Может, она помнит, пользовался ли кто вашей машиной вечером во вторник на той неделе?
— Понимаете, она… Нет, сейчас неудобно, джентльмены.
— А когда будет удобно?
— Не знаю. Дайте мне немного времени на обдумывание.
— Обдумывание чего? Когда будет удобно? Или намерены ли вы сотрудничать?
— Вопрос не в том. Я…. Словом, меня смущает процедура.
— Процедура?
— Как это все должно происходить. Правила.
— Правила, процедура — это и значит «как полагается»? — уточняет маленький сыщик с издевательской улыбочкой.
— Я не разбираюсь в этой терминологии. Наверно, смысл один.
— Я тоже не разбираюсь в этой терминологии, мистер Мак-Кой, потому что такой терминологии не существует, не существует такого порядка и такой процедуры. Вы либо сотрудничаете со следствием, либо же нет. Я думал, что вы намерены сотрудничать.
— Да, конечно. Но вы лишаете меня выбора.
— Выбора между чем?
— Вот что. Я думаю, самое правильное будет мне посоветоваться… проконсультироваться с адвокатом.
Как только эти слова слетели с его губ, он понял, что сделал страшное признание.
— Как я вам уже говорил, — сказал маленький сыщик, — это ваше право. Но для чего, интересно, она вам понадобилась, эта консультация с адвокатом? Зачем вам идти на такие хлопоты и траты?
— Просто хочу быть уверен, что поступаю, как… — опять это слово! — как полагается.
В разговор ввязался жирный, который сидит в кресле:
— Позвольте у вас спросить, мистер Мак-Кой. Есть что-то, в чем вы хотели бы признаться и облегчить душу?
Шерман похолодел.
— Облегчить душу?
— Потому что если есть, — отечески улыбаясь, какое нахальство! — то сейчас для этого самое время, пока дело еще не зашло далеко. Потом будет труднее…
— Что именно я, по-вашему, должен сказать, чтобы облегчить душу? — Шерман хотел произнести твердо, а получилось растерянно.
— Это я у вас спрашиваю.
Шерман поднялся и сказал, качая головой:
— По-моему, дальнейший разговор сейчас бесполезен. Я должен посоветоваться…
— … с адвокатом? — договорил за него маленький сыщик, по-прежнему сидя на краешке его стола.
— Да.
Маленький сыщик покачал головой, словно бы говоря, что, мол, вот толкуют тебе, а ты уперся, и ни в какую.
— Ваше право. Но если у вас есть что-то существенное, о чем советоваться с адвокатом, вам же будет лучше прямо сейчас это нам рассказать. И вы сразу почувствуете себя гораздо лучше. Небось не так все страшно, как вам кажется. Кто не делает ошибок.
— Я вовсе не говорю, что есть что-то существенное. Ничего существенного. — Он попал в ловушку. Ему диктуют правила игры, а надо было всю игру отвергнуть!
— Вы уверены? — спрашивает жирный, изображая на лице отеческое участие, а в действительности просто ужасно… непристойно… ухмыляясь. Какая наглость!
Шерман протиснулся мимо сидящего на столе Мартина, который провожает его убийственным взглядом маленьких глаз. У двери Шерман остановился.
— Весьма сожалею, — говорит он, — но я не вижу смысла в продолжении нашего разговора, по-моему, мне не следует дальше обсуждать эту тему.
Маленький сыщик — наконец-то! — встал, слез, слава тебе господи, с моего стола, пожал плечами и посмотрел на жирного. Тот тоже поднялся.
— О'кей, мистер Мак-Кой, — говорит маленький. — До встречи… в присутствии адвоката.
Тон такой, словно он говорит: «До встречи в суде».
Шерман открыл дверь библиотеки и жестом приглашает их выйти в холл. Для него сейчас очень важно пропустить их вперед и выйти из комнаты последним — в знак того, что это как-никак все-таки его дом и хозяин здесь — он.
В прихожей, куда выходит дверь лифта, маленький сыщик вдруг сказал жирному:
— Дейви, у тебя есть карточка? Дай мистеру Мак-Кою.
Жирный достал из бокового кармана пиджака и протянул Шерману мятый кусок картона.
— Передумаете — позвоните, — говорит маленький.
— Вот именно, подумайте хорошенько, — добавляет жирный со своей жуткой ухмылкой. — Что бы там ни было у вас на совести, чем скорее вы нам скажете, тем лучше для вас. Такой порядок. Сейчас вы еще можете оказать нам содействие. А будете тянуть… придет в движение судебная машина, и… — он вскинул кверху обе жирные ладони, как бы говоря:"… и тогда уж ты неприятностей не оберешься".
Шерман открыл им дверь. Маленький сыщик повторяет:
— Подумайте хорошенько.
А жирный, выходя, еще и подмигнул.
Шерман закрыл за ними дверь. Ушли. Но он испытал вовсе не облегчение, а глубокую, мучительную тревогу. Он ощущал всеми нервами, что потерпел сокрушительный разгром, хотя, в чем именно он заключался, сам не понимал. Шерман не умел анализировать свои страдания. Над ним совершено подлое насилие — но как это произошло? Каким образом эти два… низкооплачиваемых… скота… ворвались в его жизнь?
Он обернулся — Бонита вышла из кухни и стояла в дверях на краю мраморного пола. Надо ей что-то сказать. Она же знает, что приходили из полиции.
— Эти люди расследуют автомобильную аварию, Бонита.
Слишком взволнованный тон.
— Аварию? — Она таращит глаза, как бы прося: «Расскажите!»
— Да… Я не знаю. У одной из машин был номер, похожий на один из наших. Что-то в этом духе. — Он вздохнул и беспомощно развел руками. — Я сам толком не понял.
— Вы не должны волноваться, мистер Мак-Кой. Они знай, что это не вы.
По тому, как она это произнесла, можно было понять, что вид у него испуганный дальше некуда.
Он вернулся в библиотеку, закрыл за собой дверь, выждал минуты три-четыре. Глупость, конечно, но у него было такое чувство, что не выжди он, пока сыщики покинут здание, и тогда они вернутся назад, вдруг, нежданно-негаданно опять возникнут в комнате, ухмыляясь и жутко подмигивая. Переждав, он позвонил Фредди Баттону домой и попросил передать, чтобы тот позвонил, как только вернется.
Мария. Необходимо с ней поговорить. Рискнуть и позвонить прямо из дома? Неизвестно еще, где она… в «конспиративной квартире»… или дома на Пятой… А вдруг телефон прослушивается. Как быстро это можно подключить?.. Могли они, пока здесь были, установить подслушивающее устройство?.. Спокойно. Нельзя так сходить с ума. Но что, если уже вернулась Джуди, а я не слышал?
Шерман встал из-за стола и снова вышел в свой великолепный холл… Никого… Слышно негромкое металлическое бряканье — клинк, клинк… Это бляхи на ошейнике Маршалла… Такса со скорбным видом, переваливаясь, выходит из гостиной… Когти цокают по мрамору… Колбаса на ножках… Половина его неприятностей — из-за этой собаки… А тебе дела нет ни до какой полиции, верно?.. Поесть и погулять, погулять и поесть… Из-за двери высунула голову Бонита… Как бы чего не пропустить. Полицейские, это ведь так интересно… Шерман смотрит на нее с осуждением.
— О, я думать, что миссис Мак-Кой вернуться домой, — оправдывается она.
— Не беспокойтесь, — отвечает Шерман. — Когда миссис Мак-Кой и Кэмпбелл вернутся, вы их услышите. (А до той поры не суйте, пожалуйста, нос в мои дела.)
Бонита правильно поняла его интонацию и скрылась на кухне. Шерман вернулся в библиотеку. Надо рискнуть и позвонить. И как раз в эту минуту открылась дверь с площадки в квартиру. Джуди и Кэмпбелл.
Как быть? Каким образом теперь связаться с Марией? Лучше, наверно, сначала сказать Джуди про посещение полиции. Иначе все равно Бонита расскажет.
Джуди смотрит на него вопросительно. Что это за туалет на ней? Белые фланелевые брюки, белый свитер и какой-то новомодный черный пиджак с широченными подложенными плечами… рукава отвернуты по самый локоть… и нелепые широкие лацканы чуть не до пояса… А вот Кэмпбелл в школьной темно-красной вязаной паре и белой блузке с круглым воротничком выглядит как настоящая леди… Почему это в наши дни маленькие девочки ходят одетые, как порядочные взрослые дамы, а их мамаши одеваются как пятнадцатилетние хулиганки?
— Шерман, — озабоченно спросила Джуди, — что-то случилось?
Сказать ей про полицию прямо сейчас? Нет! Надо выйти на улицу и позвонить Марии!
— Да ничего, — отмахивается он. — Я просто собирался…
— Папа! — Кэмпбелл подходит к его ноге. — Видишь у меня карты?
Карты?
Она протягивает отцу три маленькие игральные карты: туза червей, туза пик и туза бубен.
— Какие они? — спрашивает ребенок.
Что значит какие?
— Не знаю, моя хорошая. Просто карты.
— Да, но какие?
— Постой минутку, дорогая. Джуди, мне надо ненадолго уйти.
— Ну, папа! Какие они?
— Это ей дал волшебник, — пояснила Джуди. — Скажи ей, что это за карты, — и чуть кивнула, как бы говоря: «Сделай, как она просит, ей хочется показать фокус».
— Когда вернусь, — говорит он дочери. — Я должен ненадолго уйти.
— Ну, папа же! — Она прыгает вокруг, тянет карты к самому его носу.
— Потерпи немножко, детка!
— Ты уходишь? — удивляется Джуди. — Куда?
— Мне надо заскочить на минутку…
— Папа! Скажи, какие это карты!
— … к Фредди Баттону.
— Па-па!
— Тише, — говорит ей мать. — Перестань шуметь.
— Папа… смотри! — Три карты танцуют у него перед глазами,
— К Фредди Баттону? А ты знаешь, который час? Нам уже пора собираться.
— Ну скажи, какие они, папа!
Господи! Совсем забыл! Они же должны были ехать на обед к этим кошмарным Бэвердейджам! Знакомцы Джуди… ходячие рентгенограммы. Сегодня? И думать нечего!
— Я, право, не знаю, Джуди. Я… неизвестно, как долго я задержусь у Фредди. Мне очень жаль, но…
— Что значит «право, не знаю»?
— Па-апа! — сейчас расплачется.
— Бога ради, Шерман, посмотри ты на ее карты.
— Нельзя говорить «бога ради», мама!
— Ты совершенно права, Кэмпбелл. Я не должна была так говорить.
Шерман наклонил голову и сделал вид, что присматривается:
— Н-ну… вот это туз червей… это туз пик… ну, и туз бубен.
— Ты уверен?
— Да.
Улыбка во всю рожицу. В предвкушении торжества.
— Сейчас я просто помахаю ими. Вот так.
И принимается махать, как веером, с такой скоростью, что все знаки сливаются.
— Шерман, сейчас у тебя нет времени идти к Фредди Баттону.
Выражение лица строгое и не допускающее возражений.
— Но мне необходимо, Джуди. — Он скашивает глаза в сторону библиотеки, мол, там я тебе все объясню.
— Биббиди, боббиди, бу! — произносит Кэмпбелл. — А посмотри теперь!
Джуди, сдержанно-сдержанно:
— Мы сегодня — едем — обедать — к Бэвердейджам.
Он смотрит, что у Кэмпбелл в руках.
— Туз бубен… туз червей… и туз… треф? Вот это да, Кэмпбелл! А трефовый-то туз как здесь очутился?
Она в восторге.
— Просто очутился, и все.
— Волшебство какое-то.
— Шерман…
— Как же ты это сделала? Я глазам не верю.
— Шерман, ты меня слышишь?
Кэмпбелл, скромно:
— Меня волшебник научил.
— Ах, волшебник! Какой волшебник?
— Волшебник на рождении у Маккензи.
— Вот удивительно!
— Шерман, посмотри на меня.
Он смотрит на жену.
— Папа! Хочешь поглядеть, как это делается?
— Шерман, — тем же не допускающим возражения тоном.
— Смотри, папа! Я тебе сейчас покажу.
Джуди, с вкрадчивостью отчаяния:
— Кэмпбелл, а ты знаешь, кто у нас безумно любит волшебные фокусы?
— Кто?
— Бонита. Она их просто обожает. Беги, покажи ей, пока она не занялась твоим обедом. А потом вернешься и объяснишь папе, в чем секрет.
— Ну ладно.
Кэмпбелл разочарованно побрела на кухню. У Шермана от жалости екнуло сердце.
— Пойдем-ка в библиотеку, — зловещим тоном пригласил он жену.
Они вошли в библиотеку, Шерман закрыл дверь и предложил Джуди сесть. Стоя тебе этого не выдержать. Она садится в кресло «с закрылками», а он — напротив.
— Джуди, ты помнишь, вчера по телевидению передавали про несчастный случай в Бронксе, когда машина сбила человека и не остановилась? И говорили, что разыскивается «мерседес», у которого номер начинается на R?
— Да.
— Ну, так вот. Сюда приезжали двое из полиции, как раз перед вашим возвращением. Два сыщика. И задавали мне всякие вопросы.
— Вот как?
Он описал ей весь допрос, старательно налегая на его угрожающий характер, — поэтому мне необходимо повидаться с Фредди Баттоном! — но не вдаваясь в испытанные им чувства беспомощности, страха и вины.
— Поэтому я позвонил Фредди, его не было, но он должен скоро вернуться. И мне надо сходить оставить ему вот эту записку, — он прижал ладонь к груди, словно у него во внутреннем кармане лежит заготовленная записка. — А если он окажется уже дома, я с ним сразу же переговорю. Надо сходить.
Мгновение Джуди смотрела на него молча. А потом проговорила терпеливо, почти ласково, как говорят с человеком, которого необходимо отманить от края крыши:
— Шерман, это совершеннейший вздор. Не посадят же тебя в тюрьму за то, что у тебя сходится начало номера. Я сегодня утром видела публикацию об этом в «Таймс». «Мерседесов», у которых номер начинается с R, — две с половиной тысячи. Мы как раз шутили на эту тему с Кейт ди Дуччи за ланчем. Мы заехали поесть в «Бу д'Аржан». Тебе-то чего беспокоиться? Ты же не проезжал в тот вечер по улицам Бронкса, которого там числа это было.
Вот оно!. Сейчас!. Сказать ей все!. Раз и навсегда сбросить с души эту невыносимую тяжесть! Покаяться. В порыве какого-то восторга он уже готов преодолеть последние несколько футов той стены лжи, которую сам воздвиг между собой и своей семьей, и…
— Конечно не проезжал. Но они держались так, будто я у них под подозрением.
… и снова плюхается сверху на землю.
— Уверяю тебя, Шерман, это тебе кажется. У них просто такая манера. Да господи! Если тебе хочется непременно поговорить с Фредди, на это будет сколько угодно времени завтра утром.
— Нет. Честное слово! Я должен к нему сходить.
— И задержаться, если понадобится, для долгого разговора?
— Да. Если понадобится.
Ему не нравится, как она улыбается. Встряхивает головой. и говорит:
— Шерман, мы приняли это приглашение пять недель назад. Нас ждут через полтора часа. Я еду. И ты тоже едешь. Если хочешь, можешь оставить Фредди телефон Бэвердейджей, чтоб он тебе позвонил, это — ради бога. Инее и Леон, конечно, ничего не будут иметь против. Но мы поедем.
Она по-прежнему улыбалась ему… как сумасшедшему на крыше. И больше никаких возражений.
Твердость… улыбка… притворное тепло… Выражение ее лица сказало Шерману больше, чем любые аргументы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103