Она обнаружила его на полу, когда пришла с работы: коричневый конверт, на котором было написано: «Миссис Дэнверс». Селина повертела его в руках и положила на полку для почты в холле. В тот же день она пыталась дозвониться до Тома, но ответа не дождалась.
Четыре дня спустя конверт продолжал лежать на том же самом месте, хотя она знала, что квартира наверху не пуста, пугавшие ее звуки передвигаемой мебели продолжались почти беспрерывно.
На пятый день Селина рискнула подняться по лестнице и постучала в черную дверь. Она стала звать обитательницу квартиры, обращаясь к ней по имени: миссис Дэнверс, но ответом, как всегда, было молчание. Но там явно кто-то прислушивался к ее словам, и Селина сказала, что на имя миссис Дэнверс пришло послание и что она оставляет его за дверью.
Еще через два дня, подталкиваемая любопытством и желая узнать, чем все закончилось, Селина снова поднялась по лестнице наверх. Конверт оставался на том же самом месте, где она его положила. В тот день она снова позвонила Тому, и трубку взяла я.
А нынешним утром, незадолго до моего приезда, Селина еще раз поднималась наверх – конверт исчез, так что его, по-видимому, забрали.
– Это означает, что она там, – продолжала Селина. – Но как только я положила конверт, она вдруг затихла. Целых три ночи – ни единого звука! – Селина поморщилась. – А я, наверное, из-за того, что уже привыкла к шуму, не могла выносить эту тишину – она казалась мне ужасающей. Я думала: а вдруг она там умерла? Или задумала что-то еще…
Она передернула плечами:
– Ты еще не передумала, Элли? Может, я все же останусь, пока ты поднимешься наверх? Я задержусь ненадолго, в конце концов, она все равно не откроет дверь, так что тебе понадобится немного времени: только подняться и спуститься.
Я осмотрела лестницу, что вела наверх: она была плохо освещена, кроваво-красного цвета лужица ковра растеклась на верхней лестничной площадке. И я поняла, почему Селина и ее кошки боялись проходить мимо. Но я знала, что не добьюсь ничего, если не останусь в этом доме один на один с загадочным призраком.
– Мне кажется, что, если она услышит, как ты уезжаешь, или увидит из окна, у меня будет больше шансов на то, что она отзовется, – ответила я. – Быть может, ты права, и она не откроет дверь. Но если и откроет, то зачем ей нападать на меня?
Мои доводы не убедили Селину.
– Она не в своем уме – это единственное, что я знаю совершенно точно.
– Если это та женщина, про которую я думаю, то она никогда и не была нормальной.
В конце концов мне удалось убедить Селину. Я помогла ей упаковать последнее, что еще оставалось в квартире, и усадить кошек в плетеные корзинки. Селина отдала мне свой ключ от входной двери, и я пообещала рассказать, что тут произойдет. Мы обменялись адресами. И, подхватив корзинки с жалобно мяукающими кошками, Селина вышла, нарочито громко хлопнув входной дверью. Я слышала, как истошно вопят ее кошки„пока она садилась с ними в такси. Их голоса затихли вместе со звуком мотора, когда машина повернула за угол.
Мне показалось, что в холле сразу стало холодно. Слабый свет озарял черно-белые кафельные плиты, что изгибались следом за поворотом лестничной площадки. Воцарилась зловещая тишина. Лампочка у входной двери покрылась слоем пыли, отчего свет казался еще более тусклым. У меня создалось впечатление, что и воздух тоже весь пропитался пылью, и я не ощущала ни единого движения воздуха.
Том Галбрайт не получил ответа от обитательницы квартиры, и то же самое могло произойти со мной, если я не подберу нужных слов. Что станет заветным ключом в данном случае? Записки Ребекки помогут мне найти их.
Из-за черной двери доносился ощутимый запах чего-то паленого. И хотя я знала, что меня никто не может видеть, ощущение, что за мной пристально наблюдают, не исчезало. Но черная дверь – внушительная и прочная – не имела «глазка».
Посчитав до десяти, я осторожно постучала и проговорила:
– Дэнни, ты там? Позволь мне войти. Мне надо поговорить с тобой.
Тишина. Воздух за моей спиной сгустился. Может быть, это была всего лишь игра воображения, но запах гари стал более явственным. Пришлось сделать усилие, чтобы заставить себя постучать еще раз. И я заговорила более резким, более повелительным тоном:
– Дэнни, сейчас же открой дверь! Я не собираюсь торчать на площадке весь день. Открой немедленно!
Последовала пауза, и я услышала слабый шорох, который описывал Том, как бывает, когда ткань задевает о мебель. Затем что-то щелкнуло и заскрежетало, звякнули крючки, и наконец щелкнул замок.
Дверь медленно распахнулась. Открывшееся мне пространство было залито ярким светом, потому что окна располагались на западной стороне, и этот неожиданно яркий свет после полумрака лестничной площадки почти ослепил меня, к ним добавились страх и возбуждение, так что я не сразу смогла разглядеть стоявшую передо мной фигуру.
У женщины, силуэт которой я видела, были абсолютно белые волосы, туго затянутые назад, но отдельные выбившиеся из пучка пряди падали на плечи, как у неряшливой девчонки. Она стояла неподвижно, как смерть или восковая фигура. Но, как и описывала Ребекка, в ней ощущалась неукротимая энергия. Она попыталась заговорить, ее бледные губы беззвучно шевельнулись. Еще когда я была девчонкой, эта женщина одевалась по моде прошлого века, и точно так же она была одета и сейчас. Словно ее календарь остановился на отметке «1918 год». Длинная черная юбка едва приоткрывала щиколотки. И к своему удивлению, следуя примеру семилетней Ребекки, я опустила глаза и посмотрела на ее чулки – они были дырявые. Худоба ее производила устрашающее впечатление, но я знала, что передо мной миссис Дэнверс.
Казалось, что она, трепеща от возбуждения, смотрит куда-то за мою спину. Какое-то мгновение она все еще оставалась неподвижной, а потом дернулась, наклонилась ко мне – очень близко – до ужаса близко. Боже! Она принюхивалась ко мне!
А я уловила ее запах – как только она шевельнулась. От нее повеяло каким-то почти могильным тленом. И от ее дыхания, и от ее одежды. Видела ли она меня? Я в этом не уверена. Ее глаза затягивала мутная белая пленка, словно какая-то кожица, – катаракта!
– Руку, дайте мне вашу руку! – сказала она глухим отрывистым голосом, без интонаций, каким говорят длительно молчавшие люди.
Я испугалась, но протянула ей руку. Миссис Дэнверс крепко схватила ее, и какой-то резкий звук вырвался из ее горла. Пальцы скользнули по тыльной стороне ладони, и ее лицо изменилось. У меня была узкая ладонь и довольно тонкие пальцы, быть может, не такие тонкие, как у Ребекки, но, наверное, сила ее желания вновь встретиться со своей любимицей была так велика, что она уже не могла больше ждать, она готова была обмануться.
Издав душераздирающий крик, испугавший меня, она бросилась целовать мои пальцы. Я тотчас вырвала руку, и снова прямо у меня на глазах произошло еще одно преображение. Мне кажется, что я почти ощущала, как движутся заржавленные шестеренки, приводившие в движение механизм. Подавив эмоции, дрожа от напряжения, миссис Дэнверс вернулась к образу верной служанки.
– Наконец-то! Наконец-то! – хрипло проговорила она. – Я знала, что вы придете. Я знала, что вы не покинете меня. Я уже все приготовила к вашему приходу, как вы любите. Ваши любимые цветы, ваша любимая мебель, картины и книги. Помните свой любимый чай? Я припасла его. Осталось только вскипятить воду, входите, входите. Как прошло ваше путешествие, мадам?
Я и слова не успела вымолвить, как миссис Дэнверс почтительно отступила в сторону, пропуская меня внутрь. И я перешагнула порог заветной комнаты с таким ощущением, будто я лунатик. Окна в комнате высокие и широкие, полукруглые вверху, как обычно бывает в студиях, так что я могла видеть улицу. Но я не уверена, что сейчас смогу описать, кого и что я там разглядела. Я вошла, испытывая смешанные чувства жалости к ней и одновременно страха, потому что это очень страшно сталкиваться лицом к лицу с человеком, давно потерявшим рассудок и обладающим в то же время такой сильной волей.
– Вы снова отрастили волосы, – сказала миссис Дэнверс, подводя меня к креслу, – я очень рада. Мне больше нравились длинные волосы. Вы помните, как я расчесывала их щеткой? «Давай, Дэнни, – говорили вы мне, – энергичнее, не бойся, тяни до самых кончиков!» Я наведалась в Мэндерли после своего отъезда, но мне удалось прихватить оттуда только кое-какие мелочи, не очень много. Но ваше любимое шелковое платье я нашла. И плащ для прогулок тоже. Не такой дорогой, как остальные, но вы отдавали ему предпочтение – он здесь. Правда, ваше кольцо, ваше колечко с бриллиантами, я искала его, искала, но нигде не смогла найти. – И она заплакала.
– Миссис Дэнверс, – сказала я как можно спокойнее. – Вы больны, присядьте…
– Сейчас приготовлю вам чай, – сказала она, взяв себя в руки. И я не могла понять, слышала ли она меня или отказывалась слышать. – Сейчас подам чай. Я вернусь через минуту, мадам. А потом покажу вам кое-что – это удивит вас…
Мне не удалось задержать ее, она повернулась и вышла. И я услышала легкие шаги и шуршание юбки по ступенькам. Комната раскалилась от жары, от духоты и спертого воздуха кружилась голова. Кресло, в которое она меня усадила, побила моль. Я огляделась.
Потолки в студии были вдвое выше, чем в обычной комнате, и снизу виднелись балочные перекрытия. Когда-то стены были белыми и, видимо, подчеркивали высоту, а сейчас они пожелтели и стали шероховатыми. Мебель стояла так, словно только что станцевала какой-то безумный танец: ничего удивительного, ее так часто передвигали с места на место во время ритуальных ночных перестановок, что уже невозможно было представить, где что стояло когда-то. Столы были перевернуты вверх ножками, картины стояли лицом к стене, а книги сложены так, будто кто-то готовился отразить осаду, они перегораживали комнату на отдельные квадраты. И я вспомнила, как Ребекка превозносила идею культа Дома. Вот и все, что осталось от того, чему она поклонялась?
Протиснувшись между стопками книг, я подошла к тому углу комнаты, где стояло фортепиано. Из-под него что-то выскользнуло. Я невольно вздрогнула, но заставила себя сделать еще один шаг. Зловоние стало еще ощутимее, и я почувствовала, как сжимается желудок. Нутро фортепиано – оно стояло открытым – было выпотрошено, а струны порваны. Такое впечатление, что кто-то разрезал их ножом, а потом пытался беспорядочно связать снова и, когда это не удалось, с корнем вырвал те, что поддались. Внутри инструмента образовался спутанный клубок металлических кишок. То ли мыши, то ли крысы попали в эту ловушку, сдохли, и теперь от них остались серые лохмотья шкурок – от них-то и исходило зловоние.
К горлу снова подкатил комок тошноты, и я поскорее отступила. Кто это сделал? Миссис Дэнверс?
– Не сердитесь из-за него, мадам! – услышала я ее голос за спиной. – Коли вы здесь, мы его быстренько настроим. Я пыталась сделать это сама, как тот мастер, что приходил сюда, но у меня не получилось, и потом я подумала: а вдруг вам понравится играть именно на таком? Когда я пришла сюда сразу после вашего отъезда, все здесь было так красиво, кроме пианино. Я знаю, вы это сделали после того, как побывали у врача? «Но стоит ли тогда приводить его в порядок?» – думала я. И решила подождать, пока вы сами не распорядитесь насчет его. О! – вдруг вскрикнула миссис Дэнверс таким отчаянным голосом, что я повернулась и увидела, как напряглось ее лицо: – Я приготовила чай, но совсем забыла про лимон… Я должна была его купить… Как я могла забыть?! – Горю ее не было предела.
А когда я произнесла «миссис Дэнверс», похоже, она расстроилась еще больше, так что, испытывая к ней глубокую жалость и понимая, что утешит ее, я начала называть ее Дэнни и похвалила за то, что она приготовила вкусный чай: она налила в заварку холодную воду.
– Зажечь огонь, мадам? – спросила миссис Дэнверс, оглядывая комнату с растерянным видом.
Она не чувствовала страшной жары, которая стояла в запертом помещении, обращенном окнами на запад, под раскаленной от солнца крышей. Мне пришлось успокоить ее снова, сказать, что мне не холодно, и я повернулась взглянуть на камин. Она жгла в нем книги – единственное, чем она могла обогреться долгими зимними месяцами.
На решетке скопилась куча пепла. Некоторые книги остались полуобгорелыми, с оборванными переплетами. На каминной полке стояла изысканная китайская фарфоровая фигурка, а рядом с ней – остановившиеся часы. Зеркало за ними было занавешено простыней.
– Вы не представляете, мадам, как все полыхало! – сказала миссис Дэнверс, глядя через мое плечо на камин. – Все эти деревянные перекрытия, балки и мебель! Пламя стояло стеной, как бы вам и хотелось. Зарево можно было видеть за несколько миль, словно громадный маяк. Рев стоял страшный. Огонь перекинулся с такой быстротой от одной части дома к другой – вы не поверите. И я сказала себе: это моя дорогая госпожа устроила им! Ребекка никому не позволит превзойти себя. И потом я пришла сюда. «Вы будете заботиться об этой квартире, миссис Дэнверс», – сказал он мне. Он так старался забыть вас, но я знаю, он так и не смог вытравить вас из памяти. Даже если бы переженился на сотне женщин зараз, он не смог бы найти вам замену. Вы оставили на нем вечную печать, я это видела, когда посмотрела в его глаза. Это его и убило – как ему было обойтись без вас?
Хотите покажу вам сюрприз? Это пришло на другой же день или на следующей неделе – не помню точно. Сначала азалия, затем вот это. Я знала, что это предвестники, и поняла, что скоро появитесь и вы сами. Не могу выразить своей радости, я знаю, что мне недолго осталось ждать. Посмотрите, мадам.
Миссис Дэнверс схватила меня за руку и потащила за собой. И хотя сил у нее оставалось очень мало, ее воля творила чудеса. Я прошла следом, куда она увлекала меня, и увидела последнее доказательство того, что прошлое существовало, последнее свидетельство, которое я могла обнаружить в этом ужасном месте, лежавшее на единственном столе, который стоял, а не был перевернут вверх ножками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62