Денвер находится не в Кентукки, не в Теннесси и не в Виргинии. Джек мог бы чем угодно заниматься в Колорадо. Почему он не приехал?
— Он собирается учиться водить вертолет? — спросила Эми. — Как-то об этом шла речь.
— Откуда я знаю? — ответила Холли.
Эми задвинула телефонную антенну. Джек не приедет.
Девятнадцатого августа она попросила Гретхен отправить копию музыкальной аранжировки в Айову ночной почтой. Двадцатого ей пришлось сократить утреннюю тренировку, чтобы поехать на собрание совета директоров благотворительной организации. Но днем она вернулась на каток. Эми пробовала разные боковые движения в одном из фрагментов, а это означало, что надо менять и многое другое. Ей нравилось, как получается это движение, но во всем остальном она не была уверена. Ничего не оставалось, как снова и снова повторять этот отрывок, внося незначительные поправки, работая над тем, чтобы получить нужное ощущение. Она часто делала перерывы и выполняла целиком одну из других своих программ, просто для того, чтобы отдохнуть.
На середине одной из этих программ Эми почувствовала, что не одна на катке. Она остановилась. Горел верхний свет, и ей пришлось прикрыть рукой глаза, чтобы разглядеть трибуны. В третьем ряду сидел человек.
Это был Джек.
Она не поверила своим глазам.
— Джек! — воскликнула она и, глубоко вонзив в лед носок конька, устремилась к нему. Он встал и начал спускаться вниз.
— Ты здесь! Я думала, ты в Кентукки. Я была уверена, что ты не приедешь.
Их разделял доходивший до пояса бортик, но она протянула к нему руки, и он взял их в свои ладони, теплые и сильные.
Выглядел он потрясающе. Даже несмотря на то что был в синем, что рукава его рубашки помялись оттого, что были закатаны, что на джинсах остались глубокие складки от долгого сидения за рулем, что он два дня не брился, он выглядел просто великолепно.
— Давай пойдем куда-нибудь, где можно посидеть. Моя квартира как раз напротив. Мне придется выйти через раздевалку, потому что там все мои вещи, поэтому нам лучше встретиться на улице, я только все быстренько заберу. А душ я приму дома. Ты сможешь выйти?
Эми болтала без умолку. Она не говорила, а именно болтала. Она столько не наговаривала и за неделю. Как хорошо увидеть его!
В раздевалке она стащила коньки, сунула ноги в уличные туфли и натянула большую хлопчатобумажную спортивную фуфайку прямо поверх платья фигуристки. Она чуть не задохнулась, когда выскочила в вестибюль.
Она не остыла, не сделала растяжки. Глупо, так можно и травму заработать.
Ну и ладно. Ну и что, если у нее будет одна травма? Какая разница? Главное — Джек здесь!
Он ждал ее, прислонившись к стене рядом со стойкой службы безопасности и переговариваясь с охранником. При виде ее он выпрямился и протянул руку за ее спортивной сумкой.
— Холли сказала, что ты сначала поехал в Кентукки. Не разумнее ли было с географической точки зрения сначала приехать сюда? — спросила она.
— Возможно.
Она недоумевала, почему он здесь. Может, это и не важно. Так чудесно видеть его! Пока они ждали лифт, она взяла его за руку.
Не снимая своей сумки с его плеча, она достала из бокового кармашка ключи и открыла дверь квартиры. Джек вошел следом.
— Мне надо принять душ, — сказала она. — Я быстро. Но сначала я приготовлю что-нибудь для тебя. Поесть? Пиза? У меня, правда, ничего нет, но я могу позвонить в кафе, и они принесут. — Она не могла остановиться. Она была так счастлива видеть его!
— Я принесу все сам, — ответил Джек. — Лучше я сам все сделаю, чем буду ждать, пока доставят. Ты что-нибудь хочешь?
Эми покачала головой, тут зазвонил телефон.
— Эми? Милая, это мы.
Звонили ее отец и Гвен. Странно, они никогда не ездили в город по вечерам.
Но это же двадцатое августа, день, когда они возвращаются в Айову! У Эми все вылетело из головы.
— Вы дома? Вы, должно быть, только что вошли.
В другом конце комнаты Джек замотал головой и скрестил перед лицом руки — его здесь нет.
Эми внезапно опомнилась. Джек не сказал им, что едет в Денвер.
— Мы уехали с озера сегодня утром, — говорила Гвен. — И потратили на весь путь чуть больше десяти часов. Путешествие было легким.
— Джек убрал мостки и закрыл два других дома, — вмешался Хэл. — Поэтому нам было так просто уезжать.
— Это хорошо. — Эми не знала, что еще сказать.
— Гвен рассказала тебе о световых люках? — продолжал он. — Тебе они наверняка понравятся.
— Она тоже так считает. — Какой ужас! Она не может сказать им, что он здесь, — Твои записи были уже здесь, когда мы приехали, — продолжил ее отец. — Я сгораю от нетерпения. Постараюсь прослушать их завтра.
Он не постарается прослушать их завтра, он это сделает. По тому, что она отправила посылку ночной почтой, точно рассчитав время их приезда, он догадался, что она все еще работает над аранжировкой и ей нужен быстрый ответ.
Какая же она эгоистка! Взяла и послала кассеты, требуя его немедленного внимания, когда завтра ему надо будет заниматься миллионом всяких дел, распаковать все вещи, просмотреть тонны скопившейся в кабинете почты…
Не об этом ли говорила Феба?
— Как продвигается твое катание? — спросила Гвеи.
— Отлично, — ответила Эми. Она отвечала слишком отрывисто. Но как она могла говорить о том, что делает, о новых элементах своей программы, когда рядом стоял Джек, притворяясь, что его нет?
— Над чем ты работаешь? — продолжала Гвен — Составляешь новые программы?
Гвен хотелось поболтать, это было понятно — последние две недели она общалась только с Хэлом и Джеком. Теперь она приехала домой, но дом был незнакомым, это все еще был дом Элеоноры. Разумеется, ей хотелось бы подольше поговорить с наиболее близким для нее членом семьи Хэла.
А Эми отвечала кратко и отстраненно, как будто ее совсем не волнует семья, когда она работает.
Феба говорила и об этом тоже.
Гвен сменила тему: дом показался ей очаровательным, и она предвкушает, как обоснуется здесь. Но Эми только невнятно бормотала что-то в ответ, и минуту спустя разговор окончился.
Она отключила телефон.
— Как же это мерзко, — сказала она.
Джек стоял, засунув руки в карманы и слегка ссутулившись.
— Мне очень неприятно, что я поставил тебя в такое положение.
— Почему ты не хочешь, чтобы они знали, что ты здесь? — спросила она. Ведь он всегда считал, что секретов быть не должно.
— Не хочу объясняться со всеми и каждым.
— А мне ты объяснишь?
Он вынул было руки из карманов, но снова сунул их назад, — То, что ты делаешь на льду, просто потрясающе.
— Тебя удивила скорость?
Он наморщил лоб.
— Не особенно… а что, должна была?
— Нет. Но обычно люди говорят именно это, когда видят нас живьем, — как быстро мы катаемся. Когда смотришь по телевизору, скорость не заметна. Но кажется, тот кусок, над которым я работала, помедленнее.
— Понятия не имею. Я был потрясен, насколько ты сексуальна.
— А, это!.. — Она улыбнулась. — Поражены все, включая меня. Это нечто абсолютно новое. — Это ты меня изменил. Это ты открыл мне столько нового во мне и в моем теле. Если бы не ты, я бы никогда так не каталась.
Но он не поэтому пришел. Она знаком предложила ему сесть на диван, села напротив и в одной из медных колонн увидела свое искаженное отражение.
Он сложил руки на коленях.
— Я уже говорил, что не умею выражать свои чувства.
Эми кивнула.
— И ты должна попять, — продолжал он, — что мне ничего от тебя не надо, что я не думаю, будто то, что я собираюсь сказать, изменит что-то в наших отношениях, потому что все, что касается семьи, пока остается в силе.
Она не понимала смысла его слов.
— Что ты хочешь сказать?
— Что я тебя люблю.
Эми замерла. Каждый ее нерв, каждая мышца, каждая жилочка застыли.
Джек поднялся с дивана и, нервничая, подошел к окну, его движения были непривычно резкими и неловкими.
— Я никогда не говорил этих слов. Думаю, что я никогда даже не задумывался над этим, не задавался вопросом, люблю ли я кого-то, но когда ты уехала с озера, я только об этом и думал. Люблю ли я тебя? Тогда зачем я ставил эти световые люки в бревенчатом доме и сколотил новые-лавки для сауны? Я хотел, чтобы тебе там было приятнее. Я хотел, чтобы ты поняла, что я тебя люблю. Я подумал, что, может, ты приедешь туда в следующий раз, увидишь световые люки и поймешь, что я тебя люблю. Но потом все это показалось мне жуткой глупостью. Во-первых, ты могла приехать только через четыре года, а во-вторых, увидев световые люки, ты могла подумать, что они просто сделали светлее темный дом. И поэтому, хотя я обычно так не делаю, я решил приехать сюда и все тебе сказать.
— О, Джек…
Она сидела, схватившись рукой за горло. И не знала, что сказать. Мы же не любим друг друга. Так она заявила его сестре.
— Может, мне не стоило говорить, раз это ничего не меняет в наших с тобой отношениях, но я не знаю… твоя карьера… то, как тебя любят зрители… Я подумал, что, может, тебе приятно будет узнать, что вдобавок к ним есть еще простой парень, который тоже тебя любит. Не знаю, где я буду, что я буду делать, но ты всегда можешь быть уверена, что любима.
Он любит ее. Эми показалось, будто внезапно под ней исчез пол и она валится вниз так быстро, что ничего не видит и не слышит.
Он любит ее.
Джек поднялся.
— Я хотел, чтобы ты это знала. А теперь мне надо идти.
— Идти? Ты уезжаешь?
— Я не могу здесь оставаться.
— Ты приехал из Кентукки в Колорадо, — Эми даже не представляла, сколько ему потребовалось на это времени, — и уже уезжаешь? Так нельзя.
— Можно. И я сказал тебе, что это ничего не меняет. Это ничего не решает.
О чем он говорит? Это должно все изменить.
— Пожалуйста, переночуй здесь! — взмолилась она. — Опасно снова садиться за руль.
— Я далеко не поеду. Остановлюсь за городом.
— Тогда останься здесь. — Может, утром она найдет слова. — Тебе не нужно быть со мной, здесь есть комната для гостей.
Он покачал головой:
— Я знаю, что произойдет, если я останусь, и скажу честно, что, увидев, как ты катаешься, я ни о чем другом не думал. Но этот мамин звонок все расставил по своим местам. У меня не может быть секретов от семьи.
Он был прав. Эми понимала, что в этот самым момент Гвен там, в Айове, составляет список покупок или сортирует белье, и у нее остался неприятный осадок от того, как немногословна была с ней Эми.
— Эми, я много об этом думал. В твоей жизни для меня нет никакой роли, кроме как любить тебя, а это я могу делать, находясь где угодно.
— Куда ты едешь? Чем собираешься заняться?
Он уже стоял у двери.
— Вернусь в Кентукки, наверное, хотя что буду делать, понятия не имею. Вероятно, думать о тебе.
— О, Джек…
Он уже взялся за дверную ручку.
— Только помни… каждый раз, когда ты наденешь коньки, каждый раз, когда откроешь дверь и защелкает сотня камер, — помни, что ты любима.
Входная дверь уже была открыта, и мгновение спустя Эми тупо смотрела, как закрывается дверь лифта. Она бросилась в гостиную, к окнам, и, отведя рукой легкую занавеску, стала ждать, когда он выйдет из-под навеса, прикрывающего тротуар от дверей до проезжей части дороги. Но она его не увидела. Должно быть, Джек вышел через черный ход.
Все эти недели, пока она каталась как одержимая, он был на озере, мучительно раздумывая, любит он ее или нет.
Он был прав. Его любовь к ней ничего не решала. Если и могло быть какое-то решение, оно должно идти от нее. Ей надо перестать чувствовать себя Эми — младшей сестрой, она не должна больше быть такой пассивной, когда она со своей семьей. Ей нужно взять на себя больше ответственности. Нужно повзрослеть.
И что же она сделала, чтобы этого достичь? Ничего. Она была слишком занята фигурным катанием.
Когда же она наконец повзрослеет? Перестанет ли она когда-нибудь в первую очередь думать о фигурном катании?
Гвен вежливо улыбнулась.
— Если вы начнете прямо сейчас, — говорила жена одного из преподавателей музыки, — вы сможете присоединиться к нам в сентябре.
— Все получится, — добавила другая, — две с половиной недели вполне достаточно, чтобы прочитать «Анну Каренину».
Гвен не согласилась. Две с половиной недели казались ей недостаточным сроком, даже если бы она и хотела, а она не хотела.
Она не вписывалась в этот круг. Такого с ней раньше никогда не случалось, но сейчас в этом не было никаких сомнений. Она отличалась от друзей Хэла. Это были супружеские пары, знавшие друг друга более тридцати лет. Они вместе начинали преподавать, их дети выросли вместе. Эти женщины были подругами Элеоноры, и хотя все они казались очень приятными, Гвен видела, что у нее с ними мало общего. Она была единственной среди них женщиной с ухоженными ногтями, она одна из всех надела темные чулки. На ней была льняная юбка и шелковая блузка, остальные женщины предпочли не требующий сложного ухода трикотаж.
Они больше ее интересовались политикой и больше путешествовали, могли открыто обсуждать здоровье своих мужей, затрагивая вопросы, которые Гвен всегда считала личными. Они говорили об администрации колледжа в таком тоне, какого в отношении военного руководства и в мыслях не могла себе позволить жена моряка.
А теперь они приглашали ее присоединиться к факультетскому книжному клубу жен. В Вашингтоне Гвен посещала книжный клуб, и там ей нравилось. Они говорили о современной художественной литературе (кое-что из этого оказалось довольно сложным), и Гвен нравилось читать то же, что и в книжных клубах по всей стране. Но эти люди с презрением отвергали современную литературу. Для сентябрьской встречи они читали «Анну Каренину».
На военно-морской базе никогда ничего подобного не было.
Новости из Калифорнии поступали плохие. Гвен каждый раз ужасно переживала за Хэла, когда он разговаривал с Йеном по телефону.
Джойс забрала Мэгги и уехала, исчезнув из жизни Йена и младших детей. «Это очень трудное время для Мэгги, — сказала она Йену. — Я нужна ей. Со Скоттом и Эмили ничего не случится. Она полностью отождествляла себя с Мэгги. Значение имела только Мэгги. Как будто последних четырнадцати лет вообще не было и Джойс снова была брошенной матерью беспомощного младенца, неспособная видеть дальше себя и своего ребенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45