежнему не подымая головы, она отвинтила пробку и послушно вдохнула всей грудью.
Артем деликатно отвернулся и повернулся обратно, только когда раздался сухой кашель. Быстро сорвал с росшего у забора дерева горсть незрелых ткемали.
— Закуси, — велел он и сунул ей под нос.
Она схватила не глядя, потом торопливо подвигала челюстью, проглотила. И посмотрела на него возмущенно.
— Что за хрень?! Ой!
— Что — ой? — уточнил Артем.
Хотя примерно знал, что это значило. Смотреть на него мало кому доставляло радость. А уж девице в расстроенных чувствах, вообще, наверное, худо пришлось. То-то у нее глаза врастопырку и рот набок.
Пусть бы еще, что ли, глотнула спиртику? Авось, спьяну не так пугаться будет…
* * *
Лада не испугалась, ей было все равно. Просто физиономия мужика в оранжевом комбинезоне напомнила о том, что происходило у завалов. А следом появилось перед глазами улыбающееся лицо Марьи Семеновны.
Конечная станция. Больше она улыбаться не будет.
И в этом только твоя вина! Твоя, а не Палыча или другого какого хлыща в белом халате, который плюнул на бабку и побежал спасать других. Потому что так было надо. Потому что там действительно нуждались в их помощи.
А Марье Семеновне было сто лет в обед. Палыч не намного ошибся.
Все так и должно быть.
Виноваты не те, кто оставил ее без присмотра, виновата ты, и твои глупые детские шуточки, и твое ослиное упрямство, и твоя куриная слепота!
Так вот сейчас самое время испить вину до дна.
Пей! Захлебывайся! И никакой спирт не перебьет этот вкус!
— Да не трогайте вы меня! — отмахнулась она, внезапно осознавая, что ее куда-то тащат.
— Совсем раскисла. Ну и ну, я думал, нынешняя молодежь покрепче будет. Да не пинайся ты, малохольная!
— Пустите…
Он ухмыльнулся и отпустил. Ладка сползла по забору в траву. Юбка, прошедшая боевое крещение, задралась. В попу что-то упиралось, и Ладка, поерзав с минуту, вытащила собственный рюкзак. Не сразу его узнав, долго и глубокомысленно разглядывала.
Зачем ей рюкзак? Ей теперь не рюкзак, ей бы веревку и мыло.
Как жить с чувством такой вины?
— Я не смогу! — повторила она несколько раз, будто споря с кем-то. — Это из-за меня… она умерла.
Перекошенная от гнева красная физиономия оказалась совсем рядом с ней. Бабка из-за нее померла? Из-за этой шмакодявки?!
— Ты кто? — шмакодявка внезапно открыла глаза. — Ты чего?
— Наклюкалась, — констатировал Артем и, взявшись за лямки перепачканной майки, аккуратно потянул Ладку на себя.
— Нормально! — удивилась она, заинтересованно глядя на перепачканные огромные пальцы в заусенцах и царапинах.
Артем поставил ее, прислонив к забору, а потом, быстро примерившись, перекинул через плечо.
— Мы куда? — спросила она.
— На кудыкину гору.
— А ты знаешь, что такое беспомощность? — Ладка с неожиданной ловкостью вывернулась и теперь стояла перед ним и смотрела на него в упор.
— Заткнись, а? — попросил Артем.
— Так что? — не послушалась она, — ты знаешь, что такое беспомощность? Когда тебе семьдесят лет, а ты лежишь на казенной койке, под капельницей, и думаешь, что кто-то придет и поможет тебе, а никто не идет и не помогает! Потому что есть дела поважней, понимаешь? Потому что чья-то жизнь оказывается дороже твоей! Ты вот во сколько ценишь свою?
— Что?
— Свою жизнь!
— Слушай, ты что, никогда не пила, что ли? — догадался он.
— Пила, — возразила Ладка, — еще как пила.
Черт его дернул связаться с этой мелюзгой! Ну кто же знал, что с глотка спирта ее так развезет? Он же помочь хотел, а вышло что-то совсем невообразимое!
Раньше не помогал, и все было отлично! И что теперь с ней делать?
— Ты здесь живешь или проездом? — вежливым голосом поинтересовался Артем.
— Проездом. Проездом на поезде, — Ладка решила быть точной в формулировках. — Мы ехали вместе с Марьей Семеновной, всю дорогу в карты играли, а потом она…
Недослушав, Артем вздохнул и снова взвалил ее на плечо.
— Поставьте меня, пожалуйста, — тихо попросила она.
— Ну, щас, ага, — согласился он, не сбавляя шаг.
— Я вам говорю, отпустите, — повторила она внезапно изменившимся голосом. — Я в порядке.
И что-то заставило Артема поверить ей, и он взглянул на нее по-новому. Как быстро девочка взяла себя в руки! На удивление быстро. Молодец.
— А на ногах-то устоишь? — все-таки поинтересовался он.
— Да не ваше дело! Пустите! — разозлилась она и спрыгнула на землю, почувствовав, что его хватка ослабла.
Устояв, Ладка взглянула на Артема внимательно, запрокинув голову. Перед ней стояла горилла в оранжевом комбинезоне.
— Что? — чуть отодвинулся он. — Не нравлюсь? Она растерянно моргнула. О нем Ладка как-то не думала. Она всего-навсего решала, какого черта этот орангутанг вздумал, что ее необходимо утешать и таскать, перекинув через плечо, будто ковер. И еще — поить спиртом, предлагать сигаретку и смотреть исподлобья с жалостью.
Ей не нужна его жалость!
С собой она справится сама.
— Всего хорошего, — попрощалась она, скроив вежливую гримасу.
— А на мой вопрос вы так и не ответили… — ни с того ни с сего сказал Артем.
— На какой еще вопрос?
Она досадливо поддернула лямку рюкзака.
Странно, подумалось Артему, она меня не боится, и презрительно не морщится, и осторожного, брезгливого любопытства тоже нет в помине в ее лице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29