Дамиан смотрел на нее со злостью.
– Поглядим, что станет с твоей уверенностью, когда я увезу Клементину в Англию.
Какое счастье, что у нее за плечами школа многолетней работы в серьезном учреждении, которая научила ее все предвидеть и заранее готовить ответ на любой мыслимый вопрос.
– Вряд ли это возможно. Я уже поговорила с иммиграционными службами, и они внесли Клем в список несовершеннолетних, чьи родители угрожали их похитить и вывезти из страны.
– Я не угрожал.
– Разве? А только что? Магнитофон все зафиксировал.
– Сука, – прошипел Дамиан. – Ничего не подпишу!
– Ах-ах-ах! Новые угрозы?
Дамиан в упор смотрел на нее, и она заставила себя не отводить глаз. Неожиданно выражение его лица смягчилось.
– Когда ты начала так меня ненавидеть?
Такой простой вопрос – и первые искренние слова, которые она от него услышала за бог знает сколько дней, – заслуживает такого же правдивого и бесхитростного ответа.
– Я никогда не испытывала к тебе ненависти. Просто поняла, что должна уйти от тебя. А я ведь очень тебя любила. Пришлось притвориться, что ненавижу, чтобы было не так больно уходить.
Его темные глаза стали еще теплее. Он смо рел на нее с тем чувством, которое раньше она считала любовью.
– Ты еще любишь меня?
Очевидно, он хотел услышать «да». «Да» означало бы, что еще есть шанс, даже теперь, вернуться друг к другу, забыть выросшую между ними вражду.
Но правда состояла в том, что, хотя она не испытывала к нему ненависти, она его и не любила. Больше не любила.
– Нет, – сказала она.
Он вздохнул:
– По заслугам мне. Я все испортил, Анна. Да, все испортил… – Не дождавшись ответа, он продолжил: – Мне жаль, знаешь. Вряд ли для тебя это имеет какое-либо значение, но мне правда жаль. Я скучаю по тебе.
И снова она сказала правду:
– Я тоже по тебе скучаю.
– Но не настолько…
– Нет, не настолько.
– Значит, конец. Завершим все формальности, подпишем бумаги и пойдем каждый своей дорогой.
Все? Полная и безоговорочная капитуляция? Не может быть!
– Ты подпишешь?
– Да, подпишу.
Она сидела и смотрела, как он изучает первую страницу, ставит в нижнем углу свои инициалы, переходит ко второй странице, проделывает то же самое. Только на последней странице договора, где излагались условия встреч с дочерью, вышла задержка.
– Хм-м… – протянул он.
Рука с авторучкой зависла над бумагой.
– Это то же самое расписание, которым мы пользовались с самого начала, – заметила Анна.
И, удержавшись, не стала напоминать: то самое, на котором ты настоял.
Дамиан сунул ручку в рот и стал грызть в задумчивости.
– Это нужно изменить, – наконец сказал он.
– Что ты хочешь изменить?
В голове сразу закрутились возможные компромиссы: в договоре речь идет о каждых вторых выходных, можно было бы давать ему Клементину на еще один дополнительный вечер или вместо двух недель летом – на три недели. Главное, чтобы опекуном оставалась она, а с этим он, похоже, уже согласился.
– Дело вот в чем. Я, скорее всего, перееду в Лос-Анджелес. Стало быть, не смогу видеться с Клем так же часто, как раньше. Так часто, как мне хотелось бы.
– Правда? – только и смогла она выдавить.
– Да, и, боюсь, скоро. Понимаешь, мы на шли в Голливуде кинопрокатчика для «Невесты на продажу». И теперь, похоже, «Служанка для президента» в любой момент может получить зеленый свет – в главной роли Куин Латифа, а не Вупи Голдберг, чтоб ты знала, – так что моя штаб-квартира перемещается на Побережье.
– Дамиан, это же… – Анна подбирала нейтральное слово, – удивительно.
Просто удивительно – он в конце концов добился своего. И именно сейчас. А ведь до этого момента он не обмолвился ей ни словом. Значит, в самом деле собирался идти до конца и выжать из нее максимум возможного, имея в кармане собственную многомиллионную сделку.
Вдох, выдох. Только бы не вспылить. Вдох, выдох. В этом есть свои плюсы: он будет далеко, можно спокойно начать новую самостоятельную жизнь. Со своим ребенком. Со своими детьми.
– Ты много поработал, чтобы достичь этого, – припомнила она свой старый верный рефрен. – И ты это заслужил, я знаю. Какое расписание тебя устроит?
– Я подумывал объединить несколько дней между съемками. Скажем, неделю каждые три месяца или около того. Это был бы лучший вариант.
У Анны аж дыхание перехватило. И только-то? Она сама об этом и мечтать не могла. Чем меньше общения, тем лучше, вот только Клементина будет разочарована.
– Само собой, – продолжал Дамиан, – если дела приведут меня в Нью-Йорк, ты не станешь упираться и разрешишь провести с ней лишний вечер.
– Думаю, это можно устроить.
Она начала вносить изменения в договор, продолжая при этом следить, чтобы магнитофон записал весь разговор. На случай, если в будущем возникнут какие-нибудь разногласия.
При каждом упоминании она намеренно писала полное имя Клементины, а не просто ссылалась на нее как на «ребенка». А то потом, чего доброго, начнут заявлять, что подразумевался тот ребенок, которого она еще не родила. Были случаи, когда отцы, не являющиеся опекунами, отцы, которые даже не знали, что они отцы, судились за родительские права на своих биологических детей. И иногда выигрывали. Но Анна не собиралась ставить Дамиана в известность о том, что это его ребенок, а настаивать на проверке ДНК он вряд ли станет. С какой стати ему проявлять интерес к этому ребенку, когда, похоже, ему не особенно интересен и тот, который у него есть!
– Ну вот и все, – сказал он, когда Анна по ставила инициалы под изменениями и подтолкнула бумагу к нему, чтобы подписал.
– Вот и все. – Она следила, как он выписывает свое имя.
Дамиан глубоко вздохнул, хлопнул себя по бедрам и встал:
– Прощальный поцелуй? В память о прошлом?
Анна улыбнулась, но не двинулась с места:
– Удачи, Дамиан.
И долго смотрела вслед удаляющейся фигуре.
30. Джульетта
Она помедлила всего один раз – на ступеньках перед его подъездом, прежде чем нажать на звонок. Словно перед ней стена времени и ей предстоит перелезть через нее или пройти насквозь. А еще ей представлялась стеклянная ограда и остроконечная вершина горы, которые разделяли ее прошлое и будущее. Она запнулась не потому, что сомневалась, идти ли вперед. Нет, ей просто хотелось в полной мере прочувствовать важность перемен в собственной жизни. Она оставляла позади все вещи, которыми могла бы обладать, и все привычки, которыми могла бы обзавестись, и все поступки, которые могла бы совершить. А впереди ее ждало то, к чему она действительно стремилась.
Джульетта собралась с духом и нажала на звонок домофона, и в ту же секунду, будто он ждал ее, дверь открылась. Войдя в холл, она тотчас услышала топот его ног, подняла глаза и увидела, как он через две ступени мчится к ней вниз по лестнице. Она бросилась навстречу, но он оказался быстрее – не успела она добежать до второго этажа, как оказалась в его объятиях. Он приподнял ее и крепко прижал к себе. Потом отпустил, взял за руку, и они молча, бок о бок, начали подниматься по лестнице. Свежий запах его рубашки перекрывал все прочие запахи – сырости, дыма, жареного лука, – витающие в холле.
Лишь один-единственный раз они были наедине друг с другом, в тот день, когда поцеловались на крыльце перед его домом. Да и то любой прохожий мог их видеть. Все было внове: прикосновение к нему, жар его кожи, шершавые подушечки пальцев и крепкое пожатие сильной руки. Он гораздо выше ее, что само по себе замечательно, и гораздо крупнее Купера. Должно быть, он недавно подстригся, и очень коротко, почти наголо. А еще она заметила у него на шее, как раз там, где вена, краешек темно-синей татуировки, который выглядывал из ворота футболки. Наконец они вместе.
Хорошо, что они держались врозь эти несколько недель. Теперь она могла прийти к нему свободной от неопределенности, прийти, когда мучительное завершение ее брака уже позади. Все горькие и обидные слова сказаны, детали улажены, слезы выплаканы. Теперь она действительно одна. Теперь действительно готова начать жизнь с Ником.
Они вошли в квартиру, закрыли дверь, постояли друг напротив друга. Как ребенок, она подняла руки над головой, давая ему понять, что он может снять с нее рубашку. Это было ее решение, но и его тоже. С Купером всегда обстояло иначе: право принимать решения в их взаимоотношениях принадлежало только ему. Но сейчас она поняла, что никогда по-настоящему ему не верила.
Ник легко через голову стащил с нее тонкую хлопковую рубашку и запустил через всю комнату. Притянул Джульетту к себе. Она прижалась всем телом, почувствовала, как он словно бы обволакивает ее со всех сторон.
Забавно. Их роман завязался по телефону, значение имели голоса, звуки, а не взгляды. А сейчас им совсем не хотелось разговаривать.
Она поцеловала его грудь, твердую под мягкой черной футболкой. Губы медленно, поцелуй за поцелуем, совершили путь к левому плечу, затем назад к правому плечу. Тепло его тела, которое она ощущала сквозь ткань, возбуждало, хотелось снова и снова почувствовать его. Поцелуи становились все более жадными.
Закинув голову, с подгибающимися коленями, он застонал:
– Боже, я люблю тебя!
Она перестала его целовать, выпрямилась и взглянула ему в лицо:
– Я тоже тебя люблю.
– Теперь моя очередь, – тихо сказал он, наклонился и нежно поцеловал обнаженные соски – один, другой.
Затем его губы двинулись вокруг ее грудей, в точности повторяя то, что до этого проделала она.
– Ты повторяешь меня.
– Я всегда буду повторять тебя.
Он упал на колени, не останавливая поцелуев.
Она провела пальцами по колючему ежику его волос:
– Даже если я поступлю низко?
Он вскинул голову:
– Ты никогда не сможешь поступить низко.
– Смогу, – возразила она, вспомнив, с какой холодной непреклонностью требовала у Купера развода.
– Не верю.
Он снова начал целовать ее. Ниже, ниже. Целуя живот, расстегнул джинсы. Она вцепилась ему в плечи.
– Ох! – дернулся он.
– Я предупреждала.
– Иди сюда.
Он подвел ее к кровати, они вместе забрались на нее – она все еще в джинсах, он полностью одетый – и накрылись простынями.
– Ты не уйдешь, – сказал он.
– До воскресенья – нет. В воскресенье мне нужно забрать Трея.
Он помолчал.
– Ты в самом деле оставишь его одного на ночь? Знаю, что ты чувствуешь… Она приложила палец к его губам:
– Купер с ним в Хоумвуде все выходные. Удивительно, как сильно после развода Трей скучал по отцу. И еще более удивительно, с какой энергией Купер отстаивал свое право видеться с Треем. За эти несколько недель он сделал больше, чтобы сблизиться с сыном, чем за все прошедшие годы.
– По-моему, Купер наконец решил стать хорошим отцом, – сказала Джульетта. – К тому же ему помогает Хизер.
– Мы не вылезем из кровати до воскресенья.
Она засмеялась:
– Мы умрем с голоду.
– Не умрем. Я забил холодильник.
– Разве тебе не надо куда-нибудь идти, где-нибудь играть?
– Я сказал, что заболел.
Она на минуту задумалась:
– А если я не хочу все выходные провести в постели?
– Тогда мы не станем этого делать. Как ты хочешь?
Она устроилась у него на груди:
– Я подумаю.
Что она чувствовала с ним, так это что она дома. Это ощущение не оставляло ее, когда они говорили по телефону, когда она без него была в этой квартире и особенно сейчас, когда они были вместе. Как странно – испытывать такое первый раз в жизни рядом с человеком, которого едва знаешь, там, где прежде почти не бывала, а не рядом с матерью, в доме, где выросла, и не с мужем, в доме, где прошли годы семейной жизни. Как будто настоящая Джульетта все время была заперта внутри той Джульетты, что шла по жизни. И только Ник смог освободить ее.
Она закрыла глаза и глубоко вдохнула жаркий дух этого сильного тела. Он пьянил, сводил с ума… Она лежала в полудреме, он между тем снял с нее джинсы, затем трусики.
Лежа на спине, все еще с прикрытыми глазами, она почувствовала, как он забрался под простыню и поцеловал нежное местечко сбоку живота, у самого бедра, с одной стороны, потом с другой. Поцелуи спускались все ниже, пока его губы не оказались между ее ног. Она напряглась. Купер использовал это как переход (не очень плавный) к другим приемам, которые она не одобряла. Но то, что делал Ник, не имело ничего общего с попытками Купера – его язык был одновременно и нежнее и острее.
Как можно одно и то же действие воспринимать так по-разному с разными мужчинами? Хотя, конечно, так оно и должно быть. Но все равно странно и неожиданно. Словно в обоих случаях она перебиралась из одного места в другое, но раньше ползла в грязи, а теперь парила в облаках, и свежий ветер овевал кожу.
Однако все происходило так быстро, что времени анализировать не было. Джульетта все пыталась сосредоточиться, понять, что именно она чувствует.
Нет, никак не выходит. Надо выбирать между размышлениями и ощущениями. Все сразу не получить.
И она уступила чувствам, несмотря на весь свой страх. Неожиданно для себя она обнаружила, что изо всех сил прижимается к губам Ника, тянет его на себя, в исступлении расстегивает молнию на его джинсах. Он остановил ее, прошептал:
– Подожди.
Встал с кровати, разделся, не смущаясь под ее взглядом, и скользнул обратно, улегся на спину:
– Ты сверху.
– Я не смогу.
– Сможешь.
Он помог. Большими руками приподнял ее и плавно двигал вперед-назад, пока она не начала справляться сама. Не было больше ее тела и его тела, было одно общее. Она услышала, что кричит, и не могла остановиться. А он помогал ей, и с каждым движением уходила ее неловкость, сменяясь все более сильным возбуждением.
А потом это произошло, то, чего с ней никогда прежде не было. Охваченная острым восторгом и одновременно облегчением, она забилась в его руках. Ощущения оказались сильнее, чем она могла вообразить. «Вы это чувствуете? – хотелось крикнуть всем. – Вы в самом деле чувствуете это? Всегда?» Ну, разумеется, чувствуют! Именно поэтому секс и есть секс, поэтому все в мире не мыслят без него жизни.
Медленно она выпрямилась и опустилась рядом с Ником:
– Я решила, что хочу делать.
– Да? И что же?
Она широко улыбнулась:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30