Скала напротив все еще роняла камни, не в силах остановить тяжелое горное дыхание.
— Быстро, Ника! — скомандовал Артем, машинально проверяя, все ли на месте и уже на ходу натягивая перчатки.
Часом раньше
— Марья Семеновна, Марья Семеновна, вам что, плохо?
— Ну-ка, отодвиньтесь, — попросила Ладка, войдя в купе и сразу заметив неестественную бледность старушки попутчицы. — Что случилось? — не поворачиваясь, спросила она у соседки.
— А ничего. Сидела, смеялась, а потом — бряк! Одной рукой нащупывая пульс, другой Ладка полезла в свою сумку.
Так, анальгин, аспирин, тонометр. Хорошо, что тонометр есть. Как это она догадалась взять? Надо же!
— Да все нормально, — бормотнула Марья Семеновна, с трудом разлепив морщинистые веки. — Ты не переживай так, доченька.
Ну, конечно, нормально. Испарина на висках, под глазами синева мгновенно обозначилась, щеки бледные, скулы заострились.
Щас она дуба даст, пока ты тут радуешься, что приборчики да лекарства прихватила.
Действуй давай! Ну же!
— Станция скоро? — спросила она, заворачивая бабулькин рукав, чтобы померить давление.
— Да, кажется, — испуганно ответил сосед.
Слишком неожиданным было превращение в немощную старушенцию румяной, улыбчивой, проворной Марьи Семеновны, которая вчера отплясывала на перроне, сегодня с утра снова уселась за карты, и хлопала в ладоши от восторга, когда опять выиграла, а проигравшая кукарекала в коридоре дурным голосом.
— Попросите у проводника аптечку, — велела Ладка супругам. — И кипятка принесите. — А потом улыбнулась Марье Семеновне: — Сейчас мы с вами чайку горячего выпьем. И все будет хорошо.
— Конечно, милая. Конечно, хорошо. У меня так не впервой, все-таки семьдесят лет — не кот начхал!
— Семьдесят?! — Ладка удивленно похлопала ресницами. — Ну и ну, я бы вам больше пятидесяти пяти не дала.
Сейчас Марья Семеновна выглядела на все сто, но знать об этом ей совершенно не полагалось.
Ладка покосилась на тонометр, хотела спросить что-то, но передумала. Девяносто на шестьдесят — плохо.
Чертова дура! Скучно тебе было, да? Повеселиться решила, да? Ну вот, повеселилась! Где глаза-то твои раньше были? Никого покрепче для своих развлечений кретинских не могла найти?
Так, хватит! Муки совести оставим на потом.
— Через пять минут будет Жуковка, — доложили за спиной и, понизив голос, добавили: — Аптечки у проводника нет.
На столе появилась кружка с кипятком, и Ладка принялась заваривать чай, щедро добавив сахару.
Это ерунда, конечно. Сейчас бы капельницу с глюкозой.
— Я сейчас, Марья Семеновна, — Ладка выскочила в коридор и из-за двери поманила соседей: — Помогите мне вещи ее собрать. На любой станции должен быть какой-нибудь медпункт.
Подоспел проводник — тот самый, чья фуражка болталась без надобности у нее в рюкзаке.
— Что случилось-то? То концерты вон какие закатывали, то болеть вздумали. У вас, что ли, давление?
Он с сомнением оглядел Ладку. Та кивнула в сторону купе.
— У бабули. Нельзя ей дальше ехать. В этой вашей Жуковке больница-то есть нормальная?
— А я почем знаю? — чертыхнувшись, спросил мужик. — Пойду бригадиру сообщу, пусть скорую вызывает к перрону! И что за напасть такая с утра пораньше, и уж приехали почти, до Адлера пара часов осталось! Вот непруха!..А ты внучка ее? — прищурился мужик. Она помотала головой. — Ладно, пойду по связи передам. Может, среди пассажиров врач есть…
— Я — врач, — пробормотала Ладка, — вернее, медсестра.
— Медсестра? А чего молчишь?
— Слушайте, вы скорую-то вызвать успеете? Больная сама не дойдет, а на себе ее я не доволоку, понимаете?
Он кивнул. Это точно, куда ей волочь, сама меньше воробушка. Медсестра! Сама же старушенцию на подвиги подбивала. Доплясалась!
Все это отчетливо проступило на его небритой физиономии.
— Ну, идите уже! — Ладка подтолкнула проводника, а сама вернулась в купе — поить Марью Семеновну чаем.
Придерживая старушечью спину, Лада взглядом показала соседке на чемодан на верхней полке. Женщина закивала торопливо и пихнула супруга в бок, а сама начала собирать в пакет бабкины пирожки, складной стаканчик, наивный гребешок для волос.
— Что это вы? — слабо удивилась Марья Семеновна. — Зачем это?
— А станция скоро, — спокойно пояснила Ладка. — Мы с вами туда и отправимся. А вечерком уж тронемся в Адлер. Вы же туда едете?
— Туда, — Марья Семеновна улыбнулась и как-то сразу обмякла в Ладкиных руках. — Внучка у меня там, все звала, приезжай, бабуля, отдохнешь на солнышке. В прошлом-то годе смерч этот проклятый был, я и побоялась, а сейчас вот…
— Все будет в порядке, — Ладка успокаивающе погладила холодную, мелко дрожавшую ладонь. — Вот попьете чайку, на свежий воздух выйдете…
Поезд уже притормаживал, за стеклом поплыли дома и маленькие огородики.
— Скорая сейчас будет, — бодро оповестил проводник, заглядывая в купе. — Давайте, бабуля, выбирайтесь потихонечку.
— Куда выбирайтесь? — прошипела Ладка. — Она шагу не сделает, ясно? Носилки есть?
— Откуда? — Он развел руками.
Ладка решительно выпихнула его в коридор, закрыла за собой дверь и заявила:
— Пока скорая под окнами не будет стоять, Марья Семеновна с места не тронется…
— Да ты с ума сошла! — заорал проводник. — У нас стоянка три минуты!
— Значит, задержите поезд!
— Задержите! — передразнил он, скривившись. — Тут одноколейка! Давай мы твою бабусю осторожненько транспортируем, а там ее врачи и подхватят. Ну, есть же на перроне люди, в случае чего помогут!
— Нет, — решительно сказала Ладка. Он вытаращил глаза.
— Смелая, что ли? Ну, раз смелая, сама с бабкой и оставайся!
— Понятное дело, останусь! — кивнула она. — Только скорой мы здесь дождемся!
Он сплюнул, но, осознав, видимо, что спорить себе дороже, тут же сменил тактику: забубнил, что когда приедет скорая — неизвестно, потому что вчера в районе буря была, и поселок весь без света сидит, а поезд должен следовать по расписанию, а зарплата маленькая, а детей в доме семеро по лавкам.
— Ну, давай мы ее осторожненько вынесем, — умоляюще произнес проводник. — Я одеяло дам, скрутим по типу носилок и вперед.
Останавливаясь, поезд дернулся так, что их бросило друг к другу. Ладка отпрыгнула. Что же делать-то, а?!
— Несите одеяло, — зло сказала она.
Кое-как справились, только Марья Семеновна все закатывала глаза и тихо говорила, что зря они все это затеяли, что она полежала бы немножко и непременно бы самостоятельно поправилась. Проводник злобно косился на Ладку, решив, что та абсолютно напрасно навела шороху. Помогавшие им супруги только вздыхали и охали.
Едва Ладка с Марьей Семеновной расположились на лавочке возле перрона, репродуктор надсадно кашлянул и сообщил, что поезд отбывает. Проводник вприпрыжку поскакал обратно, а соседи, повздыхав еще секунду-другую, ринулись следом.
Ладка тронула худое запястье.
Пульс едва пробивался.
— Девушка, это вы с бабушкой?
Понятное дело, что она — девушка, а рядом — бабушка, и они — вместе!
Ладка уставилась на коллег — мужика с очевидными следами похмелья на сизом лице и неряшливого вида девицу, жующую бутерброд.
— Че случилось-то у вас? — чавкая, поинтересовалась девица.
Рефлексия межреберного копчика с завихрением коленной чашечки в среднем полушарии мозга, чуть не сорвалась в ответ Ладка.
Пожалуй, местные эскулапы именно до этого бабку и доведут.
Мужик почесался и стал все-таки пристраивать носилки на лавке.
— А скорая где? — поинтересовалась Лада, помогая Марье Семеновне улечься.
— В… — весело откликнулся мужик, а его напарница невозмутимо вытерла жирные ладони халатом.
— Че, с сердцем что ль че? — догадалась она. — У нас кардиологов сроду не было, надо в Туапсе везти. Дай ей нашатыря нюхнуть, Палыч.
Палыч покрутил пальцем у виска. Ну слава Богу, подумала Ладка, хоть немного соображает.
— Больница-то у вас есть?
— Как не быть! Вон, через улицу.
— Да не надо меня в больницу, ребятки, — застонала Марья Семеновна, — сейчас полежу, и так все пройдет.
Мужик радостно хрюкнул.
— Может, правда, не надо?
На этот раз девица покрутила у виска, косясь на бабушку с выражением безмерной тоски. Как пить дать, коньки отбросит. Лучше уж в больнице, чем у них на носилках.
— Ну, потопали тогда, — вздохнул мужик.
— Вы ее через дорогу на носилках потащите? — спросила Ладка.
— Да тут дороги-то! Шаг шагнуть. А машин все равно нет, у нас вчера ураган был…
— Я слышала, — буркнула она, — только не понимаю, при чем тут машины! Они у вас на батарейках?
— Во девка! — поразился Палыч. — А как, по-твоему, ехать, коли повсюду деревья попадали? Вон, тетку Матрену ваще чуть не зашибло! А у нашего главврача черепица треснула…
— Она у него давно треснула, — возразила девица и обернулась к Ладке: — Давай присоединяйся.
Та сунула чемодан Марьи Семеновны под мышку и взялась за носилки.
—…он им говорит, вызывайте МЧС, а те ржут, мол, из-за такой ерунды никто и не поедет, сами уберем денька через два. А как уберут? У нас один бульдозер, и тот сломанный!..
В больнице нищета вопила со всех сторон, свешивалась облупленной краской со стен, рваным линолеумом стенала на полу, кряхтела полуразвалившейся лестницей на второй этаж.
— Ты тут останься, бабку твою мы быстренько починим.
— Она не моя, — возразила Ладка. — Я вам помогу, я — медсестра.
— Да ты че? — поразилась девица, выуживая из кармана очередной бублик, — правда, что ль?
— Правда, что ль! — не сдержалась Ладка, состроив зверскую мину. — Капельницу несите.
Палыч проворчал, что командовать необязательно, у них здесь не военно-полевые сборы и, невзирая на сопротивление, выпихнул Ладку в коридор.
Оглядевшись, она обнаружила в углу стул о трех ногах и с опаской на него уселась. Минуты через две голова наполнилась гулом, опять повыскакивали в полный рост мысли о собственной дурости… Едва не завыв, Ладка склонилась лицом на потертый бабкин чемодан и тут же подпрыгнула.
Балда! Свой-то рюкзак она оставила в поезде! Что делать-то?
Да делай хоть что-нибудь!
Ладка рванула на первый этаж, потом передумала, вернулась и заглянула в палату:
— Как она?
— Хто? — пошутил Палыч.
— Да все чики-пуки, — заявила напарница, опять чем-то чавкая. — Капельницу поставили, сейчас бабуленция твоя заснет, а к вечеру будет как огурчик.
— Вай! Что ты говоришь! Как персик будет! — поправил Палыч, дилетантски изобразив кавказский акцент.
Лада перевела дыхание и сосчитала до десяти.
— Я тогда отойду ненадолго, хорошо? Вы ей скажите, в случае чего, что я здесь, просто отошла. И чемодан у вас оставлю, можно?
Она аккуратно пристроила бабкины пожитки возле покосившейся тумбочки.
Ну и кто я после этого, думала Ладка, выбегая из больницы. Мало того, что чужую бабушку до капельницы довела, так еще собственных родителей теперь в гроб загоню. Мобильный валялся на дне рюкзака.
И почему она, идиотка, не могла потерпеть эту штуковину на шее? Все носят, и ничего, а ей, видите ли, неудобно! Потому что по груди бьет!
Где она, твоя грудь-то?! Одно название! Треска сушеная, доска стиральная, глиста в скафандре!
Этого мало. Что ты в красноречии упражняешься, лучше подумай, как потом бабульку в Адлер доставить. Денег-то нет!
— Скажите, пожалуйста, — всунув голову в вокзальную кассу, спросила она, — а поезд номер тридцать два где сейчас?
— В каком смысле? — лениво уточнили из кассы.
— Ну, понимаете, я отстала от поезда, а там вещи остались, я его догнать смогу или нет?
— Нет!
— А если на машине попробовать? Тетка высунулась ей навстречу:
— Из деревни не выедешь, у нас на каждом перекрестке по дереву валяется. Вчера ураган был…
— Знаю, знаю, — отчаянно перебила Ладка, — света нет, машины не ходят, а все-таки, может, у поезда где-нибудь остановка долгая, а?
— Ну и что? На вертолете полетишь туда?
— Вы скажите, где он сейчас должен быть по расписанию. Хоть знать, куда ехать!
Тетка пожала плечами, втянулась обратно и принялась барабанить по клавиатуре. Попутно бормоча, что ничего у Ладки не получится.
— Вот твой тридцать второй, — сказала кассирша. — К Туапсе подходит.
— Спасибо, — Ладка прислонилась к стенке кассы. Толку от этой информации было ноль.
И в этот момент грянул гром. А вслед за ним раздался оглушительный треск, будто земля разверзлась, и в эту дыру стало падать что-то тяжелое, и кто-то совсем рядом закричал, и за окном в один момент потемнело, но тут же мощный порыв ветра всколыхнул занавески кассы и понес дым к небу.
— Это что? — на бегу выкрикнула Ладка.
Со всех сторон было движение, и людей прибавилось будто раз в двести, но ее вопроса никто не услышал.
Какая-то тетка, стиснув в охапку малолетнего карапуза в ярких шортах, истошно голосила. Бабки крестились. Мужские голоса на разные лады выдвигали предположения.
— Террористы, проклятые!
— Смерч, что ли, опять?
— Берег, берег осыпался… Поезд вон с рельсов сошел!
Ладка, не глядя по сторонам, побежала вдоль перрона. Звенел ветер, выбивая из головы остатки мыслей. Поблизости шумела вода.
Асфальт резко оборвался, и она спрыгнула на гальку, подвернув ногу, но не остановилась. Впереди творилось что-то невероятное. Пыль забивалась в глотку, в глаза, в уши, но можно было разглядеть перевернутые вагоны, кое-где сверху придавленные каменными глыбами, расслышать крики, доносившиеся отовсюду.
— Куда?! Твою мать, не подходи! Тут обвал! Ладка остановилась. А потом побежала дальше.
— Сюда нельзя! Нельзя! Вы что, девушка, не слышите?
— Пустите! Я врач!
— Врач — это хорошо, — прохрипел кто-то, почти невидимый из-за поднявшейся пыли. — Вон туда иди, там, наверно, раненые…
— А там что? — Ладка с ужасом смотрела в сторону металлических груд, откуда доносились крики.
— МЧС вызвали, щас всех достанут.
Сквозь пыль она стала пробираться туда, где были раненые. «Какие раненые? — стучало в мозгу. — И что я буду с ними делать, не имея даже бинтов, не имея вообще ничего?!»
Пострадавших при обвале было много. Кто-то сидел, раскачиваясь и подвывая, кто-то лежал на прибрежной гальке и стонал. Она наклонилась к неподвижно лежавшей женщине и осторожно приподняла ее голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29