Несмотря на то что все они студенты, каждый успел обзавестись новеньким сотовым телефоном, свисающим с модного ремня. Годы идут, и вельветовые куртки семидесятых уступают место поднятым воротничкам восьмидесятых, клетчатым рубашкам девяностых и «гортекс» нового тысячелетия, но их мышление остается столь же неизменным и банальным, как скатерти в красно-белую клетку.
Я так увлечена своими мыслями, что, когда они оборачиваются к двери, невольно следую их примеру. В довершение ко всем ужасам сегодняшнего дня в бар входит не кто иной, как мой герой Гарвард Страстный, без chapeau bland. И он знаком с ними. Фу-у-у! Я делаю большой глоток, с сожалением понимая, что образ подвижника, исцеляющего тибетских детей, который так грел мне душу, прямо на глазах трансформируется в молодого брокера, стоящего посреди Нью-Йоркской фондовой биржи.
— Вкусно? Вам нравится?
О Боже, один из них стоит прямо за спиной. Налетайте, детки, налетайте!
— Что? — переспрашиваю я, отмечая его южнокаролинскую бейсболку, с гордой надписью «COCKS» трехдюймовыми ярко-красными буквами.
— Ма-ар-ти-и-и-ни-и-и. Довольно крепкая штука, не находите?
Он придвигается слишком близко к моему лицу и неожиданно орет прямо над ухом:
— Эй, вы там! Пошевелите своими задницами и помогите мне с выпивкой, ленивые суки!
Г.С. подходит, дабы помочь с транспортировкой пива.
— Кажется, мы знакомы. Подружка Грейера, не так ли? — широко улыбается он.
Значит, помнит! Нет, плохая няня! Фондовая биржа, фондовая биржа! И все же не могу не заметить почти полное отсутствие всяких прибамбасов на его «ливайсах».
— Счастлива сообщить, что он отключился после одного чтения «Доброй луны», — против воли улыбаюсь я.
— Надеюсь, Джоунз не слишком вам надоедает. Иногда его тяжело вынести, — продолжает он, сверля неодобрительным взглядом вышеупомянутого Джоунза. — Не хотите к нам присоединиться?
— Нет, я немного устала.
— Пожалуйста, хоть ненадолго. Выпейте с нами.
Я скептически оглядываю его компанию, но сердце так и тает при виде его свалившихся на лоб волос. Он подхватывает кружки, и я иду следом. Потеснившись, парни освобождают мне место. Он представляет поочередно каждого, и мне приходится пожимать их влажные руки.
— Откуда вы знаете нашего приятеля? — спрашивает одна бейсболка.
— Мы сами знакомы уже сто лет, — поясняет другая.
— Еще с тех самых времен, когда…
— Со старых времен…
Они кивают головами, как заводные цыплята, тысячу раз повторяя «со старых времен».
— Они считают, что это были счастливые деньки, — тихо поясняет Г.С, поворачивая голову ко мне. — Ну, как работа?
— Работа? Бейсболки навостряют уши.
— Где вы работаете?
— Кем? Аналитиком?
— Нет…
— Моделью?
— Нет, я няня. Начинается взволнованное перешептывание.
— Пижон! — восклицает один, толкая Г.С. в плечо.
— Пижон, ты никогда не говорил, что знаком с ня-я-яней.
Судя по сальным улыбочкам, они уже успели представить меня во всех порнофильмах на тему нянь, которые смаковали тайком в подвалах студенческих обществ.
— Ну, как папочка? — интересуется самый пьяный из всех. — Горяч?
— Он хоть раз на вас набрасывался?
— Э… нет. Я вообще его еще не видела.
— А мамаша? Горячая штучка? — допрашивает другой.
— Ну… Не думаю.
— А как насчет ребеночка? Горяч? Он когда-нибудь к вам клеился?
Теперь уже все кричат хором.
— Ему всего четыре, так что…
Но их тон слегка меняется, становясь все назойливее и лишаясь всякого подобия добродушия. Рассеивая иллюзию пьяного веселья, я поворачиваюсь к джентльмену, который привел меня сюда, но он, казалось, застыл. Щеки пламенеют, карие глаза опущены.
— А вообще бывают горячие папики?
— Наверное. Прошу извинить…
Я встаю.
— Бросьте, — вступает Джоунз, пригвоздив меня взглядом. — Хотите сказать, что никогда не трахались ни с одним папиком?
Мое терпение лопается.
— До чего же оригинально! Жаждете узнать, какими бывают папики? Точно такими, какими станете вы года через два. И они не трахают нянь. Они не трахают своих жен. И вообще никого. Потому что толстеют, лысеют, теряют аппетит и много пьют. По обязанности. По необходимости. Не из желания. Так что веселитесь, мальчики, пока можете. Нет-нет, пожалуйста, не вставайте.
Я с колотящимся сердцем натягиваю свитер, хватаю сумочку и иду к двери.
— Эй, подождите!
Г.С. нагоняет меня уже на улице. Я поворачиваюсь, ожидая, пока он скажет, что у всей его компании рак в последней стадии и царство террора — это их предсмертное желание.
— Послушайте, они ничего такого не хотели… — начинает он.
— Вот как?
Я киваю.
— Интересно, они с каждой девушкой позволяют себе нечто подобное? Или только с теми, кто работает в их домах?
Он скрещивает голые руки и ежится от холода.
— Послушайте, это просто школьные приятели. Теперь я почти не встречаюсь с ними…
И тут во мне просыпается Злая Ведьма.
— Неужели? Какой стыд!
— Они просто пьяны… — лепечет он.
— Нет. Они просто мудаки.
Мы смотрим друг на друга, и я жду, что он скажет еще что-то. Но его, похоже, парализовало.
— Что же, — наконец выдавливаю я, — мне пора.
Я едва держусь на ногах и еще острее ощущаю пульсирующую боль в обожженной ладони.
Бреду по улице и заставляю себя не оглядываться.
Няня!
Вечеринка прошла прекрасно. Огромное спасибо за помощь.
Эти туфли действительно не в моем стиле, а мистеру N. не нравится цвет. Если размер ваш, буду очень рада, если же нет, пожалуйста, отнесите их в магазин распродаж «Анкор», на углу Мэдисон-авеню и 84-й улицы. У меня там открыт шет.
Кстати, вы видели рамку от Лалик, которая стояла на письменном столе мистера N ? Ту самую, где Грейер с отцом в Аспене? Она куда-то подевалась. Не могли бы вы позвонить в фирму, обслуживавшую вечеринку, и спросить, не захватили ли они ее по ошибке?
Я собираюсь приходить в себя в «Блисс» и поэтому отключаю телефон до конца дня.
ПРАДА! П-Р-А-Д-А!
Как у Мадонны! Как будто бы в «Вог»! Эй вы, смотрите, как я гордо вышагиваю! Вы, напялившие хаки, обвешанные пейджерами, играющие в гольф, смакующие «Уолл-стрит джорнал», слушающие «Хэнст хип-хоп», поклоняющиеся Говарду Стерну, хвастающиеся белыми-бейсболками-надетыми-задом-наперед, спесивые жлобы!
Глава 3
НОЧЬ ПРАЗДНИКА МЕРТВЫХ
Няня также беспокоила мистера Дарлинга и по другому поводу.
Иногда у него возникало ощущение, что она не восхищается им.
Дж. М. Барри. Питер Пэн
Выбрав по пути домой несколько маленьких тыковок для украшения подоконников, мы с Грейером возвращаемся в квартиру, где я как раз успеваю подписать счет-фактуру на четыре тысячи долларов. Мы с Грейером благоговейно взираем на доставщика, который провозит через кухню пару шестифутовых деревянных ящиков и размещает их в холле. После ленча мы играем в «Угадай, что в ящике».
По догадкам Грейера, там скрываются: собака, горилла, гигантский грузовик и маленький братик. Я предполагаю антиквариат, новую сантехнику для ванной и маленькую клетку для Грейера (последнее я держу при себе).
Оставляю Грейера в опытных руках учителя музыки в четыре пятнадцать и возвращаюсь, как мне было велено, в пять. Для вечеринки в честь Хэллоуина, имеющей место быть в офисе мистера N., я одета как взрослая: в кожаные брюки и новые туфли от Прады. Вхожу и оказываюсь лицом к лицу с ящиком и миссис N., которая лихорадочно пытается взломать его мясницким ножом и вантузом.
— Не хотите, чтобы я позвала управляющего? — спрашиваю я, осторожно протискиваясь вперед. — У него наверняка есть ломик. Или что-то в этом роде.
— О да, не могли бы вы… — пыхтит она.
Я иду на кухню и нажимаю кнопку переговорного устройства. Смотритель обещает прислать рабочего.
— Сейчас придут. Что в этих ящиках?
Она тяжело отдувается, но стараний не прекращает.
— Я… уф… заказала копии костюмов короля Муфасы и его жены Сараби… о дьявол!., из бродвейской постановки «Короля-льва»… фу-у… для этой идиотской вечеринки.
Она наливается краской.
— Как здорово! А где Грейер? — робко спрашиваю я.
— Он ждет вас, чтобы начать одеваться. Нужно спешить. Все должны быть готовы к выходу в шесть.
Все?
Под трели звонка черного хода я поворачиваюсь и медленно шагаю по длинному коридору в комнату Грейера, у которого хватило ума скрыться от размахивающей вантузом матери. Осторожно приоткрыв дверь, я обнаруживаю не один, а два костюма телепузиков, вздымающихся на постели Грейера подобно двум полуспущенным воздушным шарам с парада «Мэйси» в День благодарения.
Господи Боже! Она, должно быть, шутит!
— Няня, мы будем как братик и сестричка!
Пожелай я разгуливать в эксцентричных костюмах, наверняка зарабатывала бы больше денег, чем сидя с чужими детьми!
С тяжелым вздохом я принимаюсь втискивать Грейера в желтый костюмчик, одновременно пытаясь убедить его, что это все равно как пижамные штаны, только круглее.
По квартире разносятся вопли миссис N.:
— У нас есть щипцы? Няня, вы не видели щипцы? Костюмы закреплены проволокой!
— Простите! — ору я по направлению к голосу, который постоянно изменяется, как у сирены проезжающей мимо «скорой помощи».
БАМ!
Минуту спустя, с растрепанными волосами, она врывается в комнату — удивительно похожая на глиняную хижину дикаря.
— Как по-вашему, нужен тут макияж? Нужен тут макияж?!
— Э… возможно, что-нибудь в нейтральных тонах. Вроде той милой помады, которая у вас вчера была за ленчем.
— Нет… я имею в виду что-нибудь… туземное! — Грейер в полнейшем недоумении таращится на мать:
— Мамочка, это твой костюм?
— Мамочка еще не закончила, зайчик. Дай няне загримировать тебя, а то она не успеет помочь мне.
Она выпархивает из комнаты.
Миссис N. купила нам раскраску для лица «Крей-Па», и я принимаюсь делать из нас Блинки и Тигги-Вигги, или как там они, черт возьми, называются. Но как только я принимаюсь за физиономию Грейера, у него начинается приступ чесотки.
— Лаа-Лаа, няня. Я Лаа-Лаа!
Он чешет нос обеими руками, прямо в варежках.
— Ты Тинки-Винки…
— Гров, умоляю, не дотрагивайся до своего лица! Я пытаюсь сделать из тебя телепузика.
Глиняная хижина снова врывается в комнату.
— Господи, он кошмарно выглядит! Что вы делаете?
— Он размазывает краску, — сбивчиво объясняю я. Она грозно взирает на него сверху вниз. Стебельки соломы возмущенно дрожат.
— ГРЕЙЕР АДДИСОН N.. НЕ СМЕЙ КАСАТЬСЯ СВОЕГО ЛИЦА!
И она снова исчезает.
Его подбородок дрожит: наверное, он никогда больше не притронется к лицу… никогда…
— Здорово выглядишь, Гров, — подбадриваю его я. — Только давай доделаем до конца. Хорошо?
Он кивает и наклоняет голову, чтобы мне было удобнее.
— Это нагума матото? — кричит она из холла.
— Акуна матата, — хором отвечаем мы.
— Верно! Спасибо! Акуна матата, акуна матата… Телефон звонит, и я слышу, как она отвечает по второму аппарату, стараясь говорить спокойно:
— Алло? Да, дорогой. Мы почти готовы… но я… Да, но я… заказала костюмы, которые ты хотел. Нет, я… Да, понимаю, но дело в том… Да нет, мы сейчас выходим.
Медленные шаги по мраморному полу по направлению к крылу Грейера. Потом прическа снова появляется в дверях.
— Папочка немного опаздывает, поэтому просто заедет за нами через десять минут и заберет всех. Прошу быть в холле через девять минут.
Девять минут (вползание в вонючий неудобный фиолетовый костюм и натирание физиономии белым жиром) спустя мы, неловко переваливаясь, собираемся в холле вокруг ящиков: маленький желтый Лаа-Лаа, большая фиолетовая кретинка и миссис N. в достойном брючном костюме от Джил Сандер.
Швейцару N-ов требуются обе руки, чтобы впихнуть меня в лимузин, где я плюхаюсь у ног супругов. Пока водитель включает зажигание, я ухитряюсь кое-как забраться на сиденье.
— Где моя карточка? — спрашивает Грейер, едва машина отчаливает от обочины.
То ли из-за слоя неопрена на ушах, то ли из-за последствий шока голос Грейера звучит словно откуда-то издалека.
— Моя карточка! Где она? Где-е-е-е?!
Он начинает раскачиваться взад-вперед на сиденье лимузина, едва не падая на сидящих напротив родителей. Голос миссис N. живо приводит меня в чувство:
— Няня! Грейер, объясни няне, что ты хочешь!
Я изгибаюсь всем телом в направлении Грейера, поскольку фиолетовый пузырь у меня на голове отсекает периферическое зрение.
— Э… что?
Его лицо под гримом краснее свеклы, дышит он тяжело, закатывает глаза и ревет:
— НЯНЯ! МОЯ КАРТОЧКА! КАРТОЧКА ПРОПАЛА!
Иисусе!
— Няня, он требует, чтобы карточка всегда была приколота к одежде…
— Мне очень жаль.
Я перемещаю свою сбрую к нему поближе.
— Грейер, мне очень жаль…
— Моя ка-а-а-а-А-А-АРТОЧКА! — трубит Грейер.
— Эй, — звучит низкий бестелесный голос, — немедленно замолчать!
Ми-и-и-и-и-сссс-ттттер И-и-и-и-и-ккккс, наконец-то мы встретились!
Весь лимузин затаил дыхание. Этот таинственный человек, которому до сих пор удавалось избегать не только меня, но и, осмелюсь сказать, остальных моих спутников, заслуживает полномасшабного стоп-кадра. Темный костюм, очень дорогие туфли. Он сидит лицом ко мне, вернее, к «Уолл-стрит джорнал», полностью закрывающей обзор, вплоть до поблескивающего редеющего пробора, освещенного лампочкой для чтения, нависшей в нескольких дюймах от его головы. Между ухом и подбородком зажат телефон, но он до сих пор только слушал. «Эй» — это первое междометие с тех пор, как мы вошли. Правда, кое-кто вошел, а кое-кого и впихнули.
Вне всякого сомнения, за этой газетой скрывается ГА семейства.
— Какая карточка? — спрашивает он свою газету.
Миссис N. многозначительно смотрит на меня, и становится очевидным, что ответственность за эмоциональный всплеск Грейера падает на мои плечи, поскольку мое место в доме где-то между средним управленческим звеном и горничной.
Тут мы выезжаем на Мэдисон-авеню и направляемся обратно, в верхнюю часть города, к апартаментам N., где все тот же швейцар принимается с энтузиазмом отрывать мне руки и ноги, пытаясь извлечь из лимузина.
— Подождите здесь, — отдуваясь, прошу я. — Сейчас вернусь.
Я поднимаюсь наверх, и целых десять минут, потея и задыхаясь, переворачиваю вверх дном комнату Грейера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38