— Так, да! — ответила решительно Ксюша. — И ты помешать не сможешь! Если даже я …тебя не смогла разлюбить, после всего… а уж ты постарался, чтобы я тебя возненавидела!
— А ты, значит, не возненавидела? — тихо и напряженно спросил Женя.
Ксюша отвернулась и промолчала. Женька остановился и развернул Ксюшу к себе лицом:
— Значит, тебе понравилось? Когда с тобой так…грубо, как с дешевкой, как со шлюшкой?…значит, тебе хочется еще? Да? Хочешь еще? Хочешь меня?!?
Ксюша как-то затравленно взглянула на Женю и тихо выговорила:
— Да…
— Что — да??
— Хочу.
Женя усмехнулся ей в лицо:
— А я тебя не хочу! Ты меня не возбуждаешь!
Ксюша секунду смотрела на него больным и растерянным взглядом, а потом вдруг заплакала:
— Ну и пусть! Ты — черствый придурок, у тебя вместо сердца камень! Тебе не любви надо, а насилия, подавления! Ты всех хочешь под себя подмять — меня, Егора, свою мать! Но никто не будет плясать под твою дудку! Если Егор любит Марго — будет любить, если она любит его — ты тоже ничего не сможешь поделать!
Единственное, что в твоих силах — это снова унизить меня, чтобы я тебя разлюбила. Действуй, продолжай в том же духе — любимый мой Женечка. Я слабая, я глупая, я не гордая… Ты сможешь мной манипулировать — хочешь — прогонишь, захочешь — обратно позовешь. Но попробуй только приблизиться с этим к своей матери!
Она вышвырнет тебя прочь и останется с тем, кого любит. И катись ты со своей ревностью колбаской! И поделом тебе будет! Поделом!
Выпалив все это, глотая слезы, Ксюша почти бегом умчалась прочь, оставив Женьку в смешанных чувствах. Вдруг ему начало казаться, что он ведет себя не правильно. Но он сразу не мог понять, где ошибается — в отношениях ли с Оксанкой, или в случае с Марго и Васильевым.
Но на всякий случай Егору Васильеву Женя еще раз решил попортить кровь.
— Эй ты, герой-любовник! — крикнул он ему в спину, когда тот шагал к выходу из полупустого класса. — Хочешь услышать кое-что любопытное про несравненную Маргариту Николаевну?
Егор остановился и обернулся к Жене, смерив его сдержанно-презрительным взглядом.
— Пока ты своими похотливыми глазками пялишься на Марго, она, между прочим, замуж собралась.
Знаешь, за кого? За директора. У них такой бурный роман! Не вылезают друг у друга из постели! Хочешь, я для тебя персонально на скрытую камеру запишу? Будешь смотреть и наслаждаться!
Егор мгновенно подлетел к Женьке и схватил его за грудки.
— Заткнись, ничтожество!
— Ты мне не веришь? — откровенно удивился Женя, да об этом вся школа говорит.
— С твоей же легкой руки! Ты знаешь, Никитин, чем я отличаюсь от тебя? Тем, что я никогда никому бы ни слова не сказал плохого о своей матери, хоть она алкоголичка, а ты готов ушат грязи вылить на Маргариту Николаевну… просто так, от нечего делать! Сдается мне, правильно я делал, что гонял тебя в прошлые годы.
Да видимо, мало гонял!
— Ну так давай — продолжи! — нахально оскалился Женька ему в лицо.
— Не хочу руки пачкать! Но если ты, гаденыш, еще раз скажешь о Маргарите Николаевне что-нибудь подобное — я тебя урою!
— А что я особенного сказал? Они с директором поженятся, может, еще и ребенка сделают — не очень старые… Совет да любовь, одним словом. Что в этом плохого? Ничего! А тебя бесит! Почему, интересно?
Неужели ты всерьез думаешь, что Марго может оказаться в постели с тобой???! Как бы не так, Васильев — любимый ученик! Будешь продолжать дрочить в ванной, пока не чокнешься!
Егор размахнулся, но Женька ловко увернулся из-под его кулака.
— А как же обещание Маргарите Николаевне? Ты же слово дал, — паясничал Женька, скривив губы. — Хотя грош цена твоим словам. Вот про Ксюшку ты тоже много чего наговорил… ну болтать — не делать. С этим у тебя явные проблемы! Так что не замахивайся на недосягаемые высоты, сопляк!… — презрительно сказал Женька, постоял немного перед обозленным Егором и вышел из кабинета, не дождавшись ответной реплики.
Как обычно покидая школу поздним вечером, Маргарита Николаевна убирала документы в сейф, наводила порядок на своем рабочем столе. Нужно было проверить, хорошо ли закрыты окна и убедиться в том, что в приемной у Эли не оставлены включенными компьютер, факс, принтер или ксерокс. Эля, обычно прекрасно справляющаяся с работой секретаря, референта завуча и директора, а также координатора, иногда могла не обратить внимание на такие «мелочи». В приемной поэтому же вывелись все цветы, так как Эля регулярно забывала их поливать. Цветы остались только в кабинете самой Маргариты Николаевны. На них Эля все же внимание обращала, боясь укора строгого завуча.
Маргарита Николаевна оглядела кабинет. Все цветы выглядели вполне жизнеспособными. За исключением разве нескольких горшочков, стоящих высоко под потолком на шкафу. Про них Эля, кажется, благополучно забыла. Марго нахмурилась, затем решительно выдвинула из-за шкафа стремянку и наполнила пластмассовую леечку водой. Она не могла уйти домой, не убедившись, что в ее кабинете — полный порядок.
Цветы нужно было полить обязательно. И не так уж много времени это у нее отнимет. Борис обещал заехать к ней домой в восемь, он сегодня собирался повести ее в какое-то расчудесное кафе с кавказской кухней, настоящим грузинским вином и живой кавказской музыкой. В ее распоряжении еще был целый час. Она все прекрасно успеет — принять душ, освежить макияж, переодеться. И уж конечно, полить в кабинете цветы.
Маргарита Николаевна установила весьма шаткую лестницу — стремянку возле шкафа и, скинув туфли для удобства и безопасности, поднялась под самый потолок. И не пожалела, увидев у себя на шкафу недопустимый слой пыли. Нужно будет сказать завхозу, чтобы она построже следила за ежедневной уборкой помещений. Если так из рук вон убирают в кабинете завуча, то что творится в учебных классах?! Марго захотелось спуститься, взять мокрую тряпку и вытереть это безобразие.
Стремянка подозрительно зашаталась, Марго схватилась рукой за шкаф, и в это время кто-то вошел в приемную. Дверь в кабинет была приоткрыта, но Марго с ее места не было видно вошедшего. Так поздно и без стука к ней мог войти Женька или Борис Иванович. Уборщица приходила позднее. Охране здесь вообще нечего было делать без особой надобности. Марго полила цветы, ожидая, когда посетитель появится в ее кабинете, чтобы попросить у него влажную тряпку для пыли и самой при этом не спускаться по ненадежной лестнице.
Глухой щелчок замка заставил ее обернуться к дверям. Тот, кто вошел зачем-то плотно закрыл дверь в ее кабинет. Марго осторожно повернулась и замерла: привалившись спиной к двери, бледный и измученный, стоял Егор Васильев. Стремянка закачалась, Марго с ужасом поняла, что если не возьмет себя в руки, то грохнется на пол с полутораметровой высоты. С трудом переведя дыхание, как можно сдержаннее и спокойнее, она, наконец, выговорила, не отрывая глаз от чем-то очень опечаленного Егора:
— Что-то случилось? Что с тобой, мой хороший? — сказала она своим обычным тоном, используя привычные слова-обращения к детям, но здесь и сейчас они вдруг прозвучали совсем по-иному, обретая иной смысл.
Егор моргнул, тряхнул головой, откинул рукой нависшую на глаза густую непослушную прядь волос и на бледном лице начали проступать неровные розовые пятна. Словно, услышав любимый голос, он начал оттаивать, отогреваться душой.
— Маргарита Николаевна, можно я провожу вас домой? На улице за школой почему-то сегодня не горит ни один фонарь… — вдруг лицо его изменилось, переменился и голос, — А зачем вы залезли на эту стремянку, посмотрите, она ведь сломана, вы упадете! Маргарита Николаевна, осторожно, я подам вам руку!
Егор шагнул через кабинет к лестнице, которая вот-вот готова была сложиться пополам из-за того, что распорки или не были правильно раскрыты или давно уже не функционировали. Стремянка держалась на одном честном слове, удивительно, как Марго вообще удалось по ней взобраться на такую верхотуру.
Марго осторожно начала спускаться вниз, опершись на протянутую руку Егора. Он встал буквально вместо распорки, подставив плечо под непрочную конструкцию, и готов был принять на себя удар, если стремянка сложится.
— Разве это занятие для завуча — лазать по шкафам? — говорил он укоризненно, внимательно следя за тем, как Марго переставляет ноги с перекладины на перекладину, — в школе полным-полно бездельников… неужели нельзя было поймать любого за шкирку?
Марго слушала его легкое ворчание и улыбалась про себя — ей вдруг пришло в голову, что никто никогда в этой школе ей так не выговаривал, не отчитывал с такой трогательной заботой.
Осталась последняя ступенька, когда стремянка поехала в сторону, подворачивая под себя свои «ноги».
Егор оттолкнул падающую махину и подхватил Маргариту Николаевну, обняв свободной рукой за талию.
Стремянка с грохотом рухнула на пол, чудом не зацепив окно. А Марго оказалась в неожиданно крепких объятиях Егора.
Кровь ударила ей в лицо, когда она увидел совсем близко его глаза — ярко-серые, немигающие, взволнованно вспыхивающие и странно, одновременно испуганно и дерзко, косящие. Неожиданно Марго почувствовала, что расстояние между ними еще сократилось. Это Егор выпустил ее руку, чтобы прижать Марго крепче к себе. Маргарита Николаевна глянула снова ему в глаза, и предвестие неизбежного поцелуя обожгло ее. А в глазах Егора молнией вспыхнула отрешенная решимость, и он осторожно приблизил свои губы к ее губам. И прильнул к ним, закрыв глаза, боясь дышать и шевелиться. Он замер, возбужденно дрожа, и вдруг выключился из окружающего его мира. Ничего вокруг него не было, кроме этих губ, этого потрясающе притягательного лица, горьковатого аромата духов. А еще эти плечи, эти руки, эта грудь, эта тонкая талия, упругие бедра под бархатисто-тяжелым шелком юбки… Егор целовал Марго и ему казалось, что он просто умрет, если оторвется от ее губ — так больно-сладостно было ему; он уже почти умирал, прижимая Маргариту Николаевну к своей груди.
Теперь она не видела его глаз — волосы снова упали Егору на лицо, закрывая глаза, и щекотали ему переносицу, мешали, но он не мог отнять рук, чтобы откинуть их назад. Сейчас он мог только одно — после губ начать целовать шею, спускаясь ниже — к груди. Когда он коснулся губами ее шеи, Марго почувствовала, что силы вот-вот покинут ее, ноги подкосятся и единственной опорой останутся руки Егора, плотным кольцом обвившие ее. Она бессильно откинула голову назад, отдавая шею во власть его горячим губам. Его неопытные дерзкие мальчишеские пальцы, еще не научившись быть нежными, пытаясь расстегнуть блузку, рвали пуговицы, его губы торопились захлебнуться в аромате ее груди, сухими быстрыми поцелуями лаская каждую клеточку матовой бархатной кожи. Неожиданно она ощутила его ладонь на своей груди, она не успела опомниться, как он высвободил ее грудь из тонких кружев белья. Не в силах противостоять этому страстному натиску, Марго только слегка прикусила губу, но тут же разжала зубы, потому что Егор снова прикоснулся к ее рту. Он нашел губы на ощупь, тычась, как слепой котенок, он ничего не видел из — за собственных волос.
Марго, высвободила руку, но только затем, чтобы отвести с его лица непослушную тяжелую прядку. Ее пальцы коснулись его влажного горячечного лба, заводя волосы назад к самой макушке. Егор замер от этого прикосновения, и через мгновение Марго взлетела на его руках, обнимая его за шею. Она закрыла глаза, теряя ориентацию в пространстве, ее тело, словно на волнах плыло куда-то, пока, наконец, не ощутило упругость кожаного дивана, углом стоящего у стены.
Марго вздрогнула, неожиданно отчетливо осознав бесповоротность и неизбежность своего падения, а так же то, что противостоять силам, окончательно завладевшими ею всецело, не удастся. Даже если бы она этого хотела. Но Марго не хотела более ничего, кроме этих горячих губ, торопливых дрожащих рук, узкой мальчишеской груди, подмявшей ее под себя. Все понимая, и ничего не желая осмысливать, она помогала Егору, превратив свое тело из податливого и мягкого в гибкое, подвижное, пылкое. Она довела своего мальчика до лихорадочной дрожи, сотрясавшей все его тело, словно от ледяного озноба; дыхание, судорожно перехваченное спазмами в горле, с хрипом вырывалось из груди, пот заливал ему глаза и, будто слезы, тек по лицу. Марго должна была остановить его и успокоить, но это было невозможно. Все свои силы она устремила только на то, чтобы не закричать от неведанного никогда ранее наслаждения, такого мощного, такого сладострастно — необоримого, что даже боль от прикушенных до крови губ не заглушала его. Ей казалось, что она теряет сознание, но, ускользающее, оно вновь возвращалось к ней, чтобы заставить снова ощутить эту возвышенно-сладостную муку, трепет ублаготворенной плоти, наивысшее счастье, равного которому по силе она не знала.
Упоение от любви, которой она ранее брезговала, волной выбросило ее из привычной жизни в жизнь иную, где вечность кажется мгновением, а секунда — бесконечностью. Но время, потерявшее свой смысл все же дало о себе знать, когда силы оставили обоих. Егор сполз с дивана на пол и замер, обхватив коленями руки, пытаясь унять колотившую его дрожь. Марго, как только немного отдышалась, превозмогая слабость и усталость, поднялась, чтобы привести в порядок свою одежду и самое себя. Каждое движение давалось ей с трудом — настолько было раскоординированно. Как, оказывается, непросто поймать пуговицу на блузке, расправить юбку, попасть ножкой в туфлю. Она покачивалась как пьяная, ей хотелось снова лечь, растянуться блаженно и расслабленно и не шевелиться так целое столетие. Но она не могла думать только о себе. Ей нужно было привести в чувство этого болезненно вздрагивающего мальчика, которому никак не удавалось восстановить дыхание и перестать дрожать, подобно промокшему насквозь котенку.
Но только она сделала шаг в сторону от дивана, как Егор совсем по-детски уцепился ей за руку:
— Пожалуйста, не уходите… не надо, пожалуйста!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27