Хотя некоторые полагают, что я порой действую под влиянием одних эмоций, тем не менее я умею быть исключительно серьезной в вопросах, касающихся женских проблем. Однажды одного мудрого человека спросили, что, на его взгляд, самое трудное в жизни. Он ответил: «Познать себя». В то время как другие могут в чем-то сомневаться относительно меня самой, то уж я-то сама свой характер знаю. Конечно, нельзя отрицать того, что я слишком часто действую необдуманно, но именно благодаря такой необдуманности и стихийности я могу вести борьбу с теми, кто командует женщинами в моей стране. И я могу сказать, что добилась некоторого успеха в отказе от условностей.
Теперь, вспомнив о временном беспорядочном помешательстве Лаван на нездоровом фундаменталистском фанатизме, я придавала огромное значение безрассудному увлечению дочери нашей религией.
Я свято верю в Бога пророка Магомета и почитаю его, но тем не менее считаю, что все любящие, сражающиеся, страдающие люди живут той жизнью, что угодна Ему. И у меня нет ни малейшего желания, чтобы мой ребенок поворачивался спиной к жизни со всеми ее проблемами и устраивал свое будущее в соответствии с суровым аскетизмом воинственного понимания нашей религии.
Я бросилась к мужу и на одном дыхании выпалила:
– Амани молится!
Карим, спокойно читавший Коран, посмотрел на меня так, словно я окончательно свихнулась.
– Молится? – переспросил он с недоумением. Ему явно было непонятно мое крайнее возбуждение всего лишь из-за того, что дочь еще раз решила обратиться к Аллаху.
– Да! – закричала я. – Она изводит себя молитвами. Пойдем! Посмотришь сам!
Карим с сожалением положил Коран на стол и с выражением недоверия на лице, разозлившим меня, последовал за мной.
Когда мы вошли в коридор, ведущий к дверям комнаты Амани, до нас стали доноситься звуки ее голоса, то усиливающиеся, то затихающие, в зависимости от страстности произносимых слов.
Карим бросил меня и ворвался в комнату Амани. Дочь обернулась, и мы увидели искаженное болью и печалью, изможденное лицо.
Карим мягко заговорил:
– Амани, сейчас самое время для тебя лечь и отдохнуть. Иди в постель. Сейчас же. Через час мама разбудит тебя, чтобы ты смогла поесть.
Она ничего не ответила, только лицо ее приняло испуганное выражение. Поддавшись уговорам Карима, она легла поперек кровати, не снимая одежды, и закрыла глаза.
Я видела, что губы нашего ребенка продолжали шевелиться, произнося безмолвную молитву, выговаривая слова, не предназначенные для моих ушей.
Карим и я тихо вышли из комнаты, оставив дочь одну. Когда в гостиной мы пили кофе, Карим признался мне, что это его мало беспокоило и что он скептически воспринимал мой преувеличенный страх относительно того, что Амани впала в средневековый фанатизм, омраченный мыслями о грехе, страданиях и аде. Некоторое время он сидел молча, а затем объявил, что мое понимание происходящего напрямую связано с неприкрытым осуждением Лаван порочности человеческой натуры. Он сказал, что всплеск религиозных чувств Амани не имеет ничего общего с помутнением рассудка, а был, очевидно, связан с избытком эмоций во время хаджжа.
– Увидишь, – пообещал он, – как только мы вернемся к обычной жизни, Амани снова вспомнит о своем пристрастии собирать блудных животных, а от ее религиозного фанатизма не останется и следа. – Карим улыбнулся и попросил меня о маленьком одолжении: – Султана, пожалуйста, позволь Амани спокойно уйти от проблем повседневной жизни и побыть наедине с Аллахом. Это долг всех мусульман.
С недовольным выражением лица я согласно кивнула. Почувствовав слабое облегчение, я надеялась, что Карим был прав.
Все же не пуская такое важное дело на самотек, в своих вечерних молитвах я многие часы умоляла Аллаха, чтобы Амани снова стала тем ребенком, которым была до участия в хаджже.
Всю ночь меня мучали кошмары; мне снилось, что наша дочь сбежала из дома и вступила в экстремистскую религиозную организацию в Омане в Иордании, члены которой обливали бензином одежду работающих мусульманок, поджигали и уничтожали тех, кого считали атеистами.
Глава 6. Хаджж
Арабские страны теперь пойдут путем Ирана. Египет не падет одним из первыхг но непременно падет. Женщины первыми пострадают от потери прав человека, Нам, женщинам, человеческие права впервые были предоставлены Насером, а потом Садатом. В судах уже отменили гуманный закон, дающий женщине право разводиться с мужем, берущим себе вторую жену. Египтянки даже страшатся подумать о том, что еще им предстоит пережить, по этому поводу они даже зачастую шутят, что мы скоро разделим злосчастную судьбу наших саудовских сестер.
Замечания египетской феминистки, участвовавшей в паломничестве во время хаджжа 1990 года, оброненные ею в беседе с Сарой.
Я решила, что Аллах, должно быть, услышал мои настоятельные молитвы, потому что следующим утром Амани вела себя как обычно. Казалось, что сон стер с ее лица апофеоз страданий, который так напугал меня вчера вечером. Она хихикала и шутила с сестрой во время завтрака, к которому подали свежий йогурт, дыню и оставшийся с вечера кебаб.
Водитель отвез нас в Долину Мины, находящуюся примерно в шести милях к северу от Мекки. Нам предстояло провести ночь в Мине, в палатке с кондиционером и прочим современным оборудованием, о котором позаботился Карим. Проведя ночь в Долине Мины, наша семья будет готова к предстоящему утру, которое начнется для нас очень рано. Детей такая перспектива очень радовала, поскольку никогда раньше мы не ночевали в долине.
По дороге туда мы обогнали сотни автобусов, перевозящих паломников. По обочинам шоссе медленно двигались тысячи правоверных, совершавших шестимильный переход из Мекки в Долину Мины. Мусульмане всех цветов кожи и национальностей исполняли свой долг, совершая хаджж.
Я снова радовалась тому, что стала частью этого изумительного собрания правоверных, и с нетерпением стала ждать завершающего этапа хаджжа.
***
В то время, когда мы находились в Долине Мины, Карим встретился с одним из друзей своей юности, проведенной в Англии. Человека звали Юсиф, он был уроженцем Египта. Карим только что стоял возле меня, но уже через минуту сердечно обнимался с человеком, которого никто из нас никогда не видел.
Издалека разглядывая его, я заметила, что у него был длинный, слегка изогнутый нос, выдающиеся скулы и вьющаяся борода. Но что особо привлекло мое внимание, так это бесспорное презрение, вспыхнувшее в его глазах, когда он обвел взглядом женскую половину семьи Карима.
Карим громко назвал мужчину по имени, и я вспомнила, что уже слышала о нем от мужа. Напрягая память, я вспомнила кое-что из того, что он рассказывал мне об этом знакомстве. На протяжении всех лет нашей супружеской жизни каждый раз, когда мы посещали наш особняк в Каире, в памяти Карима вспыхивали воспоминания о его египетском товарище по учебе. Каждый раз он планировал разыскать своего старого приятеля. И каждый раз семейные дела мешали ему осуществить задуманное.
Теперь, мельком оглядев этого человека, я была рада, что планам Карима не удалось осуществиться раньше, потому что я тотчас ощутила неприязнь к этому человеку, который даже не считал нужным скрывать свое презрение к женщинам.
Что могло, подумалось мне, оказать такое влияние на жизнь мужчины, который, насколько мне помнилось, был столь привлекателен для женщин, что не знал от них отказа и что, по словам Карима, никогда не спал один.
Карим и Юсиф знали друг друга во времена своего студенчества, когда они оба жили в чужой для каждого из них стране. Живя в Лондоне, Юсиф был беззаботным, счастливым человеком, которого интересовало не только веселое времяпрепровождение с европейскими женщинами и азартные игры в казино. Карим рассказывал, что друг его был настолько умен и талантлив, что учился без всякого напряжения сил, что спасало его, потому что каждую неделю он знакомил Карима с новой подружкой. Несмотря на его неутолимую страсть к противоположному полу, Карим предсказывал другу большое будущее в законодательной и политической сфере Египта, поскольку тот обладал быстрым умом и приятными манерами.
Юсиф окончил юридическую школу па год раньше Карима, с того времени они не встречались.
Пока Юсиф и Карим обменивались новостями, мои дочери и я держались в сторонке, как и подобает вести себя женщинам в ситуации, когда мужчина не входит в круг нашей семьи, однако мы слышали все, о чем говорили Карим и Юсиф.
Было видно, со времен студенчества Юсиф изменился самым радикальным образом. Уже после короткой беседы было ясно, что у них с мужем почти не осталось ничего общего.
Юсиф странным образом молчал о своей карьере, и когда Карим напрямую спросил его о роде занятий, он сказал ему, что от того юнца, которого знал Карим в пору их юности, почти ничего не осталось, и что теперь он стал приверженцем традиционного ислама.
Юсиф с гордостью сказал Кариму, что от первого брака у него двое сыновей, а женившись вторично, он стал отцом еще пятерых. Мужчина не без хвастовства заметил, что быть отцом семерых сыновей для него огромная радость. Юсиф также упомянул о том, что был опекуном сыновей от первого брака, которых он силком забрал от первой жены, потому что она была слишком современной женщиной и хотела работать вне дома. Она, сказал Юсиф с плохо скрываемым отвращением, была учительницей с новыми взглядами относительно судьбы женщин и их положения в обществе.
Юсиф, когда ему пришлось упомянуть имя первой жены, даже сплюнул на землю. При этом он сказал:
– Но, слава Аллаху, Египет возвращается к учению Корана. В скором времени закон Магомета займет ведущее место в жизни египтян, придя на смену существующему сегодня тревожному положению, когда всем управляет мирской закон.
Услышанного оказалось достаточно для того, чтобы я стала возвращаться к жизни. Я уже готова была вмешаться в разговор мужчин, чтобы высказать собственные соображения по этому поводу, когда новые откровения приятеля Карима заставили меня онеметь.
Юсиф с гордостью заявил Кариму, что величайшим благословением Аллаха считает то, что ни один из его браков не был осквернен рождением дочерей, и что женщины – источник порока и греха. Если бы мужчине приходилось тратить свою энергию на то, чтобы оберегать женщин, сказал Юсиф, то у него не осталось бы времени на то, чтобы заняться другими, более важными делами.
Не ожидая ответа Карима на такое шокирующее заявление, Юсиф принялся рассказывать историю о неком человеке, которого повстречал, находясь в Мекке. Он сказал, что этот человек был индийским мусульманином, который намеревался остаться в Саудовской Аравии, поскольку в Индии ему грозил арест. Через два дня после того, как он уехал в Саудовскую Аравию, индийские власти обнаружили, что он вместе со своей женой убил свою крошечную дочь, влив в рот младенца крутой кипяток.
Юсиф спросил мнение Карима по этому поводу. Но прежде, чем муж мой успел что-либо ответить, он вновь возобновил свои громкие грубые речи, заявив, что он сам считает, что человека не стоит наказывать, поскольку он был уже отцом четырех дочерей и страстно, до умопомрачения желал сына. Признавая тот факт, что пророк не мог одобрить подобную практику, Юсиф полагал, что властям не нужно было вмешиваться в это частное дело, поскольку вред был причинен всего лишь младенцу, который к тому же был его дочерью.
Юсиф поинтересовался, не мог бы Карим помочь человеку получить визу, дающую право на работу в Саудовской Аравии, чтобы тому можно было не возвращаться в свою страну, где его ждала скамья подсудимых. Юсиф даже не удосужился поинтересоваться, какого пола были дети у Карима. Зная, что мой муж думает на этот счет, я подумала, что он может ударить своего старого приятеля и сбить его с ног.
Шея Карима побагровела, что было свидетельством того, что муж мой в гневе. Я решила, что у него на затылке были глаза, потому что, не оборачиваясь, он сделал мне знак рукой, чтобы я не вмешивалась. Карим обходительно уведомил старого друга о том, что у него самого с благословения Аллаха имеются две красивые дочери и один сын и что своих дочерей он любит ничуть не меньше, чем сына. Но этот толстокожий Юсиф выразил Кариму свои соболезнования, сказав, что быть отцом дочерей такое несчастье. Не переводя дыхания, он тут же начал распространяться на тему преимущества сыновей, поинтересовавшись между прочим, почему мой муж не взял вторую жену. Карим в конце концов мог позволить мне оставить себе дочерей, а самому заняться сыном.
Карим, со спокойствием человека, доведенного до белого каления, ответил Юсифу напоминанием об учении Мохаммеда.
– Юсиф, – спросил он, – ты говоришь, что являешься набожным, добрым мусульманином. Если так, то неужели ты не помнишь слова благословенного пророка, которые он сказал человеку, что вошел в мечеть и обратился к нему?
Эту историю я знала очень хорошо. Я любила приводить ее в разговоре с экстремистами нашей земли в качестве доказательства справедливости пророка по отношению к женщинам. Юсиф слушал с бесстрастным лицом. Мне стало ясно, что он относился к числу тех людей, которым интересны только те слова пророка, что не идут вразрез с их собственным пониманием жизни.
Карим бросился в атаку, собираясь доказать свою правоту ие посредством грубой силы, а с помощью ума и учений человека, избранного Богом. Что касается меня, то, честно говоря, я с большим бы удовольствием увидела этого Юсифа поверженным и обливающимся кровью. Я пережила истинные минуты гордости за Карима, когда он заговорил со страстностью муэдзина, призывающего правоверных к молитве, рассказывая правдивую историю пророка Магомета, напоминающую отцам о равной ценности всех детей, независимо от их пола.
***
В мечеть вошел мужчина и направился к пророку. Он сел и начал говорить. Через некоторое, время вслед за отцом в мечеть вошли два ребенка мужчины, мальчик и девочка. П мальчик вошел первым. Отец с любовью приласкал его и поцеловал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35