Едва я встала, чтобы пойти и напомнить ей об уже прозвучавшей просьбе, как услышала знакомое шарканье сандалий по мраморному полу внутреннего коридора, ведущего на веранду.
Я взглянула на Карима, и он раздраженно мотнул головой. Мой муж не понимал, почему он должен испытывать неудобства из-за возраста служанки.
Я же озорно сказала ему:
– Муж мой, не забывай, что Аллах смотрит на тебя.
Карим ядовито заметил:
– Султана, не обременяй себя заботами о моих отношениях с Аллахом.
Дети подумали, что мы можем разругаться и испортить вечер, и Амани поспешно обвила шею отца руками, а Маха принялась гладить меня по плечу и уговаривать не терять самообладания.
Но я слишком хорошо себя чувствовала, чтобы сражаться, о чем им и сказала. Тут мое внимание привлекла Фатьма. Вспомнив грациозную, стройную женщину, какой она была в прошлом, я с любовью наблюдала за ее отяжелевшей фигурой, пока она с трудом открывала стеклянные двойные двери, которые выходили из особняка па веранду. Фатьма была необъятной, и ей с большим трудом удавалось удерживать поднос, уставленный хрустальными стаканами и таким же графином, наполненным свежеотжатым лимонадом.
Как и большинство египетских женщин, борьбу с полнотой Фатьма начала сразу же после рождения первого ребенка. С каждым новым пополнением своего семейства она становилась все больше и болше, пока наконец малыш Абдулла не спросил меня со страхом, как это кожа Фатьмы все еще в состоянии удерживать ее тело.
Медлительная из-за грузности, Фатьма потратила изрядное время, чтобы преодолеть всего несколько ступенек, что вели от двери к столу с плетеной мебелью, выкрашенной белой краской.
Абдулла вскочил на ноги и взял у нее из рук поднос, сказав, что сам обслужит семью.
Мы с Каримом переглянулись; я заметила, что муж прикусил губу, чтобы удержаться от возражения. Со времен младенчества Абдулла всегда участливо относился к любым страданиям человека, которые зачастую сваливаются на него незаслуженно. Чувствительность сына тронула меня, и я почувствовала гордость за него, хотя знала, что у мужа не было ни малейшего желания видеть, как сын исполняет работу слуг.
Чтобы отвлечь Карима, я попросила Абдуллу рассказать о Ливане подробнее, поскольку с момента нашей встречи в Каире у нас почти не было времени, чтобы остаться с ним наедине и выслушать историю его приключения. Я помнила, что Карим, будучи молодым, провел в прекрасном городе Бейруте немало счастливых дней. До того, как началась эта бессмысленная кровавая война, разрушившая когда-то прелестный край, многие члены саудовской королевской семьи любили приезжать туда, чтобы отдохнуть и расслабиться.
Абдулла видел надежду там, где Кариму казалось, что ее нет. Он сказал, что особое впечатление на него произвел ливанский дух. Абдулла удивлялся тому, что ливанский народ не только выжил, но и вышел из такой грязной гражданской войны, не утратив своего оптимизма, и сохранил веру в то, что сумеет превзойти свое прекрасное прошлое. Абдулла считал, что если ливанцам дать хотя бы полшанса, они снова поднимутся и займут достойное место среди других стран арабского мира.
Абдулла замолчал и посмотрел на отца, затем спросил, не желает ли отец вложить деньги в экономику этой страны.
Карим наградил сыпа ободряющей улыбкой. Мой муж относится к числу тех людей, которые ищут экономическую выгоду во всем. Отсутствие интереса сына к таким делам раньше всегда угнетало Карима. Впрочем, улыбка его быстро исчезла, когда сын добавил, что инфраструктура страны почти целиком разрушена и в ней имеется более чем достаточно сфер, нуждающихся в пожертвованиях.
Я едва не умерла от смеха, когда увидела лицо Карима. Хотя сидел он очень прямо и всеми силами пытался изобразить подобие заинтересованности, ему с трудом удавалось скрыть раздражение; он посмотрел на сына так, словно видел его в первый раз.
Я знала, что муж еще не вполне оправился после гордого заявления Абдуллы, что вся сумма в один миллион долларов, взятая из сейфа, была им безвозмездно передана лечебнице, в которой находился старший брат Джафара. У мужа не хватило духа упрекнуть сына за благородный поступок, и он, несмотря на потерю миллиона долларов, только с печальной нежностью посмотрел на Абдуллу.
Позже Карим признался мне, что пожертвование денег Ливану было равнозначно выбрасыванию их на ветер, потому что, кто знает, может быть, завтра пожар разрушительной войны снова прокатится по ливанской земле. Пусть ливанцы сначала докажут, что их намерения восстановить мир серьезны, тогда Карим рассмотрит возможность оказания помощи братьям-арабам.
Абдулла был поражен отсутствием оборудования в лечебнице, в которую был помещен брат Джафара, и опять заговорил об этом. Он сказал, что не в состоянии забыть ужасных условий, в которых живут в больнице раненые. На глаза Абдуллы навернулись слезы, когда он заговорил о мужчинах и женщинах, лишенных конечностей, ограниченных стенами маленьких палат, потому что у них нет ни протезов, ни инвалидных колясок. Абдулла видел людей, привязанных к деревянным столам, людей, совершенно неподвижных, людей, стоически принимавших возможность жизни, лишенной каких бы то ни было радостей.
Абдулла узнал страшную правду, заключающуюся в том, что большинство ливанских раненых не имеют уцелевших родственников, которые могли бы платить за их лечение и содержание.
С болью в голосе он спросил:
– Неужели мир не знает или не желает знать о том ущербе, что был нанесен этой стране?
Я напомнила Абдулле о более счастливых обстоятельствах, сказав, что брату Джафара повезло больше, чем другим, поскольку Джафар регулярно высылал деньги, необходимые для его медицинского обслуживания. Но даже его положение бледнеет по сравнению с теми последними достижениями прогрессивного здравоохранения, которые гарантированы каждому жителю Саудовской Аравии ее нефтяным богатством. Теперь брат Джафара получит лечение согласно последнему слову медицины, потому что Фуад забрал с собой брата зятя, чтобы все они могли жить одной семьей.
Теперь и наш сын хотел, чтобы его отец часть своего личного состояния употребил на нужды Ливана. Абдулла считал, что новый госпиталь, оснащенный наисовременнейшим оборудованием, мог бы стать весьма неплохим началом.
Я подалась вперед, заинтересованная ответом мужа, потому что знала, что Кариму всегда было трудно отказывать просьбам любимого сына.
Карим, желая сосредоточиться, закрыл глаза и принялся потирать лоб кончиками пальцев, когда внезапно покой нашего домашнего собрания был нарушен громким плачем.
Сбитые с толку, мы недоуменно поглядывали друг па друга и не сразу поняли, что этот странный звук доносился из внутренних покоев виллы и что издавала его Фатьма!
По лицу Карима пробежала волна облегчения, поскольку теперь интересы его сына переключились на другой объект. Первым бросился внутрь Абдулла. За ним поспешили дочери и я, оставив Карима на веранде одного.
Сначала я решила, что Фатьма обожглась, потому что она стояла у кухонной плиты и жарила для нашего ужина говядину с луком. Но тут я быстро заметила, что плач не остановил процесса приготовления пищи, поскольку она продолжала мешать находившиеся на сковородке ингредиенты и, казалось, не понимала, что ее стенания слышны даже за каменными стенами виллы.
– Фатьма! Что случилось? – спросил Абдулла.
Голосом обреченного Фатьма пророкотала:
– О Абдулла, благословенна та женщина, что не появилась на свет! Вторая счастливица – это та, что умерла еще во младенчестве!
Отчаявшись до безумия, Фатьма принялась бить себя кулаками в грудь.
Маха выхватила у нее из руки деревянную мешалку, а Амани начала утешать бедную женщину ласковыми словами.
Абдулла вопросительно посмотрел на меня своими карими глазами.
Я пожала плечами, поскольку растерялась так же, как и он. У меня никаких других мыслей не было, кроме одной, что, должно быть, с ней развелся ее муж и взял в дом другую, более молодую жену, хотя в прошлом они выглядели вполне благополучной парой.
Ее муж Абдул занимал у нас в доме сразу две должности: садовника и семейного шофера. Супруги часто говорили, что считают себя счастливчиками, потому что работают на богатых людей, которые хорошо платят и редко наведываются в страну, поэтому у них было достаточно времени, чтобы проводить его со своими детьми, живущими в одной квартире с матерью Абдула в Каире, Однако я знала, что по закону мужчина в Египте, как и в Саудовской Аравии, имеет над женщиной полную власть. И не было ничего необычного в том, что пожилой мужчина взял себе вторую жену или же развелся с первой и привел в дом более молодую и привлекательную женщину.
Опыт всей моей жизни говорил, что в основе всех бед и страданий женщины всегда стоит мужчина. Раздумывая над горькими словами Фатьмы относительно несчастной женской доли, я решила, что причиной ее горя был мужчина, ибо что может еще до такой степени расстроить женщину в возрасте Фатьмы, как не мысль быть в такие лета брошенной мужем.
Абдулла, Амани и я отвели Фатьму в гостиную и усадили в кресло, а Маха осталась присматривать за незаконченной стряпней.
Всю дорогу Фатьма стонала и прижимала ладонь к макушке, словно человек, пытающийся заглушить боль.
Желая разузнать о причине ее горя, я сделала знак детям, чтобы оставили нас одних, и без обиняков спросила ее:
– Фатьма, что, Абдул развелся с тобой? Фатьма подняла голову и взглянула на меня, ошарашенно заморгав мокрыми от слез глазами. Она повторила мои слова:
– Абдул? Развелся со мной? – она улыбнулась одними губами. – Этот старик? Пусть только попробует! Я проломаю его лысую голову, как яичную скорлупу, и изжарю на тротуаре его мозги.
Я едва сдержалась, чтобы не рассмеяться вслух. Карим часто любил повторять, что Абдул, на его взгляд, живет в страхе перед женой и что в арабском мире есть по крайней мере одна замужняя женщина, не нуждающаяся в моих советах.
Абдул был в два раза меньше Фатьмы, и однажды Карим случайно собственными глазами увидел, как Фатьма огрела мужа по спине большой палкой. Я спросила:
– Тогда, если дело не в Абдуле, что же все-таки случилось?
Морщинистое лицо Фатьмы осунулось, и она словно растворилась в своих мрачных мыслях. Она так тяжело вздохнула, что я сразу поняла – ее печаль сидит глубоко в сердце. Я в недоумении спрашивала себя, что же могло послужить причиной такого страдания.
– Фатьма! – напомнила я ей о своем существовании.
Вдруг ее лицо стало ярко-красным, и отчаяние Фатьмы прорвалось наружу.
– Все дело в моей внучке Алхаан! Ее отец – чудовищный человек, осел, а не мужчина, этот Нассер! Я бы убила его собственными руками, если бы только моя дочь позволила мне это! Но нет! Она говорит, что она и ее семья может жить так, как считает нужным!
Глаза Фатьмы блеснули гневом, а ее невероятных размеров грудь от негодования заходила ходуном.
– Моя собственная дочь требует, чтобы я не вмешивалась в дела ее семьи! – она в ужасе посмотрела на меня. – Вы можете себе это представить? Не иметь права голоса в жизни моей собственной внучки?
Чувствуя себя страшно заинтригованной, я спросила:
– Что же Нассер сделал со своим ребенком? С твоей внучкой?
Про себя же я с уверенностью подумала, что раз мать девочки не возражала, значит, никакого вреда ребенку не могли причинить.
– Этот Нассер! Он из маленькой деревушки. Что он может знать?
Я в удивлении отпрянула назад, потому что Фатьма плюнула на наш покрытый новыми коврами пол.
Фатьму понесло; она проклинала Нассера, призывала дочь и молила Аллаха спасти свою внучку.
Я потеряла терпение и, возвысив голос, потребовала дать мне ответ.
– Фатьма! Скажи мне немедленно! Что случилось с твоей внучкой?
Безутешная и потерянная, Фатьма крепко стиснула мне ладонь и сказала;
– Сегодня. Сегодня они сделают Алхаан женщиной. В девять часов к ним придет брадобрей. Я не верю, что этот обряд так уж необходим. Ни с одной из моих дочерей мы не обходились подобным образом. Все этот Нассер! Помогите мне, госпожа, пожалуйста…
Прошлое вспыхнуло у меня в памяти. Как хорошо я помнила эту жуткую историю, рассказанную мне старшей сестрой Нурой, когда ее тоже сделали женщиной.
Карим и я еще не поженились, мне было всего шестнадцать лет. Мать наша только что умерла, и Нура как старшая из сестер должна была ответить на мои вопросы относительно обрезания женщин. Я в это время еще не знала, что Нура и две старшие сестры, следующие за ней, также подверглись этому ужасному обряду и в результате всю жизнь вынуждены были страдать от боли и мучений.
Еще в недавнем прошлом в Саудовской Аравии обрезание женщин встречалось не так уж редко, В каждом племени были свои обычаи. В прошлом году я прочла книгу, купленную сыном во время пребывания в Лондоне. Она Называлась «The Empty Quarter»[ 11] и была написана Сен-Джоном Филби, уважаемым британским исследователем пустыни. С помощью моего деда, Абдула Азиза аль-Сауда, основателя и первого короля Саудовской Аравии, Сен-Джон Филби в тридцатых годах проводил интенсивные исследования Аравии.
Я взяла книгу в комнате сына и погрузилась в чтение истории арабских племен, населяющих Саудовскую Аравию, изложенную этим ученым. Я наслаждалась книгой до тех пор, пока не дошла до части, посвященной исследованиям англичан относительно женского обрезания. Я представляла весь ужас жестокости, через которую пришлось пройти моим сестрам, и даже плакала, когда читала задокументированный Филби разговор с одним арабом, жителем пустыни:
Излюбленным коньком его была тема секса, ему нравилось подшучивать над Салихом, пространно рассуждая о практике Манасира, касающейся обрезания женщин.
«Послушайте меня, – сказал он. – они не трогают клитор своих женщин до достижения ими возраста полового созревания, когда девушке предстоит выйти замуж, а за месяц или два до свадьбы устраивается праздник по поводу ее обрезания. Их обрезают именно в этот период, а не сразу после рождения, как это делается в других племенах, –кахтан и мурра, бани хаджир да еще и аджман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35