Во всех случаях арест доктора Жаннэ был бы нежелательным.
Не исключено, что все это дело со Свенсоном, разгоревшееся из-за упорства и принципов Жаннэ, приобрело большее значение, чем оно на самом деле заслуживает. Против Жаннэ у нас ничего нет, кроме того, что он скрывает важного свидетеля».
Клерк спокойно положил донесение на стол. Мэр и комиссар полиции уныло посмотрели друг на друга. После небольшой паузы мэр вздохнул и, пожав плечами, обратился к комиссару:
— Я склонен согласиться с выводами инспектора. Несмотря на шумиху, поднятую прессой, я предпочел бы, чтобы ваши люди действовали осторожно и наверняка, а не проявляли поспешность и не совершали досадных ошибок. Ваше мнение, Самсон?
— Совершенно согласен.
— Я, пожалуй, последую советам Квина, — сказал комиссар. Клерк достал из конверта еще один лист и вслух прочитал:
— «Дополнительное донесение о Сарре Фуллер.
Категорически отказывается сообщить о цели визита к доктору Даннингу во вторник вечером. Это полусумасшедшая женщина. Отвечает туманно, и ее речь пестрит библейскими изречениями. Была допрошена в доме Дурн в 14.00 во вторник.
Вывод: Нет, сомнения, что существует договоренность между Саррой Фуллер и доктором Даннингом держать в секрете какую-то тайну. Но доказать это очень сложно. Женщина и доктор находятся под постоянным наблюдением».
— Невероятно мало ваши люди раскрыли! — воскликнул мэр района.
— Никогда еще не было таких упрямых свидетелей, — проворчал комиссар. — Что еще там, Джек?
Осталось последнее донесение. Оно было довольно объемистое и привлекло внимание всего совещания. Клерк прочитал:
— «Донесение о Филиппе Моргаусе.
Получены довольно интересные сведения. Помощник районного прокурора Рабкин сообщил, что его клерк по наследственным делам столкнулся с вопросом, до сих пор не встречавшимся в их практике. К ним приходил адвокат Моргаус и зарегистрировал для утверждения один из пунктов завещания Абби Дурн. Этот пункт разрешает упомянутому адвокату уничтожить некоторые секретные и интимные документы завещателя сразу после ее смерти. Документы, перечисленные в завещании, находятся на хранении у Мор-гауса.
Был проведен немедленный допрос Моргауса, имевший место в доме Дурн поздно вечером в присутствии Гульды Дурн. Инспектор предупредил Моргауса, что он не должен уничтожать указанные в завещании документы, а передать их полиции, так как они, возможно, содержат информацию, имеющую отношение к расследованию преступления. Моргаус спокойно ответил, что он их уже уничтожил.
Во п р о с: Когда?
Ответ: Вчера после обеда. Это был один из моих первых шагов после смерти клиента.
Инспектор Квин пытался узнать, о чем шла речь в уничтоженных документах. Моргаус ответил, что не знает. Утверждал, что, уничтожая документы, пунктуально выполнял завещание. При этом конверты не распечатывал. По его словам, он даже не имел понятия, что эти документы хранились в фирме Моргаусов много лет. В прошлом делами Дурн ведал его отец. Принимая дела клиентов отца, он якобы не интересовался их содержанием, а обращал главное внимание на соблюдение моральной ответственности и этики при выполнении обязанностей их фирмой перед клиентами.
Моргаусу было предъявлено обвинение в том, что при данных обстоятельствах (убийство) он не имел права так поступать, не посоветовавшись с полицией, уж не говоря о том, что не имел права уничтожать возможные улики.
Моргаус настаивал, что поступил в рамках закона».
— Это мы еще посмотрим! — крикнул Самсон,
«Гульда Дурн, присутствовавшая при разговоре, была очень расстроена. Она отрицала какое бы то ни было знакомство с содержанием уничтоженных документов. Она якобы даже не знала о их существовании, хотя не отрицает, что в последние годы через ее руки прошла значительная часть личной переписки матери.
Вывод: Рекомендую окружному прокурору немедленно выяснить правовую сторону этого вопроса. Если Моргаус превысил права, предоставленные ему штатом как слуге закона, возбудить про-
тив него дело, а если это невозможно, передать весь вопрос в ассоциацию адвокатов.
В управлении почти все считают, что уничтоженные документы содержали какие-то сведения, имеющие отношение к расследованию преступления...»
— Старик Квин распалился, — заключил окружной прокурор спокойным голосом. — Это впервые с тех пор, как я его знаю, он проявляет такую мстительность. Видно, что дело его сильно задело.
Не хотел бы быть на месте бедного Моргауса... Мэр тяжело поднялся.
— На сегодня достаточно, джентльмены, — сказал он. — Все, что мы можем сделать, это надеяться на лучшее и ожидать, какие события принесет завтрашний день. Из донесений, поступивших от инспектора Квина, я делаю вывод, что он ведет следствие в меру своих способностей, и мы все надеемся на.него. Я немедленно сделаю заявление в этом духе для представителей прессы. Это успокоит и губернатора. — Он повернулся к начальнику полиции Нью-Йорка. — Вы согласны, комиссар?
Комиссар, вытерев шею большим платком, кивнул с усталой покорностью и неуклюже вышел из помещения.
Мэр нажал кнопку на своем столе. Это означало конец совещания. Окружной прокурор и его помощники с угрюмыми лицами молча последовали за комиссаром.
Рано утром в среду инспектор Квин сидел за столом в управлении полиции. Перед ним лежала утренняя газета. В ней под крупным заголовком сообщалось о неизбежном аресте известного хирурга доктора Франциса Жаннэ по подозрению в убийстве. Далее из ряда деликатных фраз следовало, что хирурга должны задержать и предъявить ему обвинение в удушении Абби Дурн.
Инспектор не казался слишком удивленным. Его маленькие живые глаза блестели от беспокойства. Он кусал усы, прочитывая уже не в первый раз статью, написанную Питом Харпером. Телефон в соседней комнате непрерывно звонил, но аппарат на письменном столе инспектора молчал. Официально для всех, кроме сотрудников управления, его «не было на месте».
Репортеры всю ночь дежурили у главного полицейского здания. Выходящих сотрудников осаждали вопросами:
- Скажите, это правда, что Жаннэ арестовали за убийство старухи?
Но никто ничего не знал. Во всяком случае, никто не хотел обсуждать этот вопрос.
Комиссар полиции и мэр поздно ночью во вторник после ознакомления с донесениями инспектора Квина отказались говорить с представителями прессы.
За неимением официальных заявлений газеты цитировали сообщение Харпера.
В редакции газеты Харпера раздавались непрерывные звонки по поводу достоверности источника статьи, наделавшей столько шума. Однако там никто ничего не мог сказать.
В 9.00 инспектору Квину доложили, что звонил доктор Жаннэ. Хирург просил соединить его с инспектором. Вместо инспектора его соединили с дежурным лейтенантом. Тот вежливо сообщил, что инспектор находится на совещании и вызвать его оттуда никак нельзя. Жаннэ разразился громкими ругательствами. Он кричал в трубку, что репортеры все утро не дают ему покоя, желая получить интервью.
— Вы мне вот что скажите, — зарычал он, — сообщение этой газеты — правда?
Лейтенант крайне сожалел, что ничего не знал и ничем не мог помочь Жаннэ. Тогда разгневанный хирург прокричал, что закроется в своем кабинете в больнице и никого принимать не будет. Он так был разозлен, что его голос трудно было разобрать. В заключение Жаннэ так бросил трубку на крючок, что треск оглушил лейтенанта.
Этот разговор был дословно передан инспектору, который загадочно улыбнулся и дал указание сержанту Вели не пускать ни одного репортера в стены «Голландской мемориальной больницы». Затем позвонил окружному прокурору:
— От Свенсона все еще ни слова?
— Ни звука. Все-таки еще рано. Как только он позвонит, я вам сообщу.
— Генри, вы подумали о моих рекомендациях, касающихся этого ничтожества Моргауса?
Самсон закашлялся.
— Я готов пойти с вами в огонь и воду, и вы это знаете. Но боюсь, что придется оставить Моргауса в покое.
— Вы что-то запели по-иному, Генри!
— Я вас все еще поддерживаю, Квин, — произнес Самсон. — Но, поостыв после первой горячки, я еще раз проанализировал всю ситуацию. Послушайте, Квин, он действовал абсолютно в рамках закона! Этот пункт завещания Дурн касался не части ее имущества, а личных документов. Поэтому Моргаус не обязан был ждать, пока завещание будет оформлено, чтобы получить право уничтожить документы. Это совсем разные вопросы. Вы же не можете указать причину, по которой документы должны были быть сохранены, не так ли?
Инспектор устало ответил:
— Если вы имеете в виду, смогу ли я доказать, что документы содержали улики, я отвечаю: «Нет».
— В таком случае я сожалею, Квин. Я ничего не могу сделать. Инспектор медленно положил трубку, расправил газету Харпера на письменном столе и позвонил сержанту Вели:
— Томас, принесите мне парусиновые туфли, которые мы нашли в телефонной будке.
Вели принес. Старик бросил туфли на стекло, покрывавшее стол, и долго на них смотрел. Затем он повернулся к Вели:
— Вам что-нибудь говорят эти чертовы туфли, Томас? Потерев свою гранитную челюсть, великан ответил:
— Они говорят немного. Ну... у них порван шнурок... И тот, кто носил эти туфли, взял лейкопластырь и склеил разорванные половинки.
—Да, значит это непостижимо моему уму. — Инспектор выглядел несчастным. — Эллери зря не скажет, Томас. В этих туфлях есть что-то такое, что рассказывает важные вещи. Оставь их тут. Возможно, меня осенит идея.
Вели вышел из кабинета, оставив инспектора в глубоком раздумье перед двумя вполне невинными на вид белыми парусиновыми туфлями. Едва Эллери выполз из постели и принял душ, раздался звонок, и Джуна впустил доктора Джона Минчена.
— Привет! Ты что, никогда не видишь восхода солнца? Эллери плотнее запахнул полы халата.
— Сейчас только 9.15. Я до полуночи не спал, все думал. Минчен скорчил смешную физиономию, садясь в кресло.
— По дороге в больницу я решил зайти узнать новости из первых рук. Скажи, статья про Жаннэ в сегодняшней утренней газете достоверна?
— В какой газете, какая статья? — спросил флегматично Эллери, садясь завтракать. — Покушаешь со мной, Джон?
— Спасибо, я уже завтракал. — Минчен пристально посмотрел на Эллери. — Ты что, не знаешь? В утреннем выпуске газет напечатано, что доктор Жаннэ будет сегодня арестован за убийство старухи.
— Что ты говоришь? — Эллери откусил кусок бутерброда. — Современная пресса, несомненно, замечательная вещь!
Минчен покачал головой.
— Я вижу, что никакой информации сегодня не получу. Но все это кажется слишком уж глупым, Эллери. Бедный Жаннэ, наверное,, с ума сходит от бешенства... Как можно заподозрить его в убийстве своей благодетельницы? — Он выпрямился в кресле. — Слушай, видимо, я тоже получу свою долю известности, так?
— Что ты имеешь в виду?
— Как коллегу Жаннэ и его соавтора по книге «Врожденная аллергия» пресса, естественно, заметит и меня.
О, я бы не беспокоился об этом, Джон. И забудь, пожалуйста, Жаннэ, с ним ничего не случится... Сколько времени вы работали вместе над вашим чудесным творением?
— Не так много. Видишь ли, написать книгу несложно. А вот собрать материалы, медицинские факты, статистику — это гигантский труд. Жаннэ потребовались годы, чтобы собрать истории болезней. Они, между прочим, представляют большую научную ценность. И если что-нибудь случится с Жаннэ, я бы хотел их унаследовать... Тем более что они не представляют интереса для людей, не сведущих в этих вопросах.
Эллери аккуратно вытер губы.
— Естественно, нет. Кстати, если не секрет, какая у вас договоренность с Жаннэ о финансовой стороне дела? Вы равные партнеры?
Минчен покраснел.
— Он настаивал на этом, хотя его участие значительно больше, чем мое. Мне даже было стыдно. Жаннэ был очень порядочным в этом деле, Эллери.
— Рад это слышать,,— Эллери встал и направился в спальню. — Дай мне пять минут одеться, Джон, и я тебя провожу. Извини, пожалуйста.
Он исчез в соседней комнате. Минчен встал и принялся шагать по гостиной. Остановившись перед камином, он стал с любопытством рассматривать над каминной полкой пару скрещенных сабель. Услышав позади себя шуршание, Минчен обернулся и увидел улыбающегося Джуна.
— Привет, малыш! Откуда эти сабли?
— Это подарок папе Квину от одного человека, — Джуна с достоинством выпятил грудь. — Этот человек из Европы...
— Джон! — прокричал Эллери из спальни. — Как давно ты знаком с доктором Даннингом?
— С тех пор, как работаю в больнице. А почему ты интересуешься?
— Просто любопытствую... Что интересного ты знаешь про нашу галльскую амазонку — доктора Пеннини?
— Весьма мало. Она не очень приветлива, Эллери. Никогда с нами не общается, если только есть предлог избежать этого. Кажется, где-то у нее есть муж.
— Правда? А чем он занимается?
— Не знаю. Я его никогда не встречал и не говорил о нем с Пеннини.
Минчен слышал, как Эллери энергично суетился в спальне. Он сел, задумавшись с какой-то тревогой над вопросами Эллери. — Ты знаком с Кнейзелом? — снова послышался голос Эллери.
— Он настоящий медведь по отношению к работе. Всю свою жизнь он проводит в этой лаборатории.
— Он и Абби Дурн дружили?
— Думаю, что он встречался с ней через Жаннэ всего несколько раз. Я уверен, что близко он с ней не был знаком.
— А как насчет Эдит Даннинг? Она дружит с Гаргантюа? — Ты имеешь в виду Гендрика Дурна? Вот странный вопрос, Эллери! — Минчен засмеялся. — У меня не хватает фантазии представить, даже закрыв глаза, нашу молодую вертушку в объятиях пузатого Гендрика.
— Так что, между ними ничего нет?
— Если ты подозреваешь, что там что-нибудь есть, то ты, пожалуй, просто спятил с ума.
— Как знать! — засмеялся Эллери, появляясь одетым у дверей. * — Подожди, я возьму шляпу, пальто и трость, и мы можем идти.
Они пошли вниз по Бродвею, ведя непринужденный разговор о прошлых совместных похождениях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25