На самом деле, они довольно большие и тяжёлые, ими, наверное, ещё во времена Великой Отечественной пользовались. Хорошо, если духи не заметят или не запеленгуют. Тогда ещё есть возможность остаться в живых. Если заметят, то однозначно — труп. Это в лучшем случае. Потому что если возьмут в плен, то издеваться будут долго и изощрённо. Чёрных знал одного такого, десантника, в госпитале видел. Духи отрезали у него все, что было можно: уши, ноздри, веки, и естественно, член. Ещё не хватало нескольких пальцев на руках. Парень не хотел жить, да и вряд ли смог бы. В конце концов, он повесился в туалете. Так что в плен лучше не попадать. Лучше застрелиться. Это безопаснее и безболезненнее.
Приказ о начале операции поступил в начале сентября. Не самое лучшее время. Солнце палит во всю, кровь закипает, пыль забивается в горло, в нос, в глаза, если вода во фляжке кончилась, то на десять километров вокруг хрен чего найдёшь. Ни одного ручейка. Все пересыхает к чертям собачьим. Но солдаты приспосабливались: если в рейде такое случалось, собственную мочу пили. Не очень вкусно, но жажду на какое-то время утоляет. Потом уже, через много лет, на гражданке, Чёрных узнал, что называется это уринотерапией. Вообще-то, в Афганистане многие болячки мочой лечили. До медсанбата не всегда добежишь, а раны и ранки очень быстро начинили гноиться. Так что моча спасала не только от обезвоживания.
На операцию выдвинулись огромной колонной. Впереди шли две роты десантников с авианаводчиками, потом танки, пехота, БТРы, и так далее… Наши самолёты предварительно проутюжили место боевых действий. Но Панджшер — ущелье хитрое, длинное, не в каждый уголок бомба упадёт, на много-много километров тянется, вихляет, закручивает, что там за поворотом — одному Богу известно. Откуда стрелять начнут, из-за какого валуна, из-за какой скалы? Хрен его знает! В ущелье тишина гулкая, звенящая, от колонны такой грохот стоит, что только удивляешься, как это горы ещё не обрушились!
Впрочем, ждать пришлось недолго. Как только роты десантников прошли очередной поворот, а танки где-то отстали, раздался громоподобный шум камнепада, и впереди, метрах в трёхстах, обрушилась сверху огромная скала, перекрывшая ущелье. И точно такая же упала сзади. Десантники, и вместе с ними Женька Чёрных, оказались в каменном мешке, на абсолютно прямом отрезке метров в двести, который простреливался душманами сверху. Паника началась мгновенно. Никто не знал куда стрелять, куда бежать, гранаты взрывались повсюду, автоматные очереди косили всех без разбора… Крики, дым, смрад, огонь, оторванные руки и головы… Женька ощутил как его ударило под лопатку, гимнастёрка тут же обагрилась кровью, но боли не почувствовал. Он стрелял по горам, по чёрным лицам, которые высовывались то тут, то там. Пот заливал лицо, он ничего не видел, смертельный страх гнал его вперёд, под защиту скал, камней, трещин… Но убежища не было. Только гладкие стены ущелья. Женька вдруг увидел Юрку-Москвича. Тот махал ему рукой, лёжа за чьим-то трупом, и что-то кричал. Он не слышал что, видел только его разинутый рот и белые глаза. Потом увидел, как голова Москвича лопнула, как арбуз. Мозги разлетелись в разные стороны. Очевидно, разрывной пулей его долбануло. И только юркина рука все ещё продолжала трепыхаться в воздухе. Потом и она безжизненно упала. Чёрных когда-то читал, что время в определённые моменты может замедляться, останавливаться, идти вспять, но лишь сейчас он воочию увидел, что время действительно может течь медленно, как ленивая река. Ему казалось, что он видит полёты пуль, как в очень замедленной съёмке. Кто-то упал на него, рядом разорвалась граната, чьи-то кровавые ошмётки потекли по женькиной щеке… Перед лицом на тоненькой ниточке болтался чей-то вытекший глаз. Он скинул с себя обездвиженное тело, огляделся… «Где же танки? Танки где, черт бы их побрал!». Танков не было. Они не могли пробиться через упавшую и перегородившую дорогу скалу. Вокруг себя он видел только мёртвых и раненых. Кричали, ругались, выли… Ему навстречу полз безногий обрубок. Похоже, тот сам не осознавал, что остался без ног. Следом за ним тянулся кровавый след.
Где наши? — кричал парень. — Ты…радист хренов…вызывай…подкрепление…
Замочат всех…суки…
От рации остались только ремни. Она спасла Женьку. Очевидно, рация прикрыла его от осколков и пуль. «Есть Бог на свете!». Парень дёрнулся в последнем порыве, схватил Женьку за руку.
— Вызывай! Давай, падла! — и уткнулся носом в землю.
Метрах в десяти от него другой радист что-то орал в телефон. Но связи, похоже, не было. Он схватил рацию, грохнул её оземь. И в тот же момент его сразила пуля. Радист удивлённо посмотрел на расплывающееся на гимнастёрке пятно и упал на спину. Больше он не дёргался.
Чёрных заметил невдалеке небольшую щель между двумя валунами. Настолько небольшую, что туда с трудом могла бы протиснуться кошка. Но раздумывать было некогда. Он выждал, пока огонь немного утихнет, и со всех ног припустил к валунам. Где-то сзади громыхнуло, над головой пролетели осколки гранат, камни, щебень… Прямо перед ним автоматная очередь подняла фонтанчики песка. Но вот она, щель, рядом уже… Как он залез внутрь, Женька никогда не мог себе объяснить, будто в кошку перевоплотился. Но протиснулся, ужом в кольца свернулся, в комок сжался, в три погибели, и потерял сознание.
Что было дальше, он не знал, не помнил. Очнулся в госпитале. Уже там узнал, что из семисот человек в живых остались только шестеро. Четверо были тяжело ранены, одному оторвало ногу, и лишь он, Женька Чёрных, был ранен легко. Относительно, конечно, легко. Врачи и медсёстры ходили на него смотреть: это ж надо, остаться целым в такой мясорубке!
— Долго будешь жить, — сказал ему главврач, полковник Ляшенко, — хранят тебя ангелы. Зачем-то ты нужен на этой земле, — и протянул осколок, маленький, еле видимый, который он вытащил из женькиной спины. — Если бы эта херня попала чуть-чуть левее, ты бы уже был на небесах.
Чёрных взял осколок, посмотрел на него, и выбросил в окно. Жизнь продолжалась. Через две недели он вернулся в часть. Петька-Казах обнял его, пустил скупую слезу, достал из кармана косяк.
— Я ждал тебя! Даже не пыхал. Пойдём?
— Что, уже похоронил?
— Да ты чо, Жека?! Мы думали, тебя духи в плен взяли.
— Ха! Не дождётесь. Мы с тобой ещё поживём! Правда?
Когда Женька вернулся домой после армии, на стене, в рамочке, висело извещение о том, что он, Евгений Чёрных, пропал без вести. Оказалось, что после той мясорубки, когда его не нашли ни среди раненых, ни среди мёртвых, комроты отправил родителям это сообщение. Так полагается по армейским законам. Если человек не находится в течение трех суток, значит, пропал без вести. Естественно, он никуда не пропадал. Его, когда он был без сознания, вывезли на танке, а потом уже самолётом отправили в госпиталь. В той армейской безалаберности, в принципе, потерять человека было легко.
— Мама, может, выбросишь? — спросил он, когда увидел извещение в рамочке.
— Пусть висит. Примета такая есть. Долго жить будешь, — ответила мать.
12. КОРПОРАЦИЯ «РОС-ИСРАЭЛЬ».
Натан снова почувствовал себя в своей тарелке. Он мотался по всему Израилю, встречался с бизнесменами, политиками и министрами, ездил в Америку и Германию, уговаривал тамошних миллионеров поддержать израильский бизнес. Зарубежные богачи особой радости по этому поводу не проявляли, но и в открытую не перечили. Вести совместные дела с Израилем, вкладывать деньги в его экономику, никто не торопился. Не та ситуация была в стране. Арабы, террористы, взрывы, сотни погибших, инфляция — все это не способствовало нормальному бизнесу. Натан, однако, не отчаивался. По большому счёту, на Израиль ему было наплевать. Он всегда считал, что своя рубашка ближе к телу. Ему необходимо было набрать вес на международной арене, нужно было, чтоб о нем заговорили. Ему необходимы были крепкие деловые связи. Он лучше, чем кто бы то ни было, знал, насколько непрочны могут быть отношения с друзьями. Да и не бывает друзей, и не может быть, ни в бизнесе, ни во власти. Есть лизоблюды, готовые за копейку предать и продать, готовые пресмыкаться перед кем угодно и когда угодно. Натан никому не доверял. Поэтому и стремился как можно быстрее, пока ему не перешли дорогу, упрочить своё положение. Поэтому и в деньгах не скупился, тратил не считая, оплачивал услуги мелких посредников и крупных мародёров.
Дядя Борух из России прислал маляву, что «дело на мази, пацаны передают привет, помнят, желают всех благ». Письмо порадовало, он был уверен, что на российских авторитетов можно положиться, хотя в душе оставался все тем же недоверчивым скептиком. Уж очень зыбкими были отношения между корешами в новой России. К тому же обстоятельства, при которых он уезжал из Питера, оставляли желать лучшего. Сейчас все газеты, и российские, и израильские, писали о проворовавшемся Собчаке, о Чурилове, который наплевал вообще на все законы, и уголовные, и человеческие, о спившемся президенте, о новых отморозках, которые все больше и больше входили во власть, которые не боялись ни черта, ни бога, делали деньги на нищей и больной России. Возвращаться обратно, честно говоря, не хотелось. Несмотря на то, что в Питере осталась жена и дети. Правда, они давно развелись. Когда Натан понял, что он ещё долго их не увидит, то предпочёл дать ей развод. Зачем любимой женщине быть «соломенной вдовой»? К тому же развод давал надежду, что к жене никто претензий иметь не будет. Она была не в курсе его питерских дел, знакомств и связей. Он отправлял ей деньги, правда, не очень большие суммы, чтоб не вызвать подозрений.
Деньги, которые лежали в швейцарском банке и в оффшорной зоне, Натан не торопился переводить в Израиль. Они уже были отмыты, они были «чистые», составляли не один миллион долларов, но это был «неприкосновенный запас». Тем более что и в Израиле на него начали коситься. Натан понимал, что в этой стране он — белая ворона. Не могли богатые израильтяне простить, что какой-то русский лезет в их карман, в их епархию, переманивает к себе потенциальных инвесторов. В газетах все чаще стали появляться статьи о «русской мафии», о «пятой колоне», и тому подобная ерунда. Израильтяне, доверчивые, как дети, верящие всему, что пишет пресса, напуганные появлением наглых, беспринципных, рвущихся как можно быстрее войти в новую жизнь, беспощадных в достижении своих целей, «русских», были по настоящему обеспокоены. Полиция рыла землю носом, стараясь доказать, что эти страхи не беспочвенны. Неважно, что «русской мафии», как таковой, не существовало. Важно было найти нового внутреннего врага, кроме арабов. И списать на него все огрехи правительства, коррумпированного, жадного до лёгких денег, и плюющего на свой народ с высокой колокольни Кнессета. Свою зарплату полицейские отрабатывали на совесть. И Натан, как нельзя лучше, подходил для этого. Хотя не только Натан был под «колпаком». Уже на крючке висели и Григорий Лернер с его российско-израильской торгово-промышленной компанией, и братья Белые с их миллиардами, и Генрих Брокман с его нефтеналивными танкерами, и многие другие… Вся эта суета вокруг «русских» страшно нервировала, каждый день можно было ожидать ареста, а потом до бесконечности предъявления обвинения… Хотя полиция чаще всего обвиняла бездоказательно, на пустом месте, при желании на любого можно найти компромат, особенно, если человек занимается бизнесом. Ко всему прочему, Натана стал беспокоить Фазиль. Он подозревал, что дагестанец ведёт с ним двойную игру. А возможно, и не только с ним. Несколько дней назад Фазиль был арестован, ему предъявили обвинение в незаконном ввозе на территорию страны проституток, связях с арабскими террористами, отмывании денег, полученных от продажи наркотиков… Каждое из этих обвинений тянуло на довольно большой срок, однако Фазиля выпустили прямо из зала суда. Натан считал, что тот пошёл на соглашение с полицией. Он приказал Игорю Шульману, который после освобождения входил в группировку дагестанца, как можно быстрее выяснить, имеют ли его подозрения основания. Ничего конкретного Шульман сказать не мог, но сообщил, что к Фазилю домой, под покровом ночи, иногда наведывается Сергей Быков. Тот самый Бык, которого в тюрьме по приказу Дяди Боруха опустили, и который уже перестал считаться человеком! Какие общие интересы могли быть у «обиженного» бывшего мента и у израильского авторитета? Пусть у мелкого, но все-таки авторитета. Однако, за эту информацию можно было зацепиться. Вряд ли те, кто стоит за Фазилем, будут довольны таким союзом.
Иногда Натан приглашал к себе Чёрного, они играли в шахматы… И тому, и другому нужны были такие вот спокойные вечера, когда можно расслабиться, выпить по рюмке коньяка, поговорить по душам, не опасаясь, что кто-то может подслушать… Нередко Натан заводил разговор о делах, но Чёрный понимал, что тот говорит не для него, просто ему нужен был слушатель, на котором можно было бы проверить различные версии. Поэтому Чёрный редко что-нибудь советовал, чаще молчал. Натана это устраивало. В последнее время его начало тяготить одиночество, острое, скребущее… Знакомых много, приятелей тоже, от женщин отбоя нет… Но все не то. Родных людей не было. Чёрный не в счёт. Он друг, с ним можно говорить откровенно, и все равно — не то. Одиночество — оно не в людях, оно — в душе. Волк по натуре, Натан никогда не чувствовал себя обделённым, но в последнее время участились приступы эпилепсии, ночные кошмары, и, как никогда, стала душить тоска. От этого ощущение одиночества только усиливалось. Все чаще, по русскому обычаю, он пытался залить душевный разлад водкой. Но и это не спасало, только горше становилось. Напивался Натан всегда в одиночестве. Он не понимал, зачем для этого дела нужны собутыльники. Чтобы плакаться им в жилетку? Чтобы они потом обсуждали его между собой и смеялись? Нет уж, не дождутся! Единственным свидетелем пьяных откровений Натана, был Евгений. В последнее время они сошлись достаточно близко, но Чёрному и в голову не приходило использовать эту его слабость в своих целях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40