Учти, ты мне в отцы годишься. Так что губу особенно не раскатывай. Понял?
— Если бы у меня была такая дочь, я бы её повесил. Садишься в машину к незнакомым мужикам, а если бы мы были извращенцами, и пустили бы тебя по кругу?
Мой ангел меня хранит. Мне везёт на хороших людей. Честное слово. Я вот недавно познакомилась с одной тётей, очень богатой, так она меня и одевала, и кормила, даже колечко подарила, — Топик продемонстрировала палец, на котором болталось золотое кольцо с маленьким рубином. — Правда, я от неё тоже сбежала. Она оказалась лесбиянкой. Ей очень нравилось, когда её обнюхивали и облизывали. А меня тошнило. Я не очень откровенна?
16. ЗА ВСЕ НАДО ПЛАТИТЬ.
Натан проснулся с нестерпимой жаждой и слепящей, жгучей болью, колотившей по изнанке век и стучавшей за стенкой лба. Лёжа на спине, он осторожно приоткрыл глаза и упёрся взглядом в потолок. К горлу подкатила тошнота. Он снова закрыл глаза. Было ужасно душно. Когда это он успел так надраться?
Он почувствовал что-то мягкое, тёплое и тяжёлое, лежащее поперёк его левой ноги, чуть ниже колена. Он медленно и осторожно повернул голову. Голова двигалась с трудом, как заржавевшая лебёдка, в висках били барабаны. Рядом с ним лежала девушка, повернувшись к нему лицом, её правая нога покоилась на его левой ноге. «Топик», — чуть напрягшись, от чего заболело все тело, вспомнил он. Черт, как же они оказались в одной постели? В голове было темно и мутороно. Он же не собирался её трахать. Только этого не хватало. Он прижал руки к вискам. Руки были жаркие и потные, а ему нужно было что-нибудь холодное. Так, перво-наперво, необходимо встать. Натан попытался приподнять голову, но это ему не удалось. Снова подкатила тошнота, ещё одно движение, и его вырвет прямо на постель. Потом он припомнил, как она укладывала его на постель и накрывала простыней.
Собравшись с силами, он все-таки сел на постели, с удивлением обнаружив на себе рубашку и брюки.
— Очухался, Натан-Капитан?
Он медленно, осторожно, чтоб не расплескать содержимое желудка, повернулся всем корпусом. Марина смотрела на него чистым взглядом невинной девочки, в глазах прыгали озорные чёртики.
— Ну, ты даёшь, Капитан! Я даже испугалась, когда ты без чувств на пол грохнулся. Еле-еле дотащила тебя до кровати. Ну и тяжёлый ты, Капитан. Но надо отдать тебе должное, ко мне ты не приставал. Хотя мне, как женщине, это очень обидно.
Натан молча слушал её, но сказанное не доходило до его сознания. Он встал и, с трудом передвигая ноги, двинулся на кухню. Топик поскакала следом. На кухне за столом сидел Чёрный. Напротив него примостился Михаил Рубин. Перед Чёрным стоял бокал с недопитой водкой, Рубин потягивал кофе.
— Ну и рожа! — без всякого выражения сказал Евгений. Михаил промолчал.
— Капитан, я не хотела их пускать, но они наглые. Отодвинули меня и вошли, — защебетала Топик.
— Кто такая? — кивнул головой на Марину Чёрный. — Почему не знаю? Ты что, Натан, на детей перешёл?
— Я не дитя! — возмутилась Марина.
— Она не дитя, — еле ворочая языком, подтвердил Натан. — Она — Топик.
— Кто?! — Евгений и Михаил одновременно подняли глаза на Натана.
— Топик. Она меня вчера спасла. Или я её спас. Не помню.
— На, Натан, подлечись, — Чёрный протянул ему бокал с водкой.
Натан пил водку мелкими глотками, запивая водой из-под крана. Глаза его начали принимать осмысленное выражение.
— А вы здесь как оказались?
— Нормально, через дверь, — сказал Рубин. — Макс, молодец, всю ночь глаз не сомкнул, тебя охранял.
— У него работа такая. Это не героизм. У Филопонтовой был? — Натан сделал последний глоток, закашлялся… Марина стукнула его кулачком по спине.
— Был. Все в порядке, — Рубин достал из кармана сложенные вчетверо листы. — Она оказалась настолько любезной, что написала два экземпляра: на русском и на иврите. Кому хочется купаться в серной кислоте? Так что все нормально.
Натан поморщился. Было непонятно, то ли ему не понравился ответ Рубина насчёт серной кислоты, то ли его все ещё мучило похмелье.
— Тебе что, Натан, совесть покоя не даёт? Из-за Филопонтовой? Или из-за того, что напился? — невозмутимо спросил Михаил. — Могу дать бесплатный совет. Предположим, ты сделал что-то, что тебя беспокоит, и твоя совесть начинает слегка зудеть. Тогда ты возвращаешься назад и делаешь то же самое, только ещё вдохновеннее. Ты с размаху бьёшь по своей совести кувалдой, пока она не заткнётся. Ты даёшь понять этой твари, что она не смеет зудеть у тебя над ухом и заставлять испытывать всякие неприятные эмоции.
— Ты это серьёзно? — удивился Натан. — Такая логика больше подходит вот ей, — он кивнул на Марину.
— Почему это — мне? Я со своей совестью в ладу. А вот у вас она, похоже, чёрная, — Марина надула губки.
— Ладно, Топик, — примирительно сказал Натан, — иди отсюда. Нам поговорить надо.
Презрительно фыркнув, Марина вышла из кухни.
— Где ты её взял? — спросил Чёрный.
— Вчера на набережной какие-то отморозки хотели меня угрохать, а она была рядом. Пришлось её с собой взять, чтоб полиция не забрала, или того хуже, не убили. Если бы не Рубик с Максом, плохо бы мне пришлось.
— Ты это серьёзно?! Ну, нифига себе! А почему я не знал? — заволновался Евгений.
— Это уже вечером произошло, когда ты уехал. Да не переживай ты так, все обошлось. Знаешь, медведи иногда погибают, попадая в быстрое течение, несмотря на то, что хорошо плавают. Вот и я попал. Но пока не родился тот человек…
— Сплюнь!
— Тьфу, тьфу, тьфу! Вот что, Миша, ты сегодня найдёшь этого хмыря, Гринбаума, передашь ему признание Филопонтовой. Только копии сними.
— Само собой.
— Посмотрим, как он запоёт. Женя, ты со мной на стрелку поедешь в Хайфу. Хочу с Аароном встретиться. Я думаю, что на место Фазиля нужно поставить Игоря Шульмана. Мне кажется, он справится.
— Считаешь, что «северные» согласятся?
— Придётся побороться. Конечно, они захотят поставить кого-то из своих, но я им не дам. Это моя территория.
— Дядя Борух не объявлялся? Что-нибудь слышно?
— Нет, пока не объявлялся. Не дрейфь, Жека, Дядя Борух слов на ветер не бросает. Ты обзвонил журналюг насчёт презентации?
— Да. Сбор будет полный, даже американские и английские журналисты, аккредитованные в Израиле, приедут.
— Вот и замечательно.
— Натан, — вдруг сказал Рубин, — у тебя не создаётся впечатления, что мы латаем старые дыры?
— Что ты имеешь в виду?
— Получается, что твоя работа — затыкать дыры, ставить заплаты и подкручивать гайки. Это как очень старая машина — у неё отваливается фара, а когда ты её меняешь, спускает колесо, пока ты ставишь новое колесо, отваливается ещё одна фара… И так без конца. Израильтяне тебя боятся и уважают, но они возьмут тебя измором. Терпения у них на это хватит. Они дождутся, когда полиция спустит на тебя всех собак.
— Ты так думаешь? — Натан помолчал, потом поднял глаза. — Вы оба так считаете? Тогда я вам вот что скажу. Говорят, что, когда крыс обучают проходить через лабиринты, а потом помещают в лабиринт, не имеющий выхода, они, в конце концов, падают вверх брюхом, пищат и начинают в отчаянии грызть себе лапы. Совсем как люди. В своих лабиринтах я нахожу решение в девяноста процентах случаев. А израильтяне, привыкшие играть по тем правилам, которые для них установили, в трудных случаях начинают грызть себе лапы. Совсем как крысы. Вот я их и поставлю в такие условия, чтоб они начали сами себя кусать.
— Натан, ты идёшь поперёк системы. В конце концов, она тебя раздавит.
— А разве в России я не шёл наперекор системе? Да, я шёл рука об руку с авторитетами, с ворами в законе, в некоторые моменты жизни они бывают более честны, чем «избранники народа», готовые продаться за «кусочек сыра». Чем эта система отличается от той? Все любят деньги! Чем отличаются от крыс те же Бакланов или Шац, Щаранский или Либерзон? В этом смысле они все одинаковы. Поэтому сегодня мы и поедем с Чёрным в Хайфу, поставим Аарона и Зэева на место. На то место, которое определю я!
Рубин покачал головой.
— Ты слишком самоуверен, Натан. И беда не в том, что ты подставляешь себя, вместе с собой ты подставляешь и нас, которые в тебя верят. Неужели ты думаешь, я стал бы работать с тобой только из-за денег? Нет, я в тебя верю. И Чёрный верит. И многие другие. Ты гонишь волну, Натан, торопишь события.
— «Если не мы, то кто? Если не сейчас, то когда?», — процитировал Натан. — Вы, может быть, не понимаете всей глубины того, что я замыслил, но и объяснять этого я не буду. Не потому, что не доверяю, а потому, что в данный момент это не имеет смысла, — он налил себе ещё водки, опрокинул в рот, закусил куском ветчины. — Ладно, хватит разговоров. Поезжай, Миша.
— Эй, обо мне забыли, что ли? — раздался из комнаты недовольный голос Марины. — Я есть хочу!
— Что ты будешь с ней делать? — спросил Евгений.
— Пусть пока здесь поживёт, а том видно будет, — легкомысленно отмахнулся Натан. — С ней останется Макс. Отпускать её сейчас было бы неразумно.
Натан позвонил Аарону Бергу, договорился о встрече. Однако в последний момент передумал и назначил «стрелку» в Иерусалиме. «Чтоб никому не было обидно», — пояснил он. Потом сделал звонок Зэеву Розену, Рустаму, Бероеву, Юрию Шацу, и ещё нескольким израильским авторитетам. Все, кроме Бероева, который уехал в Америку на несколько дней, согласились встретиться.
В Иерусалим они приехали через два часа. Встреча была назначена в Старом городе, в одном из кафе, недалеко от Стены Плача. Натан послал вперёд Рубика и Шломо, проверить обстановку. И хотя он был уверен, что при большом скоплении людей вряд ли будут какие-нибудь эксцессы, проверить все равно никогда не помешает.
Разговор предстоял крупный, серьёзный и тяжёлый. Натан это понимал. В этой стране и в этом бизнесе, сколько бы у него денег не было, он оставался чужим. Все это время им владело не столько желание все сделать и повернуть по-своему, сколько безрассудный кураж. Тот самый кураж, который часто толкает людей на необдуманные поступки. И благодаря которому, вопреки логике, получается многое из того, что задумано. Но надеяться только на вдохновение нельзя. Каждый день можно ожидать пулю из-за угла, нож под ребро, взрывпакет в машине… Жизнь «под дамокловым мечом» не даёт времени на размышления, не даёт возможности расслабиться.
Шломо с Рубиком вернулись к машине. На лицах блуждали улыбки, хотя глаза напряжённо вглядывались в окружающих. Значит, все спокойно.
— Люди Рустама уже здесь. По всему периметру выстроились, — сказал Рубик. — Ни фига не понимают, их за километр видно.
— Больше никого? — спросил Натан, вылезая из «кадиллака».
— Нет.
— Хорошо. Собери всех наших, выставь наблюдение вокруг кафе. Только незаметно.
— Обижаешь, босс! Мы профессионалы, а не охранники базара, — засмеялся Шломо.
— Ладно, ладно. Береженного бог бережёт. Парочку человек посади в самом кафе. И не светитесь. Я ещё хочу видеть вас живыми.
— Думаешь, все так мерзко?
— Эти люди не играют по правилам. Они вообще не знают, что это такое. Значит, возможно все. Лучше перестраховаться, чем взлететь на воздух. Правда?
Телохранители одновременно кивнули, и растворились в толпе верующих, спешащих на молитву к Стене Плача.
— Ну что, Чёрный, пошли, — сказал Натан.
— Пошли, — вздохнул Евгений. — Слушай, а зачем я тебе там нужен? Без меня никак?
— Ты что, Жека? Трусишь? Такую статью потом напишешь! Да и вообще, знакомство с «этими» типами никогда не помешает. Всякое в жизни бывает. Может быть ты им понадобишься, может быть, и они тебе. Мало ли… Жизнь — потрясающе непредсказуемая штука. Двадцать лет назад я и представить себе не мог, что буду тем, кем являюсь сегодня.
— Двадцать лет назад я тоже понятия не имел об Израиле. А теперь я здесь.
— Теперь мы оба здесь. Ладно, потопали.
Хозяином кафе был араб Абу Кфир, в своё время закончивший Технологический институт в Ленинграде, хорошо говоривший по-русски, и с первого же знакомства почувствовавший в Натане чуть ли не земляка. Натан тоже относился к нему дружелюбно, и нередко, бывая в Иерусалиме, заходил к Абу перекусить. В его кафе он часто назначал «стрелки» и встречи.
Араб увидел Натана издалека, выбежал, обнял и зашептал на ухо:
— Там трое, тебя ожидают… Плохие люди, Натан. Ох, плохие! Я сердцем чувствую…
— Здравствуй, дорогой Абу! — громко сказал Натан, похлопал его по спине и тихо сказал, — Не переживай, нам тут кое-что перетереть нужно. Но ты молодец! Будь начеку. На всякий случай. И никого в кафе не пускай. Понял?
— Понял, дорогой, понял, — все так же радостно улыбаясь, выставляя напоказ огромные железные зубы, сказал араб. — Хочешь, своих людей позову?
— Да ты что, Абу, мы же не войну начинаем. Поздоровайся лучше с Женькой.
— Ой, Чёрный, дорогой, здравствуй! Извини! У меня для тебя есть настоящий колумбийский кофе. Пальчики оближешь!
— Спасибо, Абу, ты, как всегда, на высоте, — улыбнулся Евгений.
Они прошли внутрь. Кафе было пустым, только за одним из столиков сидели старый Аарон, Рустам и Зэев Розен. Остальные ещё не прибыли. Араб закрыл двери на ключ, завесил окна шторами. Натан с Чёрным приблизились с сидящим.
— Спасибо, что не отказались встретиться, — с лёгким поклоном произнёс Натан, отдавая дань восточной вежливости.
— Присаживайся, дорогой, — сказал Аарон. — Скажи, зачем притащил с собой журналиста?
— В данном случае, Чёрный не журналист. Он мой друг. Я ему доверяю.
— Хорошо, Натан, твой друг — наш друг, — старый вор показал рукой на стулья, и что-то сказал на иврите Зэеву.
— Разговор будем вести по-русски, Чёрный будет переводить, — сказал Натан.
— Как пожелаешь, дорогой, — улыбнулся Аарон. — Я всего лишь представил твоего друга Зэеву.
Натан вопросительно посмотрел на Чёрного, тот утвердительно кивнул. Абу принёс бутылку водки «Столичная», закуску, расставил на столе чашечки с дымящимся чёрным кофе. Собравшиеся сидели молча в ожидании остальных. Через полчаса кафе заполнилось. Не считая Моше Бакланова и Юрия Шаца, здесь собрались десять самых известных израильских воров в законе. Натан знал, что ему трудно будет убедить их в своей правоте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40