Roland, SpellCheck A_Ch
«Боковая ветвь»: АСТ; Москва; 2004
ISBN 5-17-019891-4
Аннотация
На первый взгляд у Натальи было ВСЕ. чего только можно пожелать — любимая работа, дом — полная чаша, красивый и умный муж… Но что скрывалось за золотым фасадом ее жизни?
Бесконечные измены мужа, которые уже НЕВОЗМОЖНО «терпеть с юмором»…
Одиночество, неизбывная тоска… и главное — ТАЙНАЯ, ЗАПРЕТНАЯ ЛЮБОВЬ, Любовь к человеку, считающему отношения с Натальей лишь увлекательной интрижкой — и даже не подозревающему, СКОЛЬ важен он для этой женщины, свято верящей, что однажды ВСЕ ИЗМЕНИТСЯ.
Все, конечно, изменится. Но — КАК?..
Ирина Степановская
Боковая ветвь
Посвящаю моей маме, настоящему ученому-патофизиологу
…Но вдалеке, темный в ярком выходе,
стоял некто, тот или иной,
чье лицо было неразличимо.
Стоял и видел,
как на полоске тропы меж лугами
бог посланий молча повернулся,
чтобы следовать за фигурой,
уже идущей обратно,
неуверенно, мягко
и без нетерпенья.
Р.-М. Рильке (Перевод И. Бродского)
1
Ранним утром ясного устоявшегося лета, когда уже бывает жаль, что бесповоротно отцветает в Москве сирень, но липы тем не менее еще только собираются освятить ароматом бульвары, жители квартир подходят к раскрытым окнам своих домов, к растворенным дверям балконов, вдыхают наполненный ночной влагой воздух и, рассеянно поднося зажигалки к первым утренним сигаретам, потягиваются томно в солнечных лучах и шепчут, обращаясь неизвестно к кому:
— Как хорошо на свете жить-то, Господи!
Потом закрывают окна, захлопывают балконы и уезжают кто куда по разным важным делам.
Собирался в это утро на работу и доктор-офтальмолог Вячеслав Сергеевич Серов. Он стоял в ванной комнате перед прямоугольником зеркала и водил электробритвой по худощавому лицу. Его жена Наталья Нечаева еще спала, уютно свернувшись под одеялом. Вставая, он внимательно посмотрел, не дрогнут ли ее ресницы, но, очевидно, утренний сон был еще более сладким, более желанным, чем его возможные ласки, и поэтому ее ресницы не дрогнули.
В кухне с уютным пофыркиванием струился кофе из верхней, чаши автоматической кофеварки в нижнюю, и тостер собирался выплюнуть ароматный поджаренный хлеб. Вячеслав Сергеевич, закончив бритье, прошел из ванной комнаты на кухню к окну, в мягкий солнечный луч, закурил и покрутил ручку радиоприемника. Раздалось негромкое сиплое бормотание из тех, что мы называем сексуальным, потом появилась музыка, потом откуда-то взялся баритон, говорящий по-французски, создавая эффект присутствия в квартире еще одного мужчины. Вячеславу Сергеевичу показалось, что скрипнула дверь и зашумела в ванной вода, и голос жены будто бы спросил, не остыл ли кофе.
— Что-то ты рано встала сегодня! — выкрикнул он в сторону ванной полувопрос-полуутверждение.
— Забыла тебе вчера сказать, я уезжаю в Санкт-Петербург! — послышалось ему сквозь шум льющихся струй.
— Когда? — Вячеслав Сергеевич не мог скрыть изумления. Еще вчера ни о какой поездке речи не было и в помине.
— Прямо сейчас.
— На самолете? — спросил из-за двери он.
— На машине. Не волнуйся, я не возьму твой «ниссан». Поеду на своей «девятке», ее проще оставлять на улице.
Было слышно, как смолкла вода, и Вячеслав Сергеевич представил, как нащупывает его жена полотенце, висящее на зеркальном змеевике батареи.
— С чего это ты решила ехать? — Он даже забыл про тосты, и они так и остались остывать между металлических решеток.
— На конференцию. Уже давно пригласили сделать доклад, но, как выяснилось, факс где-то затерялся. Хорошо, что выяснилось это не тогда, когда конференция уже закончилась бы. Я решила поехать. Уже несколько лет не была в Питере.
Наташа выпорхнула из ванной, закутанная в розовый махровый халат, и Вячеслав Сергеевич не мог не отметить, что выглядела она в это утро прекрасно.
«Ох, не нравится мне что-то эта неожиданная конференция», — подумал он, но лишние вопросы в их семье с некоторых пор задавать стало не принято, негласное перемирие нарушать никто не хотел, и Вячеслав Сергеевич промолчал. Пока жена собирала сумку и рылась в лекционных бумагах, он без аппетита поел в одиночестве, выпил уже остывший кофе и уехал на работу. За приемом, осмотром и выпиской больных время пролетело незаметно, и когда он вернулся домой, то обнаружил в мусорном ведре только обрывки бумаг, на кухне нетронутую чашку кофе, на кровати валяющийся серебряный кулон в виде распущенного тюльпана, выполненный в технике финифти, и высыпанную из старой коробки из-под обуви кучу магнитофонных кассет.
«Музыку, что ли, будет слушать в дороге?» — удивился Серов. Обычно его жена не любила шума и ездила молча, не разговаривая, не включая приемник, думая о чем-то своем.
— Почему ты всегда молчишь? — как-то спросил он ее.
— Во-первых, не люблю за рулем отвлекаться, а во-вторых, обдумываю планы на будущее, — ответила она.
Сейчас он прошел по квартире, открыл ее платяной шкаф. Взяты были только темный брючный костюм, очевидно, для конференции — он был ей очень к лицу, — свитер, светлые брюки и легкая куртка.
«Она же не сказала, когда вернется!» — подумал он.
На подзеркальнике в прихожей лежали листы бумаги в файловой папке с каким-то отпечатанным текстом. Рассеянно он взял папку в руки. Всмотревшись, вчитался в название. Тихонько присвистнул.
«Да Наташка забыла свой доклад! — еще больше удивился он. — Ну, материал, конечно, она знает и без этих листов, но сам факт… — Серов задумался. Потом решил выбросить эти мысли из головы. — Ну, торопилась почему-либо и забыла, с кем не бывает!» — решил он. Наспех прибравшись в квартире, он вытащил записную книжку и набрал известный ему номер.
— Ма-ри-ноч-ка! — нараспев произнес он. — Не поможешь одинокому мужчине по хозяйству? Я опять одинок, позаброшен… В общем, лишен женской ласки.
Ответ Марины прошелестел ласково, как майский ветерок, как нежные кисти еще не увядшей сирени. И на целый вечер и последовавшую за ним ночь Вячеслав Сергеевич позабыл в жарких и искренних объятиях подруги о своих сомнениях насчет поездки жены.
Автострада М 10 от века соединяет Москву с северной столицей, но водителям бы хотелось, чтобы дорога эта была сделана получше. Местами узкая, всего в две полосы, скучная и равнинная, она не радует путников ни особенной красотой пейзажей, ни хорошим покрытием трассы. Наташа Нечаева двигалась по ней от Москвы в сторону Петербурга со скоростью около ста десяти километров в час, автоматически и без напряжения, привычно управляя своей не новой уже «девяткой». Как было обозначено в паспорте машины, «девятка» ее имела цвет «спелая вишня». Из собственного же паспорта Натальи Нечаевой следовало, что недавно ей исполнилось тридцать восемь лет, была она уроженкой города на Волге. А с черно-белой официальной фотографии, наклеенной на второй странице, внимательно и спокойно светлыми глазами смотрела красивая темноволосая женщина.
Наташа любила свою машину. С места трогалась аккуратно, лишний раз старалась чрезмерно не газовать, чтобы не забросило свечи, наблюдала за показаниями тахометра, отслеживая количество оборотов в минуту, а тормозить предпочитала двигателем, плавно подкатывая в потоке других машин на запрещающий сигнал светофора. Визг тормозов неприятно резал ей слух, и те, кто предпочитал постоянно тормозить таким способом, как водители у нее успехом не пользовались.
Расстояние примерно в семьсот километров она преодолела за десять часов с одной остановкой для того, чтобы умыться у колонки, смочив ледяной водой носовой платок, выпить кофе в придорожном кафе и съесть сдобную булочку с треугольничком плавленого сыра. И почти половину проделанного пути в динамиках магнитофона ее машины звучала всего лишь одна мелодия, снова и снова, благо техника теперь позволяла не перематывать пленку взад-вперед. И эта мелодия, благодаря определяющему влиянию скрипок и виолончели, была тягучей и янтарно-прозрачной, будто свежий июньский мед, и главная тема в ней повторялась с беспрерывностью накатывающихся морских волн, и днем и ночью разбрасывающих белую пену на темно-серые прибрежные скалы.
Когда Наташа, уже подъезжая, миновала один за другим повороты на Павловск и на Пушкин, ей стало казаться, что возвращается она в родные места, настолько знакомыми с детства ей были эти названия. В Питере когда-то учился ее отец. Сюда же он привозил ее вместе с мамой в гости к друзьям. И сам прекрасный город, и все его пригороды-музеи были исхожены ими вдоль и поперек. Потом друзей его молодости стало оставаться все меньше, а сама Наташа выросла и стала ездить в Питер по важным делам — то на конференции, как сейчас, а то на собрания научных обществ.
Как было бы здорово купить в Царском Селе крохотную квартирку и приезжать сюда раз в несколько месяцев только для того, чтобы гулять по парку! Наташа подумала, что вся их семья любила именно это место больше, чем шикарный и слишком помпезный Петергоф. Но потом она с щемящей грустью вспомнила, что у ее мамы уже давно болят ноги и поэтому она не любит теперь много ходить, а отец, уже давно пребывая на пенсии, большую часть времени проводит на даче, выращивая цветы. Ее же собственная дочка теперь в первую очередь озабочена романом с молодым человеком и поэтому на все смотрит чужими глазами и совершенно равнодушна к красотам ландшафта, а муж, Вячеслав Сергеевич, будучи коренным москвичом, из какого-то странного чувства соперничества не любит город на Неве. А для себя одной покупать квартиру…
По участившемуся мельканию огней в светлых сумерках, предшествующих наступлению совершенно особенной в Петербурге, ни с чем не сравнимой белой ночи, по частому чередованию ответвляющихся от основного шоссе дорог, зеленых массивов и группам больших домов Наташа поняла, что она уже в городе.
«Сейчас, как только выеду на Московский проспект, остановлюсь передохнуть на пару минут. Заодно посмотрю карту», — подумала она, так как ей предстояло еще пересечь с юга на север чуть не весь город. Место ночлега ей не пришлось обсуждать даже в мыслях. Хоть все приезжие члены конференции останавливались все вместе в одной гостинице, Наташа решила ехать на север, в ту самую гостиницу, где всегда жили они втроем, с отцом и мамой, когда приезжали одной семьей еще в Ленинград на экскурсии. Ей даже казалось, что сами стены домов в том районе хранили тепло ее детства.
Дальше Наташа вспомнила, что в своем московском Кузьминском парке, на который выходили окна ее квартиры, в последний раз она гуляла уже года три, наверное, назад со смешным молодым человеком Женей Савенко, теперь сотрудником ее лаборатории. А с тех пор ей было некогда туда даже заглянуть — из дома прямо в институт, из института — домой, или в командировку, или за границу, или к морю. Дочка теперь живет отдельно, но тревог по этому поводу не убавилось… Кате ведь всего-то исполнилось семнадцать лет. Хорошенькая девочка, правда, легкомысленная еще… Наташа вспомнила, как грустно и страшно ей всегда становилось, когда она вставала рядом с дочерью и заглядывала через ее плечо в зеркало. Как будто в зеркале она видела себя двадцатилетнюю. Только личико у дочки круглее да характер решительнее. Поэтому она храбро, совсем не так, как Наташа когда-то, старается решать все вопросы сама с тех пор, как живет со своим парнем. Рано теперь дети отрываются от родного дома. Правда, вид у нее становится почему-то все взрослее и печальнее. Дочкиному кавалеру тоже едва исполнилось девятнадцать. Он совершенно Наташе не нравится. Но главное, чтобы он нравился Кате. Когда-нибудь она сама в нем разберется. Может быть, ранняя самостоятельность кому-то и идет во благо… А вот она, Наташа, с родителями встретила тридцатилетие. И никогда об этом не жалела. Ей было хорошо в родительском доме. А дочке было ли действительно хорошо?
Наташе вспомнился один эпизод их семейной жизни. Она тогда как раз вернулась из командировки в Прагу. Прелестная тогда была поездка… Весной, в мае, два года назад… Но Наташа отогнала от себя эти воспоминания, как навязчивую муху, сосредоточившись, влилась в мчащийся поток машин и въехала на площадь Победы. Миновав обелиск, возносившийся в сероватое небо классической темной стрелой, она перестроилась в крайнюю правую полосу и остановилась. Московский проспект расстилался перед ней. Само название, горевшее на указателе дороги, почему-то показалось ей дорогим. Как ни любила Наташа Питер, последние годы все яснее ощущала себя жительницей Москвы. Родной же ее приволжский город постепенно стирался из памяти, вытесняемый более поздними наслоениями пребывания во многих столицах мира и трехлетним периодом жизни в Юго-Восточной Азии. Так, бывает, полотно старого мастера постепенно закрашивается стараниями его более молодых и решительных потомков.
Наташа размяла руки, уставшие удерживать руль, причесалась, посмотрела на себя в зеркало заднего вида и осталась в целом довольна. Усталость от долгой езды выдавали только тени под глазами. Щеки же были, как всегда, свежи, рот нежен, улыбка спокойна.
«Позвонить сейчас, что ли?» — подумала она с неожиданной усмешкой. Опять это наваждение внезапно явилось к ней. Снова захотелось увидеть того, кто был ей в принципе неприятен. Захотелось узнать, как идут дела у того, про кого уже много лет она думала не с сожалением, а с равнодушием и тщательно подавляемой горечью. Наташа достала записную книжку, открыла на букву А. Алексей. Она освежила строй чисел в своей памяти и осталась недовольна собой. Оказывается, память ее начала сдавать, и тот телефонный номер, который когда-то намертво был впечатан в ней, сейчас предстал на странице в виде нейтрального, ни о чем не говорящего цифрового ряда.
«Позвоню, но не сейчас! — решила она. — Да и совершенно не факт, что надо обязательно звонить». Наташа задумалась. Что-то мешало ей принять окончательное решение. Может быть, воспоминание о непонятно чьей фигуре, часто появляющейся в ее снах и носящей впечатление кошмара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43