Привычная картина, когда люди изучают что-то
в принципе чуждое и земной жизни, и земной логике.
Собственно, то, что я увидел, не было самим онгерритом. Это не было
даже частью его тела, если рассматривать тело как нечто цельное и
более или менее стабильное. Это были, скорее, выделения этого тела,
непрерывно им же поглощаемые. Издали Страж походит на скопление
воздушных корней пандриаса с Тсасуры-16 - ассоциация сама по себе не
слишком приятная. С потолка тоннеля, полностью перекрывая проход,
свешиваются многочисленные нити - часто тонкие, как паутина, но
иногда толщиной в несколько миллиметров. Подойдя ближе, видишь, что
это даже не нити, а струи какого-то вязкого вещества с разнообразными
включениями, медленно текущие - иногда сверху вниз, но чаще, как ни
странно, снизу вверх. Иногда эти струи обрываются и падают в
студенистую лужу на полу тоннеля, иногда отклоняются в сторону, как от
порыва ветра, но совершенно не синхронно, вне всякой связи с соседними
струями, временами даже задевая и отклоняя их тоже, но никогда не
смешиваясь. Издали они кажутся бесцветными, но при ближайшем
рассмотрении видно, что внутри, за матовой их оболочкой, там, где она
почему-либо истончилась, они переливаются всеми цветами радуги. Можно
часами стоять и смотреть, как текут эти струи, и не понять, откуда же
они берутся и куда деваются, потому что сам Страж прячется обычно в
боковой нише, лишь несколькими тонкими - не больше сантиметра -
сифонами связанный с перекрываемым им тоннелем. И трудно поверить в
то, что весь этот поток слизи в сотню, а иногда и в две-три сотни
литров в минуту производится и, соответственно, поглощается небольшим
существом с массой не превышающей обычно двадцати килограммов.
- Познакомьтесь, инспектор, - сказала Гладис, не оборачиваясь, - Это
Страж Первой камеры, - и она, ни на мгновение ни останавливаясь, пошла
вперед, ступая прямо по студенистой луже слизи, разлившейся по полу
тоннеля. Струи, стекавшие с потолка, тут же облепили ее с ног до
головы, но она шла, как бы ничего не замечая, и мне не оставалось
ничего иного, кроме как последовать за ней. Идти так пришлось шагов
двадцать, причем под конец я шел совершенно вслепую, потому что слизь
залила светофильтр шлема. Спускаясь сюда, я знал, что мне предстоит,
знал, что такое Страж и как он действует, но знание это нисколько не
улучшило впечатления от первого знакомства.
На другом конце заграждения Стража мы пару минут простояли,ожидая,
пока слизь, как и положено, сползет с нашей формы, не оставив на ней
никаких видимых следов. Собравшись в комки у наших ног, слизь эта,
теперь приобретшая вдруг грязно-зеленый цвет, на какое-то мгновение
замерла в неподвижности, а потом как по единой команде двинулась в
сторону пройденной нами лужи на полу тоннеля. Тонкие нити, которыми
онгеррит подтягивал к себе комки слизи, видны не были. Я был готов к
тому, что нам педстояло, но при виде этих движущихся как бы по
собственной воле комков вдруг почувствовал тошноту и отвернулся.
Все-таки атавистические рефлексы и представления слишком глубоко
коренятся в человеке, и нужна длительная тренировка, чтобы избавится
хотя бы от части из них.
- Ну как? - спросила Гладис, - Вы довольны своим новым знакомством,
инспектор?
- Знакомством? Я как-то не воспринял это за знакомство.
Зато Страж воспринял это именно так. Можете быть уверены - теперь он
отличит вас от любого другого человека, какой бы скафандр вы ни
надели, - она двинулась дальше, и мы с Сухаревым пошли следом.
Что ж, так или иначе, знакомство состоялось. И еще неизвестно, кому из
нас двоих оно пришлось меньше по вкусу.Хотя про себя я должен был
честно отметить, что не встречался еще с существом, столь же
отталкивающим и чуждым человеку - именно физиологически отталкивающим
и чуждым - как Страж. И тем не менее я умом своим вполне понимал
Рыбникова - того самого, о котором говорила вчера Берта - который в
своей монографии об онгерритах назвал Стражей самыми прекрасными
существами в Галактике. Если отталкиваться от того, что прекрасное
есть совершенство, есть высшая степень целесообразности, то с
Рыбниковым трудно было не согласиться. Стражи были самыми совершенными
из встреченных человеком химических анализаторов, обладающими, видимо,
предельно возможной чувствительностью - в анализируемом им образце
они способны выделить каждую отдельную молекулу на поверхности без ее
разрушения. Кое-кто из исследователей полагал даже, что они каким-то
образом умудряются анализировать и молекулы в глубине образца, но
механизм этого явления был пока что не установлен.
Широкий тоннель тянулся около двухсот метров, пока не уперся в стену с
десятком примерно узких проходов на разных уровнях, не во все из
которых мыслимо было протиснуться.
- Приготовьте свой распылитель, - сказала Гладис, направляясь далеко
не к самому широкому проходу.
Я нащупал на поясе флакон, посмотрел на нее и тоже взял его в руку,
положив большой палец на клапан. Потом спросил:
- А почему именно этот проход?
- Единственный, где мы не застрянем, - ответила она.
На первый взгляд утверждение это звучало сомнительно, но она каким-то
образом протиснулась в отверстие, лишь слегка пригнувшись и
наклонившись вправо, и я полез следом. Это оказалось легче, чем
думалось вначале, потому что отполированные стенки не препятствовали
движению, а клейкие подошвы ботинок создавали достаточный упор. Даже
Сухарев с его габаритами умудрился не отстать ни на шаг и дважды
налетал мне на спину на первых метрах прохода. Через какое-то время,
после десятка, наверное, поворотов, когда я уже полностью потерял
ориентировку, впереди показался свет, и вскоре мы вошли, наконец, в
Первую камеру.
Если бы не светильник, установленный полтора года назад, когда
началось регулярное снабжение онгерритов бета-треоном, зал,
открывшийся перед нами, потерялся бы в темноте, рассеять которую наши
фонари оказались бы бессильны. Я не раз видел проекции этих пещерных
красот, знал, что следующие камеры - Вторая и Червертая - гораздо
больше и величественней, а Третья камера, где обитал сам Великий
Каланд, лишь немногим уступает этой, но все равно, оказавшись в этом
зале, поразился его величине. Наверное, причина лежала в контрасте
между теснотой только что пройденного прохода и размерами открывшейся
впереди пустоты. До противоположной стены было не менее трех сотен
метров, а своды зала уходили вверх не меньше, чем на сотню. Как и все
у онгерритов, они были гладко, до блеска отполированы, и на этом
блестящем, почти зеркальном фоне черными точками - как звезды на
негативе звездного неба - выделялись многочисленные отверстия,
подобные тому, через которое мы проникли в зал.
И кругом были онгерриты. Сотни онгерритов. Тысячи. Белыми
воскообразными наплывами они покрывали стены зала и его потолок,
тонкими студенистыми струями вытекали из некоторых отверстий и
опускались на пол, расплываясь там гигантскими амебами, копошились у
чаши источника, расположенной в центре. Каждый из них передвигался сам
по себе, вне, казалось бы, какой то связи с остальными, но, окинув
камеру взглядом, можно было заметить, что все их движения подчиняются
единому замедленному ритму, то усиливаясь, то затухая с периодом в
два-три десятка секунд. На первый взгляд вся эта картина не рождала
никаких ассоциаций, но через несколько секунд я почему-то снова, как и
рядом со Стражем почувствовал тошноту и сделал несколько судорожных
глотков. Нет, неожиданно для себя я понял, что ассоциации неожиданно
возникали в сознании, несмотря на всю внешнюю непохожесть наблюдаемых
картин. Я вдруг почувствовал, что то, что я вижу, так же чуждо мне и
отвратительно, как Мертвые поля в Белом лесу Аттона. Или даже еще
более чуждо и отвратительно. Но какого-либо вмешательства в свое
сознание со стороны я при этом не ощущал.
На спутников моих, разумеется, картина эта никакого впечатления не
произвела. Постояв пару минут и дав мне оглядеться, Гладис молча
двинулась вперед, стараясь идти подальше от ползавших по полу
онгерритов. Идти было нелегко, потому что пол камеры был покрыт
толстым - кое-где в несколько метров - слоем "гремучек" - твердых
образований каплеобразной формы размером в несколько сантиметров.
Тяжелые, но очень скользкие, они расступались под ногами с характерным
шумом, из-за которого и получили свое название, и порою нога
проваливалась в них по щиколотку. Я наверняка отстал бы от Гладис,
если бы ни Сухарев, который топал сзади как танк, едва не наступая мне
на пятки. Волей-неволей пришлось сосредоточиться целиком на ходьбе, и
какое-то время я шел, глядя только себе под ноги и ничего не замечая
вокруг. И только когда мы подошли к источнику, заметил, что Гладис
пользуется распылителем.
- Зачем вы это делаете? - спросил я.
- Что именно? - она подошла к бассейну, стала снимать баллон.
- Распылитель.
- Потому что имею желание живой вернуться на станцию. Как, наверное, и
вы, инспектор. Не теряйте времени.
Сухарев уже снял свой баллон и помог мне сделать то же. По очереди он
уложил баллоны на край бассейна, вытянул шланги и опустил их в воду.
Потом включил откачку. Гладис отошла на несколько шагов в сторону,
присела, отдыхая, на выступ скалы над самым источником. Я сел рядом. С
непривычки болели спина и ноги, давненько мне не приходилось так
нагружаться.
- В материалах проекта, - сказал я, немного переведя дух и стараясь
пока не смотреть по сторонам, чтобы снова не почувствовать тошноту, -
Распылители указываются как черезвычайное средство.
- Ну и что?
- Похоже, что их использование вошло у вас в повседневную практику.
- Просто мы используем черезвычайное средство в черезвычайной
ситуации. И не наша вина, что такая ситуация здесь при каждом спуске.
- А с каких пор спуск к онгерритам стал рассматриваться как
черезвычайная ситуация? - я некоторое время помолчал, но она не сочла
нужным ответить мне, и тогда я снова спросил, - Вы же нарушаете
установленную протоколом проекта процедуру контакта. Почему?
- А почему мы, ксенологи, вместо того, чтобы работать, чтобы делать
дело, ради которого мы здесь находимся, вынуждены таскать сюда каждый
день эту дрянь? - кивнула она в сторону баллонов, - Это предусмотрено
протоколом проекта? Или, может, нам просто нечего больше делать?
- Вы хотите, чтобы я вам обьяснил, почему вам приходится сюда носить
бета-треон? - удивился я.
- Да, хочу. Интересно знать, как на это смотрит представитель
Академии.
- Что ж, - я старался говорить совершенно спокойно, - Как должно быть
известно всем, кто связан с проектом, вот уже полтора года, как идет
резкий рост численности онгерритов. Они, как и все живое на Кабенге,
требуют для своей жизнедеятельности определенного количества
бета-треона. Поступление же бета-треона в источники, как показали
многолетние наблюденя, стабильны и едва обеспечивают нужды количества
онгерритов, прежде населявшего Кабенг. Отсюда и необходимость в
добавочном бета-треоне. Вы удовлетворены моим обьяснением?
- Чушь, - сказала она, отвернувшись.
- Что именно - чушь? - я слегка помедлил, прежде чем задал этот
вопрос.
- Да почти все - чушь, - она вздохнула и повернулась ко мне. Лицо ее
под светофильтром было почти неразличимо, но я почему-то почувствовал,
что это очень злое лицо. Я ждал, что она продолжит, но она молчала, и
тогда я спросил напрямик:
- Потрудитесь обьяснить, что именно вы называете чушью. И почему.
- Ну хотя бы то, - сказала она после паузы, - Что поступление
бета-треона в источники остается на неизменном уровне. Видно кому-то в
Академии выгодно не обращать внимания на данные наших измерений за эти
полтора года.
Я не удивился. Я, наверное, ждал чего-то подобного - после того, что
узнал вчера. Но каким, черт подери, образом можно скрыть такие данные
так, что даже нашему отделу они оказываются неизвестными?!
И впервые, наверное, я подумал о том, что здесь и так, безо всякого
Нашествия может произойти катастрофа. Просто из-за множества таких вот
накладок.
Но это, конечно, ничего еще не обьясняло.
- Вы знаете, что здесь было бы, если бы поступление бета-треона в
источники оставалось стабильным? - нарушила молчание Гладис.
- Что?
- Кладбище. Гора трупов. Можно подумать, что эти вот баллоны, что мы
сюда таскаем, хоть сколько-нибудь могут помочь. Это какими же дураками
надо быть, - она даже постучала рукой себе по шлему, - Чтобы
элементарных подсчетов не сделать!? Да для того только, чтобы всех,
кто живет сейчас на Каланде, прокормить бета-треоном, нам бы
потребовалось трубопровод сюда сооружать! И это ведь касается только
тех, кто уже прошел восьмой метаморфоз. А что творится там, глубже, в
выводковых камерах, вы себе представляете?
- А что там творится? - спросил я, но она не ответила и снова
замкнулась в себе. Действительно, интересно, что же там творится? И
вообще, какие они - эти выводковые камеры? Не мне одному интересно -
все хотели бы это знать. Или они туда спускались? - подумал вдруг я.
Но спрашивать не стал, решив пока отложить этот разговор. Я и так
узнал очень многое, и то, что я узнал, мне очень не нравилось. Потому
что подтверждало худшие опасения Панкерта, высказанные им в том
докладе. Панкерт указывал на принципиальную ошибочность самой
концепции воздействия из-за невозможности предсказать поведение
существ столь отличных от человека, что в нашем восприятии мира
практически не было точек соприкосновения. Взгляды его, конечно, не
были оригинальными. Еще во время обсуждения проекта воздействия в
657-м году они высказывались довольно многими авторитетными
специалистами. Но теперь вопросы эти ставил человек, знакомый со
сложившейся ситуацией, и от того, что суть этих вопросов за девять
прошедших лет практически не изменилась, становилось не по себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26