Я впился в скалу руками, ногами и даже почти зубами, звезды кружились над головой, и вращение все ускорялось.Не помню, как я оказался внизу. Колени и локти болели, наверное, я ободрал их при падении. Когда я более или менее оклемался, я увидел тот самый карниз, на котором только что стоял: метра три от земли, не больше. Я схватил первый попавшийся камень и что есть сил запустил им в скалу, по всему обрыву раскатился грохот, как от взрыва. Во все стороны с визгом полетели белые камушки и разбежались по траве, как перепуганные мыши. Я швырнул еще один камень, потом еще один, и еще…— Сволочь! Сволочь! Сволочь! — орал я, мой голос было слышно, наверное, за тысячу миль. — С-В-О-Л-О-Ч-Ь!Чуть не полночи я проискал свой велосипед. А когда нашел, сразу же налетел на булыжник — цепь соскочила и застряла между колесом и рамой. Пока я пытался высвободить ее, порезал большой палец. Я ругался последними словами. Все сплелось в какой-то кошмарный сон, в котором было все: крики, масло, пот, кровь, ярость, рыдания — все что угодно.Наконец за последним поворотом показались огни Шеффилда. Огромное оранжевое соцветие огней, подмигивающих друг другу. Там дом Элен, магазины, школа. И наш дом, лестница. Комната. Кровать.Здравствуй, Никто.Я думала, что умру сегодня. Мать не водит машину, поэтому я сама села за руль. Она болтала без умолку. Вероятно, ее угнетало мое молчание, и она читала вслух названия улиц, рекламу на щитах и даже номера машин. Я же пыталась заставить себя поверить в то, что это обычная операция, просто нужно удалить из организма ненужные клетки. И только.Остановив машину во дворе больницы, я увидела на траве мертвую птицу — маленькое костлявое тельце без перьев.Меня взвесили, обследовали и переодели в ночную рубашку. Мать все время была рядом, мою одежду она сложила к себе в сумку. Мать переночует у своей сестры, тети Пат, которая живет неподалеку и которая утром отвезет нас домой. Все спланировано.Вошли доктор с социальным служащим, они уселись напротив и стали разговаривать со мной, ну, конечно, спросили, абсолютно ли я уверена, что хочу этого. Губы меня не слушались. Интересно, они меня презирают? Вот тоже придумали работу — проводить такие собеседования.Мать взяла меня за руку и сказала, какая я храбрая девочка и как все будет хорошо, когда я на следующей неделе снова пойду в школу, как будто ничего и не произошло. Мне только было обидно, что она не поцеловала меня на прощание, я так ждала этого. Мне хотелось ее обнять и попросить остаться, мне было страшно.Кровать была непривычно высокая. Простыни накрахмаленные, почти бумажные. Я закрыла глаза и комочком свернулась под одеялом. Я пыталась представить, какой ты там, внутри меня. Тебе двенадцать недель. Ты похож на маленького розового головастика, я специально смотрела в медицинской энциклопедии. Девять сантиметров в длину. Четырнадцать грамм.Я вспомнила, как скакала на коне, как меня бросало из стороны в сторону, и представила, как ты там внутри держишься за меня изо всех сил. Держишься, хотя еще ничего не знаешь и ни о чем не думаешь.Тут мне пришло в голову, что, может быть, это я на самом деле держалась за тебя, как будто ты и есть мое настоящее я. Как будто в тебе уже заключается тайное знание, еще для меня недоступное. Я почувствовала, как моя личность раздваивается.Я все еще пыталась разглядеть тебя в себе, преодолеть страх, прозреть его причину, когда вошла медсестра с каталкой. Слишком скоро, я не готова еще. Она ничего не сказала, просто подошла к кровати и достала шприц. Свет ламп ослепил меня, меня обдало жаром и страхом. Паника накатывала удушливой волной, я спросила, зачем укол, и она ответила, что пора делать операцию.Крис, где ты?Я сказала, что мне срочно нужно с кем-то поговорить. Она попросила меня не шевелиться и обещала, что все будет хорошо, больно не будет и все займет не больше минуты. Ее голос звучал по-другому, не так, как мой. Я поняла, что мои слова звучат только у меня в голове, а вслух я не могу произнести ни слова. Я рыдала во весь голос и отталкивала ее руку. Она сказала, что если мне нужно с кем-то поговорить, она сейчас кого-нибудь приведет. Как только за ней закрылась дверь, я почувствовала, что снова могу дышать. Я соскочила с кровати и нацепила тапочки. В моем шкафчике лежали только моя сумка через плечо и пакет с умывальными принадлежностями, я схватила и то и другое и выскочила в коридор. Сначала я думала спрятаться в туалете, но тут услышала, что медсестра уже возвращается, с кем-то возбужденно беседуя, и проскочила мимо уборных прямо в приемную. На мое счастье, регистраторша за столиком искала что-то, отвернувшись к шкафчику с медицинскими картами, и мне удалось незамеченной выскользнуть на улицу. Ключи от машины лежали у меня в сумке. Дрожащими руками я открыла машину, завела мотор и выскочила на дорогу.Помню, я однажды смотрела такой фильм, который сначала был черно-белым, а потом постепенно становился цветным. Неожиданно, я заметила, что листва на деревьях зеленого цвета.Алые тюльпаны пылали на грядках перед домами. Остановившись на красный свет, я заметила, как девушка в соседней машине поглядела на меня, толкнула мужчину на соседнем сиденье и указала на меня пальцем. Они засмеялись: видно, моя ночная рубашка их развеселила. Она мне и самой, кстати, понравилась, хотя я обычно сплю в длинной футболке, но рассказать им об этом я не могла, включился зеленый. Вести машину было непросто: подошвы тапочек были слишком мягкие. Я включила радио, опустила стекла и запела.Особенно неприятно было скакать в этих тапочках от машины до дома по острой кирпичной крошке, рассыпанной во дворе.Я приняла ванну. Я врубила внизу сидишник на полную громкость и оставила дверь ванной открытой. Ты ведь любишь музыку?Искупавшись, я надела свою любимую бархатную юбку (я сама купила ее в «Фифтиз», наверное, совсем скоро я буду выглядеть в ней ужасно), потом села в машину и поехала к отцу в библиотеку. Он был в зале краеведения, помогал какому-то студенту найти нужную книгу. Увидев его, я опять занервничала. Присела за стол и стала ждать, когда он меня заметит. Сложив руки за спиной, он просматривал книжные полки, перебирая пальцами рук, будто бы играя на фортепиано. Может быть, он и в самом деле играл про себя какую-то мелодию. Отец слишком горбится. И он очень худой. Очень спокойный и скромный человек, по-моему.Студент сказал что-то, что развеселило отца, он поднес руку ко рту, закашлялся — и в эту секунду увидел меня. Извинившись, он осторожно, почти что на цыпочках, подошел ко мне.— А ты что тут делаешь?Я протянула ему ключи от машины.— Мама у тети Пат, — сказала я. — Скоро она позвонит тебе и попросит, чтобы ты отвез ее домой.— То есть как — позвонит? — удивился отец. — Она же сказала, что вы уезжаете к Пат вместе, на два дня.Я-то надеялась, что он просто возьмет ключи, но он явно пребывал в таком недоумении, что я решила ему все объяснить.— Я не была у тети Пат. — Я помедлила. — Отец, у меня будет ребенок.Мои слова потрясли его. Он так смутился, что я взяла его руки в свои и попыталась успокоить. Я рассказала ему про больницу и про аборт. Отец немного отклонил голову назад и, словно не узнавая, пристально смотрел на меня. Он выглядел совершенно растерянным. Именно он, а не я, нуждался сейчас в утешении.К нам подошла одна из библиотекарш, деликатно покашляла. Она сообщила, что отца срочно зовет к телефону жена. Он сразу же устремился из комнаты, даже не оглянувшись на меня.…Когда я ушла из библиотеки, было уже три часа, и я решила сходить встретить Криса у школы. Я пошла через парк, так короче. Сегодня он был заполнен молодыми женщинами с колясками. В жизни не видела столько колясок зараз.Встречаясь, женщины улыбались друг другу, будто все они были участниками какого-то шпионского заговора или состояли в каком-то секретном обществе.Крис вышел из школы одним из последних. Похоже, сегодня он не выспался. Он шел один, повесив голову и закинув сумку на плечо, мысли его явно блуждали где-то далеко. Если бы я его не окликнула, он бы так и прошел мимо, не заметив. Увидев меня, он побледнел. Я подождала, пока он придет в себя, бросит сумку и обнимет меня. И тогда я ему все рассказала.Все, милый Никто. Теперь я никому не позволю отнять тебя у меня.— Что же нам теперь делать? Это были первые слова, которые пришли мне в голову.— Не знаю. Придумай что-нибудь.Я сказал, что уже придумал: мы убежим в нашу пещеру и будем там жить среди дербиширских пустошей. Конечно, это я шутил, просто чтобы развеселить ее.— Не знаю, по-моему, ты должен что-то решить всерьез. — Ее голос звучал напряженно и устало. Конечно, у нее был тяжелый день. — Ты, конечно, романтик. Но пора взглянуть на вещи с реальной стороны.— Ну, у меня есть двадцать фунтов, — прикинул я. — А в августе еще будет день рождения, кто-нибудь подкинет деньжат. И я найду на лето какую-нибудь работу.Между прочим, у нас с этим не так легко. Большинство наших соседей сидели вообще без работы и зимой, и осенью, а летом тем более. Надо будет отправиться на юг и подыскать что-нибудь там. Непонятно, правда, где я буду жить.— А потом? — тихо спросила Элен — Когда ребенок родится? Что потом, Крис?Когда я вернулся домой, отец и Гай сидели вместе на диване в гостиной и рассматривали старые фотографии. В основном, это были фотографии бабушки и дедушки, которые умерли еще до того, как я родился. Там были и детские снимки отца. Я плюхнулся в кресло и вяло смотрел, как они разбирают пыльные коробки. Отец рассказывал Гаю истории, связанные с тем или иным снимком, мы их все уже по несколько раз слышали. Их голоса доносились откуда-то издалека; я то дремал, то засыпал, то опять просыпался. Я бы давно заснул, если бы не их болтовня.— Смотри-ка, а вот тут мы с Крисом — просто одно лицо, — сказал отец. — Крис, хочешь поглядеть, каким я был в твоем возрасте?Мне ни на что не хотелось глядеть. Даже глаза открывать не хотелось. Гай подполз ко мне и подергал за плечо. Я прекрасно знал, какую фотографию отец имеет в виду, мне даже не надо было глаз для этого открывать. Это фотографию снимал дедушка: отец в военной форме, подстриженный «под ежик», с бравым выражением лица, уходит на военную службу. Действительно, он здесь как две капли воды похож на меня. Раньше, когда я смотрел на эту фотографию, мне казалось, что отец на ней уже взрослый. А теперь я видел, что он такой же мальчишка, как и я, с юношеским лицом и застенчивой улыбкой.— Ты воевал с немцами? — спросил Гай.— Что ты, какое там воевал! — ужаснулся отец. — Я все-таки не такой старый. И неужели ты думаешь, что я бы вот так стоял — рот до ушей, если бы знал, что меня посылают на эту мясорубку?Он потянулся ко мне и забрал фотографию обратно. Замечтавшись, отец поглаживал ее пальцами, словно надеясь дотронуться до лица этого молодого юноши в военной форме.— Сам себя не могу представить! — засмеялся он. — Другая жизнь. Наверное, я считал себя тогда властелином мира, как вот Крис.Я закрыл глаза.— Только у тебя сейчас, Крис, шансов в сто раз больше, чем было у меня, — продолжал отец. Не в силах больше слушать, я вновь отдался убаюкивающим волнам сна. — Смотри, не растеряй их. А то потом не наверстаешь.Здравствуй, Никто.Когда она вернулась от тети Пат, моя мама, которая твоя бабушка, даже не взглянула на меня, словно мы не знакомы. Я сидела в кухне и ждала ее возвращения, а когда услышала, что к дому подъехала машина, пошла и открыла ей дверь. Я привела себя в порядок, чтобы ей было приятно на меня смотреть, и заварила чай. Но она прошла мимо и направилась прямо к себе наверх. Уже с лестницы она сказала мне, не оборачиваясь:— Элен, ты меня очень серьезно подвела.Вот и все. Что ж поделаешь, кого-то я должна была подвести.Отец вошел следом, бренча ключами от машины. Он встревоженно взглянул на меня и направился в соседнюю комнату, где его ждало фортепиано. Видно, решил, как всегда, отгородиться от неприятностей своей музыкой. Я поспешила следом и опередила его, усевшись на фортепьянный стульчик.— Что она сказала? — спросила я отца.— Мама очень расстроена, Элен.— Ясно, что она расстроена, но что она решила? Позволит она мне здесь оставаться?— Бог с тобой! — отец всплеснул руками. —Не выкинет же она тебя на улицу!— То есть позволит ли мне с ребенком жить здесь?— Милая, неужели ты действительно решила его оставить? — умоляюще посмотрел на меня отец.Я почувствовала, как на меня накатывает удушливая волна, и понимала, что если я сейчас заплачу, то это надолго, успокоиться уже не получится. Рыдания уже подступали к горлу, и, развернувшись на стуле, я открыла крышку фортепиано и начала играть. Разговоры все равно не помогут. Я понимала, что поступаю точно так же, как отец поступил бы на моем месте, но меня это уже не смущало. 'Я просто ничего не могла с этим поделать: музыка жила во мне, вот как ты живешь, мой милый Никто, в ней была моя кровь, мое дыхание. Я не знала, что я играю, импровизация лилась сама собой, голос отца звучал где-то далеко-далеко, по ту сторону океана музыки.— А я бы отдал все на свете — абсолютно все, чтобы учиться в музыкальном колледже. Понимаешь ты это или нет?В жизни не слышала, чтобы отец говорил с таким гневом в голосе. Или это была горечь?Но мне было все равно. Темные мрачные аккорды падали в колодец моей души.— Ты не имеешь права бросать свою жизнь на ветер! МАЙ С этого дня мы с Элен использовали каждую возможность, чтобы побыть вместе. Мне кажется, что неделя после того, как она сбежала из больницы, была для нас самой счастливой неделей. Мы словно слились воедино и делили пополам все наши каждодневные радости и горести. Прошлое и будущее словно перестали существовать для нас.— Что же нам все-таки делать? — спрашивала меня порой Элен, или я задавал ей этот вопрос, но ответ оставался прежним. Мы ничего не знали, вселенная казалась нам слишком огромной и хаотичной, чтобы пытаться управлять ею.— Но что бы ни случилось, мы будем вместе.Мне так и не позволили приходить к ним в дом, звонить Элен тоже было бесполезно. Но мне хотелось как можно больше быть рядом с нею. Вот почему, встретив однажды по дороге из школы ее брата, Робби, я попробовал подкупить его, чтобы он передал Элен мое послание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21