Патронесса и так уже без сил. А тут ты со своим трепом.
– Вот видите, патронесса? Вот так всегда. Всегда бедный Пьеро виноват. А все хорошее – этому черному демону, в смысле гению. И самые лучшие женщины, и коньяк из хозяйских ручек.
– Коньяком угостил меня Сале. Но я не стала с ним пить, – быстро сказала я, показывая на свой бокал. – Видите?
Мужчины радостно переглянулись, как дети, которым неожиданно перепало мороженое. И тут повар весело завил:
– Представляешь, демон, этот жирдяй Анри-конюх меня убеждал, что наша патронесса целовалась, не поверишь, с Сале! Да не изображай ты маску Тутанхамона. Не могло такого быть! Не могло! Она даже пить не стала с этим жиголо на побегушках!
Жишонга многозначительно посмотрел на меня, сделал знак рукой, дескать, Жан-Пьер неисправим со своим трепом, не принимайте всерьез, и нравоучительно сказал повару:
– Я давно предлагал профессору Гидо сдать тебя в лечебницу. Ты опасен для общества. Язык тебе надо было удалять, а не почку. Пошли. Приятного аппетита, патронесса.
Но ни один из них не сдвинулся с места. Они стояли в обнимку и напоминали мне мальчишек, которые никак иначе не могут выразить свои дружеские чувства, кроме как без конца подначивая и толкаясь.
– А кто кормить тебя тут будет, демон, с твоим гастритом? – И повар действительно пихнул кулаком Жишонгу в плечо. – Ты ведь даже самый паршивый аглицкий поридж сварить себе не в состоянии. Один я о тебе забочусь!
Серебристые полусферы с ручками в виде малюсеньких лошадок скрывали от меня яства на тарелках, но ароматы все равно просачивались настойчиво. Не говоря уже о неповторимом запахе свежего хлеба и круассанов, запахе фруктов в серебряной вазе, каких-то невиданных мною прежде пирожных на ярусах трехэтажной менажницы… Шампанское в ведерке со льдом, хрустальная плошка с черной икрой, вино в простодушно открытом прозрачном кувшине…
Теперь уже Жишонга приложил свой кулак к скуле повара.
– А кто уговорил Вариабля взять тебя сюда? Тебя, падшего ангела, совершенно падшего после разлуки с небесами?
Королевское изобилие, особенно с учетом одного единственного прибора. Мне уже очень давно безумно хотелось оторвать от пышной грозди и кинуть в рот хотя бы ягодку винограда. Но начать есть, не пригласив к столу – ввиду единственного прибора – двух моих «кавалеров», которые совершенно наивными мальчишескими приемами пытаются завоевать мое расположение, было неловко.
– Тоже мне, благодетель! – Повар пихнул Жишонгу локтем в бок. – Да когда б не мы с братом, ты бы в жизни не начертил свой дурацкий диплом с поломанной рукой!
Жишонга толкнул повара уже корпусом.
– Забыл, Пьеро, кто мне ее сломал по-соседски?
– Господа, – вмешалась я, – все это очень увлекательно, но, боюсь, ваши мемуары чреваты травмами. Поэтому предлагаю вам взять из мини-бара чистые рюмки и по-соседски, без церемоний разделить со мной трапезу.
Жишонга замешкался, а Жан-Пьер молниеносно схватил и поднял мой фужер с коньяком.
– Понял, демон? – подмигнул он Жишонге. – Вот это по-нашему! По-марсельски. Только, чур, я пью из вашего, соседка. Неизвестно ведь, чего туда плеснул Сале. А ты что стоишь, демон? Сказано тебе, бери рюмки. И ухаживай за дамой. Давай-давай, землячок.
Я видела, что Жишонга испытывает неловкость и, судя по всему, уже переживает, что, разыгравшись с Жан-Пьером, утратил в моих глазах величавую античную статуарность.
– Насколько я поняла, господа, – светски начала я, чтобы приободрить Жишонгу, – когда-то вы жили по соседству.
– Да, мы выросли в одном доме, – сказал Жишонга, а Жан-Пьер проглотил мой бывший коньяк.
– Так точно, мадам метресс, в одном, – подтвердил он и добавил: – Ну, коли помру, вы свидетели – Сале пытался отравить мадам метресс.
Жишонга страдальчески вздохнул.
– То есть в том самом знаменитом доме Ле Корбюзье, в «Жилой единице»? – вернулась я к теме.
– Ага, в «Доме сумасшедшего», – подтвердил Жан-Пьер, наливая мне вина из кувшина. – Очень рекомендую наше божоле. Уникальный сорт! Только в Манор дю Ласмар растет. Но так плохо и мало, что больше бочонка никогда не получается. А когда-то монахи выращивали. Даже торговали им, говорят. Давно, при Ричарде Львиное Сердце, еще до Ласмаров. А потом вымерли, как динозавры. От чумы. А лоза чудом осталась. Одичала, конечно. Но ничего, от скуки пить можно. Исторический сорт! Говорят, те монахи его из самих Канн Галилейских вывезли, сам Господь, дескать, такое на свадьбах пил! Но, по-моему, это все реклама. Я Писание в детстве читал. Там ясно сказано, что для производства вина Он использовал не сок, а обычную воду. Ну в те времена люди редко грамоте знали. Ваше здоровье, мадам метресс!
Так же я услышала подробный рассказ о восхождении «падшего ангела», пропившего и жену, и достоинство, до здешнего кухмейстера и члена «братства», и не менее полную историю знакомства Жишонги с де Ласмаром: Вариабль увидел этот самый проект «Будущее прошлое» на выставке и посоветовал хозяину пригласить молодого архитектора, и тот принял его с распростертыми объятиями, только почти задаром.
Однако никаких здравых доказательств по поводу того, что я действительно наследница Манор дю Ласмар, у меня по-прежнему не имелось. Разве что Жишонга рассказал, как на месте Европы на быке в фонтане оказалась леди Годива:
– Два боковых крыла, аналогичные центральному, старому, постройки пятнадцатого века, были возведены здесь в начале двадцатого, а дама на быке так и осталась, как стояла тут с восемнадцатого столетия. Но я убедил поменять ее местами с конной леди Годивой…
– Заступницей от налогообложения, мадам метресс.
– …которая среди английского парка выглядела слишком помпезно. Зато камерное «Похищение Европы» смотрится там очень элегантно, – закончил свою мысль Жишонга и посетовал, что не сможет до весны показать мне ту сразу получившуюся удачной ландшафтную композицию, поскольку сейчас мраморную фигуру закрывает деревянная будка.
И еще я решилась на вопрос: не носил ли Вариабль бороду когда-либо? Они оба рассмеялись.
– А что, был бы вылитый Санта-Клаус, мадам метресс?
– Нет, – сказал Жишонга, – вряд ли. Эрик всегда иронизирует над Глиссе, нашим управляющим, с его бородкой.
– Понятно же, мадам метресс, бриться лень!..
В остальном мы замечательно провели время, и совершенно неожиданно выяснилось, что уже давно восьмой час, а стол к ужину не накрыт до сих пор! И мои земляки заторопились его накрывать.

Глава 8,
в которой еще не девять

– Это Рейно, – после стука в дверь сообщил мужской голос. – Я пришел пригласить вас на аперитив перед ужином.
– Спасибо. Входите.
Он распахнул дверь и замер, увидев меня.
– Что это значит, мадемуазель Брэбьи?!
На мизинце его левой руки был «братский» перстень. Но меня это уже не смущало.
– Видите ли, я не модель, и ваше платье слишком длинно мне. Я сначала хотела обрезать подол, чтобы не упасть при ходьбе, но у меня с собой только маникюрные ножницы, и мне жалко их портить. Поэтому я просто привязала подол к поясу. И по той же самой причине, что я не модель, платье тесно мне в груди – молния на спине не застегивается. Но поскольку с расстегнутой молнией находиться в обществе не принято, я надела сверху ваш пеньюар. Он, правда, тоже не застегивается на груди и слишком длинный, поэтому я вот так завязала его полы на бедрах. Ничего ведь, элегантно получилось?
Я говорила невинным голосом, долго и наслаждалась зрелищем перемен – растерянность сменялась злостью, за злостью снова приходила растерянность, впрочем, порой с явным оттенком обиды – на лице высокого, очень красивого самоуверенного мужчины во фраке и с «бабочкой».
– А что касается туфель, то они совершенно определенно предназначены для топ-моделей – чтобы далеко было видно с подиума. Мне же нужна обувь на несколько размеров меньше, поэтому я решила оставить собственные ботинки и теплые носки. У вас здесь пол очень холодный.
Он резко шагнул в номер и тряхнул руками.
– Хватит! Что это за спектакль?
– Продолжение вашего.
– Пусть у меня дурацкое чувство юмора, но у вас его нет вообще! И я, кажется, уже извинился!
– Лучше подайте мне руку и проводите меня в столовую.
– Чтобы все посчитали мою сестру идиоткой?
Его ноздри и губы подрагивали, руки сжимались в кулаки, но карие глаза были совершенно глазами грустного спаниеля. И вдруг мне показалось, что я в них что-то прочла!
– Слушайте, Рейно, – мягко сказала я, – неужели вам, взрослому человеку, до сих пор хочется иметь хоть какого-нибудь брата или сестру?
Он изумленно вскинул голову.
– Допустим, да. Сестру. А у вас есть братья или сестры?
– Нет.
– Тогда неудивительно, что вам знакомо это чувство. Им и объясняется ваша проницательность.
– Но почему вы так уверены, что я могу иметь к вам какое-то родственное отношение?
– Ну, например, как сестра, вы меня очень устраиваете. Особенно, – с неожиданной игривой улыбкой произнес он, – вот в таком наряде. Хотите, я тоже вместо фрака что-нибудь этакое нацеплю? Все оценят. Будет очень весело.
– Мсье Рейно. Я не знаю, какие у вас были отношения с вашим приемным отцом, но его похоронили только вчера. И мне кажется, что в любом случае веселиться пока как-то не уместно.
– Простите. – Рейно посерьезнел. – Он же был ваш родной отец… Почему вы не приехали на похороны?
Я вздохнула.
– Видите ли, Сале говорит, что в завещании точно указаны мои координаты. Но, по-моему, там какая-то ошибка, опечатка. Я не понимаю, как мог человек, точно зная о существовании дочери вплоть до ее нынешнего места жительства, на протяжении тридцати с лишним лет не встретиться с ней, а потом все-таки именно ее указать в завещании. У вас такое укладывается в голове?
Он пожал плечами.
– Не знаю. Я как-то не задумывался. Но он точно ваш отец.
– Он вам рассказывал обо мне?!
Рейно хохотнул.
– Нет. Но у меня есть точное доказательство.
– Какое? Скажите!
Спаниельи глаза вдруг сделались ужасно хитрыми.
– Вы на него очень похожи.
– Это несерьезно.
– Ну приехали бы вы вчера, а то теперь для генетического анализа теперь уже потребуется эксгумация.
– Не смешно!
– Ладно, не обижайтесь, – виновато сказал он и вдруг похлопал меня по плечу. – Как хотите, но в таком виде вы на ужин не пойдете.
– На самом деле я вполне сыта, и уж тем более мне совсем не хочется участвовать в массовом застолье.
– Ну если дело в платье, то…
– По-моему, – перебила я, – вы разумный человек и способны понять, что дело вовсе не в…
– Не разумный! – теперь уже перебил он. – Кретин и полный идиот! Идемте! – И потащил меня за руку.
– Куда? Вы делаете мне больно!
– Да ладно, сестрица, не очень! – Он усмехнулся, но мою руку отпустил. – Пошли-пошли! Не упрямьтесь. Де Ласмар был великий коллекционер. Он собирал все – от автомобилей до антикварной одежды! А заодно я покажу вам его фотографии, и тогда уже вы не отвертитесь от родного папеньки!
– Обувь тоже есть в ассортименте? – в тон ему поинтересовалась я.
– Обувь? – Он посмотрел на мои ноги в башмаках и толстых носках. – А какой у вас размер?
– Знаете, лучше просто принесите мне парочку его фотографий, а я пока переоденусь в то, в чем приехала. У меня вполне сносный черный костюм, и этих носков под брюками никто не заметит. И давайте больше не будем играть в Золушку.
– Ладно, постараемся.
Я торопливо переодевалась в спальне, начала шнуровать ботинки, как вдруг услышала звук открывающейся входной двери и стремительные шаги.
– Рейно, это вы?
В спальню ворвалась Моник и упала на колени передо мной. Я закричала:
– Что это значит?! Немедленно встаньте!
Но она энергично обняла мои ноги, прижалась к ним головой и запричитала с рыданиями:
– Ах, миледи, простите! Не выгоняйте меня! Умоляю! Я не знала! Поверила не тем людям! Не выгоняйте меня, хозяйка! Ради всего святого! Умоляю! Я сирота! Не выгоняйте!
– Да встаньте же! – Я попыталась оторвать ее от себя. – Оставьте меня в покое!
Но она не отцеплялась и продолжала стенать.
На мое счастье, из гостиной долетел голос Рейно:
– Где вы? Мадемуазель Брэбьи! У вас дверь настежь! Что происходит? – Он уже стоял на пороге спальни с фотоальбомом в руках. Просто потрясающе красивый от волнения. – А ну марш отсюда, Моник! Пошла вон! Ты здесь больше не работаешь! – Альбом грохнулся на пол в сантиметре от нее.
Она взвизгнула и, с мольбой глядя на меня, медленно выпрямилась.
– И забери свое барахло! – добавил Рейно и, к моему изумлению, стал хватать с кровати разбросанные по ней, не подошедшие мне «дары» и швырять их в лицо Моник. – Стерва неблагодарная! А ну пошла отсюда! Глиссе, кажется, полностью с тобой рассчитался! Чтоб духу твоего здесь не было! Забирай-забирай, интриганка, и проваливай!
Моник с перепуганным и злобным лицом сгребала вещи в с пола. Рейно орал так, как если бы в любую секунду мог ее ударить. Я окаменела.
Наконец Моник убралась. Грохнула дверь. Рейно прокашлялся и хрипловато сказал:
– Извините. Не сдержался. И за эту дрянь извините. Я должен был проследить, когда за ней закроются ворота. И за эти ее сюрпризы тоже простите! – Он яростно махнул рукой в сторону остатков упаковок и тюбик помады на полу. – Как же я сразу-то не понял, когда вы вырядились по-чудному!
– Могли бы сразу сказать, что не имеете к этим подарочкам никакого отношения.
Он крякнул и поднял с пола альбом.
– А вы бы мне поверили? Где вы их нашли?
– В своей собственной сумке, которую вы лично отвезли в дом. – Очко в пользу Жишонги, подумала я, не то что конюх. – Вполне логично для таинственного похищения. И прислуга тоже вполне могла действовать по вашему же распоряжению.
– Думайте, что хотите, – устало сказал он и явно привычным жестом, предназначенным для непослушной пряди, провел по идеально зачесанным волосам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21