Едва мы съехали с больших дорог на маленькие городские улочки, как оказались предоставлены сами себе, поскольку на пути следования не было никаких дорожных знаков. Мы остановили пожилого человека на велосипеде в черным берете на голове и с длинным французским батоном в сумке за плечами. Он любезно выслушал мои изъяснения на ломаном французском и указал путь.
– Не верю, что это настоящий французский батон, – пошутила я, когда мы отъехали. – Он выглядит так, словно нарисован на плакате.
– Точно. Наверное, этот старичок работает на Диснея. А потом срывает берет, едва оказывается за углом, – согласился Джереми.
Затем мы оба замолчали, почувствовав, что находимся всего в нескольких минутах езды от виллы двоюродной бабушки Пенелопы.
Глава 10
Мы оказались на узкой грунтовой дороге, на которую со стороны лишь изредка выходили одинокие колеи. Но вскоре мы выехали на гравийную дорогу, задохнувшуюся под натиском кустарника, и через несколько метров я увидела небольшой знак с именем Пенелопа. Это имя двоюродная бабушка дала своей вилле: «Temps Joyeux».
– «Счастливые времена», – перевела я. – Забавно, правда? По-французски это звучит нормально, а по-английски – как будто речь идет о кладбище или доме престарелых. От двоюродной бабушки Пенелопы можно было ожидать чего-нибудь более утонченного.
– Мы, Лейдли, боюсь, не отличаемся бурной фантазией, – сказал Джереми со смешком.
Колеса шуршали по гравию. Кустарники и подлесок теснились к самой дороге, но именно большие деревья создавали впечатление тенистой аллеи, нависая кронами высоко над головами. Дорога петляла в зелени несколько раз, пока наконец не вышла на небольшую площадку, покрытую гравием.
Прямо перед нами находился заброшенный фонтан. Он был заполнен опавшей листвой, а со стен осыпалась штукатурка. Вилла стояла сразу за ним. Джереми остановил машину и заглушил двигатель. Вокруг поднялась пыль от резкого торможения. Джереми подождал, пока она села, и опустил окно со своей стороны.
– Слышишь? – прошептал он. – Полная тишина. Только птицы поют. А если прислушаться, то можно услышать море.
Мы сидели тихо и действительно слышали вдалеке словно шепот – это волны бились о прибрежные скалы.
– О! – Я глубоко вдохнула. – Чем это так чудно пахнет? Жимолостью?
– Жасмином, – ответил Джереми и указал на кусты, опутавшие виллу с одной стороны.
Они расцвели бледно-желтыми цветами, источая немыслимый аромат. Там была солнечная, южная сторона. Передняя часть дома находилась в тени, но я все же отчетливо различила персиковый цвет стен, небесно-голубой цвет ставень на окнах и темно-красный цвет входной двери. С другой стороны дом выходил на юг, и там открывался великолепный вид на море.
Я не могла больше ждать ни минуты. Я схватила свой портфель и выскочила из машины.
– Джереми! – крикнула я. – Скорее идем, посмотрим!
Мне казалось, что мы снова стали детьми и исследуем чей-то заброшенный дом. Я готова была обежать его кругом, чтобы забраться с черного входа, но Джереми взял свой кейс с заднего сиденья и уверенной походкой направился к парадной двери. В руках у него был ключ. Только тут я поняла, что приятель моего детства на самом деле новый владелец виллы. Он почтительно вытер ноги о коврик у двери и только затем вошел. Наверное, Джереми это заслужил, решила я. Это достойная награда за то, что он защищает интересы семьи столько лет.
– Заходи, смотри, – сказал он мне, забавляясь. Я вошла следом за ним. – Осторожнее, электричество не включено, – предупредил он, и мы вошли во тьму дома.
Неожиданно у Джереми из руки вырвался луч света.
– Ты захватил лампу! – воскликнула я, с уважением глядя на гладкий, компактный прибор в его руках.
– Фонарик, – поправил он. – Ты никогда не научишься говорить на нормальном английском?
Свет фонарика выхватил из тьмы маленький круглый холл, от которого по бокам вверх шли две лестницы. Из приоткрытой двери гостиной, что располагалась прямо между лестницами, лился свет. Туда нас потянуло в первую очередь. Джереми вошел первым, но не успели мы сделать и нескольких шагов, как остановились.
Все выглядело так, словно комната была набита призраками и они нас ждали. Но только потом я поняла, что это мебель, бережно укрытая белыми чехлами, защищающими от пыли. Под потолком, должно быть, висела люстра, потому что там было белое облако. Джереми стал подходить и сдергивать чехлы один за другим, чтобы увидеть здесь диван, там стол. Я почти сразу опознавала вещи, мой глаз был наметан в бесконечных антикварных магазинах, и я заносила их на лист бумаги.
– Это русские напольные часы, начало двадцатого века. Этот сундук из красного дерева с ящиками итальянский, конца девятнадцатого века. Диван времен французской империи. А за такой секретер можно и жизнь отдать. Русский, возможно, шведский. Да, Ролло упакован что надо.
– Приятно работать с таким профессионалом, как ты. Все становится проще, – расщедрился на комплименты Джереми.
Он сказал, что передаст мои записи своей ассистентке, Северин, которая будет делать окончательное заключение по французскому завещанию.
– Пусть Ролло забирает эту мебель, – бросил он. – Она слишком громоздкая и угнетающая. Если бы мне пришлось смотреть на все эти вещи с утра до вечера, я бы сошел с ума.
– А сам ты что предпочитаешь? Функционализм? – поддразнила я.
– Функционализм в самый раз, – сказал Джереми.
Я указала на восьмигранные дверные ручки и камин, обложенный голубым кафелем.
– Это тебе тоже должно понравиться, – сказала я и сдернула чехол с обольстительно черного фортепьяно. Я заметила его по выставляющимся педалям.
Джереми нажал на несколько клавиш, наигрывая мелодию песни «Вечер после трудного дня», но она прозвучала ужасно, фортепьяно было расстроено.
Даже в полутьме я видела, что вилла чудесная, но ей необходим ремонт. Со стен отшелушивалась краска, а деревянные полы были протерты. Мы вернулись в круглый холл, где нас снова ждали лестницы, ведущие наверх. Одна направо, другая налево. Холл второго этажа походил скорее на балкон, откуда можно было посмотреть вниз, туда, где мы стояли.
Джереми посмотрел, и я поняла его без слов. И, как обычно, именно я, глупая американка, сказала вслух то, что про себя думали оба.
– Наперегонки! – крикнула я.
Я побежала по левой лестнице, он по правой. Я обогнала его на полступеньки.
– Ты все еще легче перышка, – пробормотал Джереми с восхищением и раздражением одновременно. – Никогда не мог тебя обогнать. А плаваешь ты до сих пор быстро, как угорь?
– Джереми, ты только взгляни! – воскликнула я, открывая двери. – Одна, две, три, четыре спальни!
– Осторожнее, – резко сказал он, и я замерла.
Из пола что-то торчало, но это был не гвоздь. Доска расщепилась и торчала, только и всего. Но Джереми взял меня за руку, словно непослушную девочку.
– Пойдем со мной, – сказал он строго. – Если ты провалишься, то они скажут, что я убил тебя ради наследства.
Мы зашли по очереди в каждую спальню. Хозяйская спальня, украшенная обоями в бело-голубую полоску с розочками, выходила на юго-восток, так что каждое утро сквозь застекленные двери балкона комнату заливало солнечным светом. Эта комната, как я поняла позже, была единственной прибранной комнатой в доме. Двоюродная бабушка Пенелопа умерла именно здесь, в своей постели, накрытой сейчас таким красивым нежно-голубым покрывалом.
Я не хотела говорить об этом Джереми, но он, судя по всему, думал о том же самом, поскольку сказал после продолжительной паузы:
– Должно быть, ей было здесь комфортно, раз она приехала сюда умирать. Но мне почему-то кажется, что она чувствовала себя одним из здешних призраков.
Какое-то время мы постояли молча.
– Балкон, – заметил Джереми, указав пальцем.
Я выглянула на балкон. Оказалось, что он огромный и идет по всей южной стороне дома и на него выходят двери из других комнат.
– Смотри-ка, гости могут отсюда подглядывать в комнату, даже кровать видна, – констатировала я.
– Хм, и правда, – кивнул Джереми.
К спальне примыкала маленькая ванная с белым кафелем, биде, раковиной и зеркалом, а также ванной на лапах-подставках и старомодным туалетом с баком сверху и цепочкой для слива. Над ванной было маленькое окошечко, так что по ночам, принимая водные процедуры, можно было любоваться звездами.
Джереми пустил воду в раковине, и сначала полилась бурая жижа, но потом вода очистилась, так как давление было хорошим. Никаких протестующих скрипов ржавых труб.
– Водопровод работает неплохо. Что удивительно.
Джереми осматривал сантехнику. Я уже отошла от эмоционального шока, полученного в спальне, и заметила предмет из тикового дерева. Я подошла ближе, чтобы рассмотреть получше.
– Что это? – спросил Джереми. – Прикроватный столик?
– Письменный столик, – сказала я, открыв панель и продемонстрировав ему гнезда под ручки и склянки с чернилами, вырезанные из палисандра и выложенные внутри перламутром. – Торговцы антиквариатом обожают такие столики, – сказала я. – Они пользовались одинаковой популярностью у домохозяек и генералов на протяжении не одного столетия. Такой столик можно просто сложить и взять с собой в поездку, чтобы прорабатывать планы свержения правительств и революционных заговоров. На каждой остановке в пути люди писали письма, ведь телефонов раньше не было, как и телеграфов. Эта красота, как мне кажется, из Англии и сделана в конце семнадцатого века. Возможно… – Я открыла ящичек, где обычно хранили чистые листы бумаги, и замерла.
Бумаги там не оказалось, зато на меня смотрели с фотографий два лица – мое и Джереми.
– Погоди-ка! – воскликнул Джереми. – Это же мы на пляже! – Мы склонились над фотографиями. – Кто-то сфотографировал нас, а мы даже не знали. – Мне стало не по себе.
У Джереми, видимо, в голове роились те же мысли.
– Похоже, двоюродная бабушка Пенелопа сфотографировала нас исподтишка.
– Я выгляжу как пугало рыжеволосое, – простонала я.
– А я как тощая глазастая швабра, – вымолвил Джереми.
Я перевернула фотографии, чтобы сверить дату. Но с обратной стороны моей фотографии было нацарапано чернилами лишь «Пенни без зубного моста», а на обратной стороне фотографии Джереми – «Музыкант, как и его отец», на что Джереми хмыкнул. Других фотографий в ящике не оказалось. Только визитка из юридической конторы Джереми с адресом и контактными телефонами.
– Джереми, – начала я загадочным голосом, – она как будто знала, что мы придем вместе. Может быть, она хочет, чтобы мы узнали что-то об этом месте и ее жизни? – Чем больше я над этим думала, тем больше мне нравилась эта идея. – Иначе зачем она отдала тебе дом, а мне гараж?
Он посмотрел на меня.
– А Ролло мебель, не забыла? Нет ничего мистического в том, чтобы разделить имущество между кровными родственниками и ничего не оставить правительству, Пенни, – спокойно сказал он. – Не стоит романтизировать ситуацию. Большинство людей просто продают то, что переходит к ним по наследству.
– Фу, – сказала я разочарованно. – Ты же не посмеешь продать эту чудесную виллу?
– Это уж вряд ли, – признался Джереми. – Она замечательная. Интересно, остальное тоже в хорошем состоянии? Пойдем, посмотришь другое имущество, – сказал Джереми и повел меня в другую комнату.
Мы стали давать имена каждой спальне. Первая стала Розовой комнатой из-за розочек на обоях. Следующую мы окрестили Комнатой взятия Бастилии, потому что она была в красно-синих тонах. За ней шла Комната Ренессанса, поменьше размером, там на потолке была плитка, с которой из-за облаков выглядывали купидоны.
– Довольно мило, – заметил Джереми.
– Итальянская, – сказала я о плитке. – Раньше такое делали для людей, которых любили. Для невест или детей, даже для новорожденных. Разрисовывали потолок чем-нибудь приятным, чтобы, просыпаясь, любимые видели это.
Следующую комнату мы назвали Японской. На обоях были нарисованы пагоды и маленькие женщины с бумажными зонтами на изогнутых мостах. Все четыре комнаты располагались в ряд, с выходом на балкон с одной стороны и в холл с другой. Для трех гостевых комнат была одна ванная в конце коридора в бледных тонах цвета морской пены, с таким же старомодным туалетом и более узкой ванной, нежели у хозяйки. Некоторых плиток в полу недоставало.
Мы вернулись вниз и обнаружили под каждой лестницей по двери. Справа за дверью оказалась кладовка, где не было ничего, кроме старой грязной швабры. Левая дверь вела в столовую с тяжелыми опущенными шторами темно-красного цвета и длинным столом, вокруг которого мы насчитали восемь страшных на вид стульев с деревянными спинками.
За столовой оказалась кухня, откуда наружу вела дверь. За дверью мы обнаружили веранду, где хранился садово-кухонный инвентарь – корзина, лейка, садовые ножницы, перчатки. С веранды спускались каменные ступени, а за ними, если продраться через жасминовые заросли, можно было обнаружить заброшенные грядки с зеленью.
Кухня больше других помещений нуждалась в ремонте. Здесь стояла древняя черная печь, ржавая раковина, старый холодильник, за которым обнаружилась кладовая для продуктов. Из кладовой вниз, в винный погребок, вела лестница, на которой доски прогнили и скрипели. Джереми включил фонарик, и мы увидели несколько пыльных бутылок старого портвейна и шерри, но в основном полки пустовали. Лишь паутина со страшными пауками заполняли некоторые из них.
– Похоже, бабушка Пен и ее дружки выпили все вино, – одобрительно кивнул Джереми.
Я боялась наткнуться на колонию пауков-убийц, поэтому с удовольствием покинула погребок.
Мы вернулись в столовую, и Джереми раздвинул шторы. Поднялась пыль, и мы закашлялись, но оно того стоило! За шторами обнаружились застекленные двери, а за ними внутренний дворик со сланцевым покрытием. На каменном полу стояли большие терракотовые цветочные горшки, стол на чугунных ножках и стулья. Ниже, под ступеньками, виднелся старый маленький пруд, выложенный плиткой и сейчас заполненный лишь опавшими листьями.
С дальнего края прудик атаковали заросли кустарника, и, похоже, владения там заканчивались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36