Если бы она была не женщиной, а тепличным цветком, на манер Розы для Маленького Принца, он построил бы для нее алмазный колпак и так и носил бы впереди себя на вытянутых руках, опасаясь больше всего, как бы не споткнуться.
Но Наталья Васильевна, которая о мечтах насчет колпака ничего не подозревала, с Женей разговаривала достаточно редко и с чуть заметной улыбкой. Но в те минуты, когда он не смотрел на нее, а такое бывало нечасто, потому что, когда он бывал рядом, он просто пожирал ее глазами, не обращая никакого внимания на насмешки научных сотрудников и лаборанток, она, бывало, останавливала на нем свой внимательный, изучающий взгляд.
Старинные настенные часы в кабинете отбили четверть девятого утра, и Женя, инстинктивно обернувшись, еще успел заметить, как дрогнули стрелки. Регистратура поликлиники института работала с восьми. Значит, сейчас в коридоре начнут собираться больные, к половине девятого придут лаборантки. К десяти — коллеги. Начнется обычный рабочий день. Женя положил шарф на место, подошел к двери, перед тем как выйти, осмотрел кабинет. Все было так, как было в нем, когда он вошел. В вазе за ночь поникли головками три великолепные темные розы, форточки были закрыты, и в кабинете сохранился чуть душноватый запах духов, пыли, книг и увядшей сирени, дотягивающейся кистями до окон третьего этажа. Потянувшись к выключателю, Женя в сотый раз скользнул взглядом по черному пластиковому столу в виде подковы, установленному в центре кабинета для заседаний; по крутящимся стульям вдоль него; по черному шкафчику для посуды, в котором горками высились чашки и тарелки для чаепитий в дни чьих-нибудь рождений; бокалы для отмечания защит. Он посмотрел на авторские свидетельства об изобретениях, дипломы, лицензии и фотографии — в одинаковых рамках, в определенном порядке со вкусом развешанные на стене.
На одной из фотографий в числе других был он сам. Дело происходило несколько лет назад, тоже после какой-то очередной конференции, весной. Все тогда смеялись, радовались удачному продвижению новой темы. На столе виднелись бутылки шампанского, коробки конфет, наполненные бокалы. Он тогда только еще заканчивал институт. У Натальи Васильевны был огромный букет сирени в руках. Кто-то срезал его под самыми окнами. С одного боку Наташу обнимал какой-то старомодного вида высокий мужчина — заведующий лабораторией из смежного по тематике института, рядом с ним стояла спортивного вида блондинка и показывала в объектив что-то вроде почетной грамоты. С другой стороны к его любви довольно тесно примкнул пресловутый Ни рыба ни мясо, а он сам, Женя Савенко, скромно держался на заднем плане, сияя улыбкой в кучке аспирантов. Но и тогда, среди всеобщего веселья, гомона, шуток, эйфории по поводу возможности проводить научные исследования в такое трудное время, среди кулуарных разговоров о том, кто уехал в какую заграницу и зачем, его поддерживало и укрепляло в мыслях твердое знание того, что он связан с этой женщиной, держащей сирень, невидимой нитью надолго, если не навсегда, ибо уже и тогда срок его любви насчитывал не один год.
Женя вздохнул, провел с любовью рукой по стеклу этой фотографии, достал из кармана свой потайной ключ от этого кабинета, через щелочку осмотрел пустой пока еще коридор лаборатории и выскользнул наружу.
А в квартире Натальи Васильевны и Серова в это время сквозь оконное стекло набежало облако, и солнечный луч, потершись о занавеску, скрылся из глаз. Вячеслав Сергеевич, как обычно, принялся за свой завтрак. Хлеб теперь казался ему безвкусным, а кофе несладким. И вообще ему не хотелось ни пить, ни есть. Он выплеснул кофе в раковину и тщательно вымыл чашку. Снял с плечиков серую куртку, взял с подзеркальника ключи от своего «ниссана» и магнитофонную кассету, наугад вытащенную из коробки.
«Что же она все-таки взяла с собой слушать?» — снова вспомнил он. Рукой его жены на кассете, которую он случайно вытащил, было нацарапано карандашиком для бровей: «Оркестр Поля Мориа. „Адажио“ Джиозотто». Он помнил, как она переписывала эту кассету несколько дней назад. Он понятия не имел, что это было за адажио. Он вообще не был большим знатоком в музыке. Интересно, была ли с чем-то связана эта мелодия в ее жизни? Он не мог предполагать.
Небрежно он вывел машину со двора. Оркестр Поля Мориа гремел в салоне в колонках. Откуда он взялся, этот Джиозотто? Никогда Вячеслав Сергеевич не слышал такой фамилии. Что еще сочинил?
«Соберись, — сказал он себе, — на утро назначено две операции. Обе достаточно сложные, под микроскопом».
Какой микроскоп! Он с трудом мог фокусировать взгляд на дороге. Неужели он так сильно сдал за последнее время?
Не может быть! Повинуясь внезапному импульсу, он остановился, вышел из машины и позвонил на работу. Потом проверил, есть ли в карманах деньги. Он решил: будь что будет, но больше оставаться в Москве невозможно.
Вячеслав выключил музыку и, свернув с хорошо наезженной им трассы на Ленинградское шоссе, прибавил скорость. Через семь минут он пересек Кольцевую автостраду. Он решил съездить в Питер сам. Просто так, без особой цели, чтобы чем-то занять себя и, может быть, прояснить для себя что-то. Чтобы встретиться там с женой. Объяснить ей, что то непонятное, ужасное, что происходит между ними в последнее время, есть какое-то затянувшееся недоразумение. И с того момента, как он принял решение, пальцы его перестали дрожать. Автострада М 10 сама направляла его в Петербург, и он с готовностью принял ее направление.
2
Семейная идиллия в квартире Алексея Фомина, директора одного из известных автомобильных салонов в Петербурге, ассоциировалась с благоуханием огромного букета роз, принесенного в подарок жене не по какому-то специальному случаю, а просто так, от хорошего настроения, и с обольстительными ароматами, доносящимися из кухни. Сам хозяин дома, к этому вечернему часу уже успев откушать грудку жареной индейки с цветной капустой и молодым картофелем, в благодушном настроении восседал на роскошном кожаном диване в гостиной, просматривая последнюю страницу вечерней газеты. Алена, его жена, в это время на кухне заправляла посудомоечную машину, а сын, десятиклассник Антон, собирал рюкзак, чтобы отправиться с приятелями на какую-то очередную тусовку. Боржоми пузырился перед Алексеем на столике в бокале, на полке лежала новая видеокассета, на завтрашний день было уже замариновано мясо для шашлыка и приготовлен десерт — вино, фрукты, сладости. Веселая компания должна была собраться завтра, в субботний день, у них на даче, на балтийском берегу, неподалеку от Петергофа, а конец уик-энда предстояло опять провести с Аленой в домашнем уюте. Жизнь на данном отрезке времени не сулила особенных тревог и радовала стабильностью и спокойствием.
Антон небрежно простился и ушел вместе с приятелем.
— Будешь задерживаться — обязательно звони! Фомин закрыл за ним дверь, взял газету и переместился на кухню. Его взгляд с колонки анекдотов упал на обзор театральных новостей. На гастроли в Питер опять приезжал Московский театр имени Ленинского комсомола.
— Сходим на «Чайку»? — сказал он жене.
— На любой спектакль, кроме Чехова! — Алена скривила хорошенький ротик. — Классика в школе осточертела!
— Играют Янковский и Чурикова. Не хочешь сходить посмотреть?
— На это старье?
— Старье так старье. — Настаивать он не стал. Хотя сам бы сходил в театр.
Он снял и сложил очки. Потер переносицу. Задумался. Однажды, таким же вот летним вечером, сидя в кресле в маленькой комнатке у одной молодой девушки, он взял со стола томик Чехова. И нежный девичий голос, обращаясь к нему, с интересом спросил:
— Ты какую пьесу у Чехова больше любишь? В ответ он пожал плечами:
— Не знаю, не задумывался.
Девушка помолчала. Потом сказала как о чем-то давно решенном:
— А я, пожалуй, «Чайку». Знаешь почему? Я люблю Нину Заречную. За ее смелость. Ее почему-то, сколько я видела, неправильно представляют. Играют либо истеричку, либо чересчур романтическую особу. А она на самом деле была решительной и смелой. Другая девушка, более трусливая, на ее месте могла бы спокойно выйти за Треплева замуж. Молодой писатель как-никак, пусть и в дядюшкином поместье. И сидела бы она тихонько всю жизнь возле голубого озера, не рыпалась никуда. А Нина выбрала Тригорина и театр. Любовь и карьеру. Свободное плавание вместо тихой пристани.
— И свернула на этом шею. Ты тоже собираешься двигаться по ее стопам?
Девичий голос исчез на мгновение, а потом в нем послышалась улыбка:
— Но она ведь все-таки стала актрисой! Кроме того, наука не театр, шансов быть освистанным гораздо меньше!
— Наука — цирк! Чем смешнее идея — тем лучше номер! Но над упавшими везде смеются безжалостно, имей это в виду!
— Постараюсь не падать!
Разговор был окончен. Теперь он сказал бы, что наука для него — ничто, а любовь — фарс. А девушку ту, чей голос он так явственно сейчас слышал, звали Наташей Нечаевой.
Сколько лет они уже не виделись со времени ее отъезда из приволжского города? Пожалуй, восемь… Исчезла она тогда неизвестно куда. Но как-то однажды все-таки ему позвонила. Сюда, в Петербург. Алена тогда со своей безумной ревностью помешала разговору. А чего ей было ревновать? Обычный разговор — как дела, то да се… Да почему-то он это запомнил. И с того звонка прошло уже года три. Вот время бежит, не догонишь! Забавная она тогда была девушка, эта Наташа… Где она? Странно, почему он все-таки ее вспомнил сейчас? Да и вообще вспоминал иногда. Видно, было в их отношениях что-то эдакое, необычное, что бывает не со всеми…
— Эй, ты спишь? — донесся до него голое Алены.
— Да, что-то задремал…
— Тогда иди в спальню, я сейчас тоже приду! — В голосе Алены послышались игривые нотки. Алексей вздохнул, почесал кончик носа.
— Давай сначала я отведу машину в гараж!
— Это целых полчаса! — капризно вытянула губки Алена.
Действительно, комфортный многоуровневый гараж, в котором он занимал два бокса, находился не совсем рядом с их домом.
— Прими пока ванну, — сказал Алексей.
— Пора переезжать жить на дачу, — вздохнула Алена. — Там гараж в цокольном этаже.
— На работу добираться оттуда сложно, — заметил Алексей и вышел из квартиры. Сегодня он ездил на «опеле-универсале», по верху кузова которого были установлены полозья. По дороге ему пришлось заезжать за покупками, поэтому он и выбрал «универсал». Очень удобная машина как для поездок на рынок, так и на дачу.
Двигатель включился сразу же, с пол-оборота, и еле слышное урчание мотора не отвлекало Алексея от мыслей. И пока он преодолевал это небольшое расстояние до гаража и потом двигался в обратном направлении, но уже пешком, до дома, из головы у него не выходила высокая темноволосая девушка. «Наверное, теперь она уже, как многие, растолстела, постарела!»
Алексей миновал консьержку, поднялся пешком на четвертый этаж. Жена встретила его на пороге спальни, с игривой улыбкой на устах и в прозрачном розовом пеньюаре.
— Пока Антона нет… — значительно подмигнула она. Алексей разделся и довольно долго водил по подбородку бритвой в ванной комнате под томные возгласы жены. Когда сына не было в доме, Алена позволяла себе, как она выражалась, «быть львицей».
— Ну где ты, мой пуп-си-ик? — зазывала она.
Фомин накинул на плечи импозантный халат и решительным шагом направился в спальню. В течение какого-то времени оттуда раздавались оханье, стоны, взвизгивания и рычание, потом же внезапно все стихло. Алена, с оскорбленным видом почесывая затылок, вышла на кухню и откупорила там новую бутылку французского коньяка, а ее супруг Алексей, свернувшись клубочком на кровати, крепко и безмятежно спал. И снились ему почему-то огромные сугробы по сторонам заледеневшего тротуара, по которому он когда-то давно, с модным дипломатом в руке и с круглым тубусом с чертежами, спешил по утрам в родной институт.
С Наташей Нечаевой Алеша Фомин познакомился тоже зимой, восемнадцать лет назад, в научной библиотеке большого приволжского города. В ее старинных залах проходили заседания ежегодной областной сессии студенческого научного общества. Этот субботний день был на сессии заключительным. Он представлял на ней свой автодорожный институт.
Дипломанты конкурса студенческих научных работ сухо читали свои доклады, и между круглых мраморных колонн царила вежливая скука. Алексей Фомин свой доклад уже прочитал и поэтому спокойно сидел во втором ряду и наблюдал, как председатель президиума церемонно благодарил докладчиков за выступления, а молодой человек, включавший и выключавший свет во время показа слайдов, сдержанно улыбался сидящей рядом подружке.
Объявили очередного докладчика, и на трибуну стремительным шагом вылетела высокая девушка. Быстрым движением она откинула темную челку со лба. Под своды зала вознесся молодой нежный голос. Народ оживился, так как каждому присутствующему стало понятно, что свой доклад она делает не для галочки в журнале, не для получения повышенной стипендии и какого-нибудь дурацкого ленинского зачета. Ее действительно интересовало то, о чем она говорила. Алексей посмотрел программу. В названии доклада были непонятные ему термины, обозначающие клоны клеток крови. Медицина всегда интересовала его. Он вслушался. Девушка говорила напористо, почти весело, но вместе с тем было ясно, что работа действительно сложная, выполненная на хорошем уровне. Алексей представил себе в маленьких лапках круглого шарика крови большой черный пистолет, с которым тот гоняется за антигеном, улыбнулся и подмигнул девушке. Она с трибуны в этот момент случайно взглянула на него и, обнаружив его шутовское подмигивание, удивилась. Брови ее на мгновение поднялись дугой, но, не выдержав, она улыбнулась ему в ответ, а через секунду уже вернулась к своей мысли и продолжала доклад. Окончание его прошло в темноте — дежурный молодой человек повернул выключатель, и на экране возникли модные тогда синие диаграммы, считавшиеся обязательным приложением к докладам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43