Стеллаж напротив был до самого потолка заставлен химической посудой,
банками с реактивами с наклеенными на них старинными этикетками явная
стилизация, даже не копии, потому что пара названий, что я сумел
разглядеть, принадлежала веществам, синтезированным совсем недавно -
какими-то сложными агрегатами из стекла. Я обернулся и стал рассматривать
приборы, стоящие за спиной. "Авометр" было написано старинными буквами на
первой панели одного их них.
- А что, им действительно можно что-то измерить? - спросил я, проглатывая
зевок.
- Чем? - обернулся Рубаи. - Этим? Представьте себе, да. Сам порой
удивляюсь. Его откопал на чердаке один из моих друзей, а я починил.
Музейной ценности он почти не представляет, но в моей коллекции это один из
лучших экспонатов. Ведь по большей части то, что вы видите всего лишь
бутафория. Все, конечно, вполне работоспособно, но начинка-то наша,
современная. Подлинные лишь вот этот авометр да ЯМР-спектрометр на верхней
полке. Когда-то он считался портативным прибором, но в одиночку я его с
трудом передвигаю, - он усмехнулся, поставил на стол поднос, сел в кресло
напротив, - Все это, знаете, требует времени. Коллекционирование - дело
серьезное. А времени-то у нас нет. Вернее, не было. Так, пожалуй, будет
точнее.
- А что, теперь время появилось?
- Да как сказать, - он едва заметно пожал плечами - Дел, конечно, как и
прежде невпроворот. Старик вон вымотался до предела, того и гляди свалится,
- кивнул он на полку за моей спиной. - Да не лежит душа. Бывает, знаете,
такое состояние, когда все из рук валится.
- Бывает, - согласился я. Интересно бы узнать, почему у него все валится
из рук.
Он разлил чай, поставил чайник на поднос и вдруг застыл в неподвижности,
склонившись над столом. Так, будто его внезапно поразила какая-то мысль, и
он забыл о моем присутствии. Но это продолжалось всего несколько секунд. Он
поднял голову, посмотрел на меня, слабо улыбнулся, сказал:
- Так на чем мы остановились?
- На том, что все валится из рук. Правда, вы не обьяснили, почему.
- Ну, обьяснить-то совсем нетрудно. Естественное состояние, когда вдруг
понимаешь, что долгое время шел ошибочным путем, а как найти правильный
путь - не знаешь. а сроки поджимают, даже задуматься толком некогда.
- А давно вы это поняли?
- Это сложный вопрос, - он облокотился о стол, зажал голову в кулаке,
опустил глаза, - Пожалуй, чувствовал это уже давно. С тех самых пор, как
они начали плодиться.
- Онгерриты? - задал я ненужный вопрос.
Он кивнул.
- Вы их видели?
- Давно. Когда прибыл сюда.
- А потом?
- А потом я работал. Правдв, как теперь оказалось, совершенно напрасно.
- Почему?
Он только хмыкнул в ответ. Затем взял свою чашку в ладони и стал медленно
отхлебывать из нее, упершись локтями в стол. Потом вдруг спросил:
- А каковы ваши полномочия?
- Я наблюдатель.
- Просто наблюдатель?
- Да, - я пожал плечами, как бы удивляясь вопросу. Говорят, что мне
удается врать не краснея. Не знаю, почему так получается. Внутренне я
всегда чувствую себя при этом отвратительно и готов сквозь землю
провалиться. Такая уж у меня работа.
- Жаль, - он взял из вазочки на подносе сухарик, неуловимым движением
сунул его в рот, с хрустом разжевал, - Очень жаль. Да вы пейте чай, а то
остынет. Не тот аромат.
Я взял чашку, сделал несколько глотков, потом спросил:
- Почему жаль?
- Потому что будь у вас полномочия, я бы убедил вас прикрыть немедленно
все это.
- Что прикрыть? - Я чуть не подавился от неожиданности.
- Да весь этот проект. Нашу базу. Все, чем мы тут заниматься пытаемся.
Свернуть по-быстрому, и назад, на Землю. Как бы и не было нас здесь
никогда.
- Любопытная мысль, - сказал я, тоже взял сухарик из вазочки, положил
себе в рот. Но хрустнуть так же, как Рубаи, не сумел. К счастью, потому,
что хрустнул бы не сухарик, а мои зубы, - Слушайте, как вы их жуете?
- Виноват, не предупредил. Специальный рецепт, собственное приготовление.
Вы его размочите.
- Хорош рецепт, - я покачал головой, затем последовал его совету и
отхлебнул глоток чая. Чай действительно был хорош. Насчет рецепта это была
лишь фигура речи.
- Так почему бы вы прикрыли проект? - спросил я, когда справился с
сухариком.
- Ну хотя бы потому, - сказал он, немного подумав, - Что цели, которые
он ставит, пока недостижимы. И чем дольше мы здесь работаем, тем меньше нам
остается путей для отступления.
- А что, по-вашему, сейчас еще остается возможность отступить?
- Да. Все определяется конечной целью. Если мы осознаем недостижимость
этой цели, то такая возможность всегда будет. Существенно лишь то, что чем
раньше мы отступим, тем меньшими будут потери.
- А как же быть с онгерритами, прошедшими восьмой метаморфоз?
- Это, инспектор, проблема этического порядка. И она, по моему мнению, в
принципе неразрешима. Я думаю только, что, раз уж они как-то без
посторонней помощи миллионы лет, то и впредь обойдутся. В конце концов, нас
оправдывает в конечном счете то, что не мы инициировали демографический
взрыв. Ведь определенно же известно, что те, кто проходит сегодня восьмой
метаморфоз, первый метаморфоз прошли еще до принятия решения о воздействии.
Это для тех, кому нужны оправдания. И чем раньше онгерриты поймут, что
совершили ошибку, доверившись нам, тем с меньшими потерями сумеют они
преодолеть ее последствия. Ведь надежды-то все равно нет - иначе я не
сидел бы сейчас без дела.
- А что, ее действительно нет?
Он допил чай, поставил чашку, зажал в кулак свою рыжую голову. И минуту
просидел молча, глядя куда-то в бесконечность за моей спиной. Потом сказал:
- Видимо, действительно нет. По крайней мере, пока. Хотя в науке случаются
иногда чудеса. Но нельзя же надеяться на чудо. Понимаете, когда
вырабатываешь план действий, нельзя надеяться на чудо. Даже если с тобой
работает волшебник вроде нашего Ваента. Слишком дорого потом такая надежда
обходится.
- Как я понимаю, синтез вам не удается, и путей его осуществления не
видно?
- Если бы мы просто не видели путей, было бы еще терпимо. В том-то вся и
суть, что путь есть. Простой для понимания, но абсолютно нам недоступный. И
старик никак не хочет понять, что это само по себе перечеркивает все наши
попытки двигаться в другом направлении!
Это было новостью. Этого не было в материалах, которые я изучал. Там было
определенно сказано, что способ синтеза бета-треона, над которым бились
сейчас не только химики на Кабенге, но и еще в пяти лабораториях на Земле,
пока неизвестен. И все - если исключить обширный список перепробованных
вариантов.
- Какой путь? - спросил я, поставив чашку на поднос.
- Очень простой. Надо использовать инверсию в четвертом измерении.
- Только и всего?
- Только и всего. И никаких проблем с синтезом, его и школьник сумеет
провести. Понимаете, в чем дело, - он повернулся, порылся на полке у себя
за спиной, достал проектор и поставил его на столик, отодвинув поднос с
чашками, - Молекула бета-треона устроена примерно так я несколько упрощаю
для ясности, боковые цепи здесь ни при чем, их даже ваши химики из Академии
смогли бы навесить, - он спроектировал ее над столом в виде классической
модели из тысяч разноцветных шариков, потом уменьшил их размеры так, чтобы
проступили химические связи, Видите те шесть бензольных колец в центре? -
он выделил их цветом, Их конфигурация определяет всю пространственную
структуру молекулы. Так вот, у альфа-треона, который мы умеем
синтезировать, эти кольца сориентированы вот так, - он проделал какие-то
манипуляции с проектором, слегка преобразовав молекулу, - Ощущаете
разницу?
- Небольшую.
- В том-то и дело, что всем нам она поначалу казалась небольшой. До тех
пор, пока не удалось показать - мне что переход от альфа - к бета-форме
треона в трехмерном пространстве невозможен без разрыва этих вот связей,
он выделил несколько связей ярко-красным мерцающим цветом, - Что лишает
смысла все наши попытки, потому что молекула при такой операции попросту
расползается. Надо все начинать сначала, а времени уже нет.
Это было действительно новостью, об этом я совершенно точно узнал впервые.
А значит, маловероятно, чтобы об этом догадывался хоть кто-то вне Кабенга.
- И насколько достоверен ваш вывод?
- Сто процентов. Проснется старик - спросите у него. Или можете сами
просмотреть расчеты.
- Думаю, это лишено смысла.
Он понимающе усмехнулся.
- И давно вы это установили?
- Сложный вопрос. Зависит от того, что понимать под моментом истины.
- А вы скажите так, как вы понимаете.
С полминуты он молчал, опустив глаза и поигрывая пальцами по сенсорной
панели проектора. Молекула над столом переливалась всеми цветами радуги,
деформировалась, постепенно вырастая, раздуваясь, как мыьный пузырь, пока
не закрыла от меня лицо Рубаи. А потом вдруг исчезла, будто лопнула. Мне
даже показалось, что я слышал хлопок.
- Если честно, то мне лично все было ясно еще полгода назад, - сказал
Рубаи, подняв голову, Но я тогда еще ничего не мог доказать. Чувствовал
ведь, понимаете, чувствовал, а доказать не мог. Я говорил - с Ваентом, с
Панкертом, с ребятами, но убедить никого не смог. Понимаете, это очень
скверно, когда уверен в своей правоте, а убедить никого не можешь, - я
вдруг заметил, что он нервничает, сильно нервничает. У него даже руки
дрожали. - Я послал тогда сообщение в "Экзохимический вестник", но они
даже неподтвердили получения. И до сих пор, кстати, подтверждение не
пришло, хотя я уже дважды делал запрос. Думал тогда, может проблема
заинтересует кого из топохимиков, они же на таких делах собаку сьели.
Проблема-то ведь крайне интересная, даже если отбросить ее прикладную
важность. И тут вдруг месяца полтора назад, сразу же после той истории с
Панкертом, меня осенило.
- А кстати, - спросил я, - Что вы думаете об этой истории?
Он задумчиво посмотрел на меня. Потом сказал:
- Если бы вы спросили, что я о ней знаю, я бы вам совершенно честно
ответил: ничего. А что я о ней думаю - это вопрос из несколько иной
области. Лично я думаю, что Пана попросту сьели.
- Интересно. И кто же его сьел?
- Знаете, лично для меня это загадка. За что его сьели - я еще могу
понять. А кто - увольте, - он, видимо, ждал от меня какого-то еще
вопроса или реплики, но я сидел и молча смотрел на него. О чем тут
спрашивать? Мне как-то с каждой минутой история эта нравилась все меньше.
Хотя и без того задание было достаточно мерзким, но теперь оно приобретало
совсем уже неприятные черты. Не дождавшись моего вопроса, Рубаи продолжил:
- Понимаете, Пан все время совался не в свое дело. Есть у него в
характере, знаете, черта такая - лезть не в свое дело.
- Ну и в какое же дело он залез?
- Откуда мне знать? Он передо мной не отчитывался. Но тут фактически
каждый, у кого хоть что-то было не в порядке, так или иначе сталкивался с
Паном. Не идет по расписанию транспорт на третью биостанцию - гром и
молния, транспортников на рею! Ушла пара наших приборов на Гаалу - всех,
кто был в радиусе светового года от места преступления и не
воспрепятствовал оному - к ответу! Ну и прочее в том же духе.
Что ж, это вполне соответствовало тому образу Панкерта, который уже
сложился у меня в голове. Но мало что обьясняло.
- Знаете, Рубаи, - сказал я, - Если честно, то, что вы говорите, звучит
как-то неубедительно. И странно. Что это за разговор такой - сьели?
Неизвестно кто, неизвестно за что, неизвестно как.
- Как - известно.
Я молча посмотрел на него, и он кивнул:
- Да-да, известно. Это же элементарно - если кого-то надо сьесть, способ
всегда найдется. Зацепка есть у всякого. У Панкерта было что-то не в
порядке с допуском, а у нас, вы знаете, режим. Вот и получилось, внезапно,
что работать ему стало невозможно. Смешно сказать, последние полгода ему
только и оставалось, что биофиксаторы для третьей биостанции
модифицировать. Вот он и не выдержал, поругался тут кое с кем, говорят,
напоследок и на Землю. Даже попрощаться не зашел и вещи свои оставил,
записки. Я тут что мог, собрал, отправил с оказией, да не знаю, дошло ли,
- он на некоторое время замолчал, и взгляд его показался мне странным.
Так, будто он ждал от меня каких-то слов - но что я мог сказать ему? Не
говорить же о том, что я прибыл на Кабенг из-за доклада Панкерта. - В
общем, неприятная история, - продолжил он наконец, И самое неприятное в
том, что каждый может в таком же точно положении оказаться - и не с кого
спросить. Некому морду набить, в конце-то концов, - он говорил теперь
злым, резким голосом. И лицо его стало злым и неприятным, - В конце
концов, если покопаться, то каждого можно чем-то прижать.
- Интересно, а чем же можно прижать вас?
Он внимательно посмотрел на меня. Потом опустил глаза.
- Не знаю. И не хочу узнать. Потому что люблю свою работу.
Такой вот разговор у нас получился. Я посмотрел на него, на его злое лицо,
на сжатые кулаки, на рыжую бороду, торчащую в сторону, и вдруг понял, что
знает он, прекрасно знает, чем его можно прижать. И я тоже знал это - пока
не стер записи в своих мнемоблоках. И если бы я не сделал этого, то он
непременно догадался бы о моем знании. Или догадался бы кто-то другой и о
чем-то другом. Прикладная психология - наука точная.
Кто-то так или иначе догадался бы, что я не просто наблюдатель - и что
тогда? Если бы знать, если бы иметь хоть какую-то уверенность в том, что мы
не пугаемся собственной тени...
- А что думает Ваент по поводу ваших изысканий? Я имею в виду
доказательство невозможности синтеза бета-треона.
- Не знаю я, что он думает, - угрюмо ответил Рубаи, - Кто его разберет?
По-моему старик слишком привык к удачам. Это расслабляет. Он все еще
надеется найти решение. Рассчитывает, что Резервуар обеспечит нам отсрочку.
- А кстати, как там дела с Резервуаром?
- Не знаю. Сходите к геофизикам. Вы - наблюдатель, от вас - я так думаю
- скрывать ничего не станут. Или не смогут.
- А от вас что, скрывают?
- Да кто их разберет? - он пожал плечами, - Все тут нервные какие-то.
Неудивительно, раз ничего не получается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26