Выполнение ритуалов ихрама в пашей семье началось еще до того, как мы покинули Эр-Рияд. Важно было, чтобы каждый из нас вошел в состояние внутреннего очищения задолго до начала путешествия.
Испугав свою филиппинскую горничную Кору, протиравшую пыль в моей спальне, я вошла в свои покои, распевая знаменитую молитву, произносимую каждым паломником в момент выполнения ритуалов в священном городе Мекке:
– Вот я и здесь, о Аллах! Вот я и здесь! Я здесь, чтобы следовать указаниям.
После того, как Кора пришла в себя, я объяснила ей значение нашего будущего религиозного путешествия. Кора, преданная католичка, мало что смыслит в мусульманских традициях. Но будучи девушкой с глубокими религиозными убеждениями, она оценила по достоинству мою радость от предстоящего паломничества.
Я продолжала распевать адресованные Аллаху молитвы, а Кора с улыбкой наполняла для меня ванну. На пальцах я посчитала дела, которые мне еще предстояло завершить. Мне следовало совершенно очистить от макияжа лицо, снять все украшения, даже серьги с безупречными десятикаратными бриллиантами, подаренные мужем годом раньше, с которыми я редко расставалась.
Сняв серьги и убрав их в просторный сейф, находящийся в моей спальне, где хранится большая коллекция драгоценных украшений, я на долгие часы погрузилась в горячую ванну, чтобы символически очиститься от скверны. Нежась в тепле, я готовилась к путешествию, громко повторяя повеление Аллаха мусульманам, направляющимся в Мекку: «И напутствую людей на паломничество, и из самых отдаленных ущелий будут приходить они к тебе пешком и на тощих верблюдах».
Я отгоняла от себя всякие мирские мысли, связанные с моей семьей, сосредоточенно думая о предстоящем паломничестве.
После ванны я обернулась в черные одежды без единого шва и покрыла волосы легким черным шарфом. Встав лицом к священному городу Мекке, я распростерлась на полу в своей спальне и совершила намаз, умоляя Аллаха принять исполняемый мной ритуал хаджжа. Теперь я была готова к путешествию. В гостиной внизу я встретилась с мужем и детьми. Карим и Абдулла в несшитых белых нарядах и простых сандалиях были безукоризненны. На Махе и Амани были надеты скромные темные одежды, закрывающие все тело, открытыми остались только лица, ступни ног и кисти рук. Покрывал на них, как и на мне, не было. «Истинная чадра пребывает в глазах мужчин», – говорит пророк. Так, женщинам в период хаджжа, совершающим паломничество, запрещено закрывать лица.
Будучи ребенком, я часто спрашивала матушку о странной необходимости закрывать лицо перед мужчиной, а перед Аллахом оставлять его открытым. Моя мать, никогда не поднимавшаяся до того, чтобы усомниться во власти мужчин, была смущена и сбита с толку здравой логикой своей любознательной дочери. Привыкшая всю жизнь безропотно повиноваться мужскому всесилию, она велела мне замолчать и не дала ответа на вопрос, который я и сегодня считаю не потерявшим своей актуальности.
Невинные лица моих дочерей навеяли на меня поток воспоминаний.
Я обняла каждую из них и раздраженным тоном сказала:
– Когда на мужчину нисходит мудрость Аллаха, вам дозволено сбросить столь ненавистную чадру! – И я не смогла удержаться, чтобы не бросить на мужа и сына презрительный взгляд.
Карим воскликнул:
– Султана! – пытаясь предупредить мою резкость.
О Аллах! Я нарушила данный обет хаджжа ! На минуту, вернувшись к мирским заботам, я почувствовала внутренний разлад, и это тогда, когда должна была предаваться радостям мира и любви.
Смущенная собственной опрометчивостью, я поспешно покинула комнату, пробормотав, что должна повторить ритуал еще раз.
Карим улыбался, а мои дети разразились смехом. Усевшись в кресла и на диван, они терпеливо принялись ждать моего возвращения. Я распростерлась на полу спальни и попросила Аллаха укротить мой язык и помочь мне снова войти в состояние ихрама.
Пока я молилась, меня снова посетили мысли о моей покойной матушке, и перед глазами проплыл образ разгневанного отца, положив конец спокойствию, так необходимому для вхождения в ихрам. Нахмурившись, я опять принялась молиться с самого начала.
Когда я вновь встретилась с членами своей семьи, то готова была расплакаться, и муж одарил меня нежным любящим взглядом, который я в расстройстве приняла за выражение плотского желания. Я закричала на Карима и разрыдалась, заявив, что не могу участвовать в хаджже и что моей семье придется уехать без меня, поскольку я не могу успокоить свой чересчур активный, презренный ум, чтобы вступить в состояние ихрама.
Карим подал знак дочерям, поскольку нам было запрещено соприкасаться плотью, и Маха с Амани смеясь вытолкали меня из комнаты и усадили в ожидавший автомобиль. Теперь мы неслись в аэропорт.
Карим положил конец моим протестам, сказав, что на борту самолета я смогу повторить ритуал еще раз или дома в Джидде, прежде чем следующим утром мы совершим короткую поездку до Мекки.
***
Асад и Сара с детьми ждали нас в королевском зале ожидания в международном аэропорту имени короля Халида, что находится в сорока пяти минутах езды от Эр-Рияда.
С натянутым спокойствием я поздоровалась с сестрой и членами ее семьи. После того, как Маха что-то прошептала ей на ухо, Сара понимающе улыбнулась мне, соглашаясь с причинами нашей задержки.
До Джидды мы летели на одном из частных реактивных самолетов Карима. Путешествие это было тихим, поскольку взрослые были заняты мыслями об Аллахе и о предстоящем общении с ним. Старшие дети играли в спокойные игры, а младшие либо спали, либо смотрели книжки.
Учитывая свою неспособность следить за собственным языком, до самого момента приземления я не произнесла ни единого слова, зато потом разболталась не на шутку.
Когда мы прибыли в Международный аэропорт имени короля Абдул Азиза в Джидде, была уже глубокая ночь. Карим очень угодил мне, когда приказал американскому летчику приземлиться в терминале паломников, который представляет собой сюрреалистический палаточный городок, занимающий 370 акров земли. Терминал паломников предназначен для прибывающих из других стран, но наш статус членов королевской фамилии позволял нам садиться в любом месте, где пожелаем.
За несколько лет до этого Карим брал Аб,дуллу на зрелищное открытие здания терминала, но ни одна из дочерей еще не видела величественного сооружения изнутри.
Забыв свою торжественную клятву не открывать рта до того момента, пока мои ноги не ступят на улицы Мекки, я почувствовала необъяснимую потребность в том, чтобы открыть для дочерей предмет нашей национальной гордости – символ богатства Саудовской Аравии. Сначала я говорила тихим голосом, который, как я знала, не будет оскорбителен для ушей Аллаха. Я объяснила дочерям, что терминал благодаря своему уникальному дизайну и прогрессивным инженерным новшествам был удостоен международной премии. Я почувствовала гордость за своих соотечественников, за короткий срок жизни одного поколения достигших такого уровня развития. Не испытывая больше стыда за нищенскую бедность моих предков, что преследовал меня с самого детства, я позабыла о своих прежних страстях; на смену им пришло обострившееся ощущение прошлого. То, что когда-то казалось бледным и позорным, теперь стало прекрасным и полным значения. Про себя я подумала, что из ужасной страны, в которой всего каких-нибудь пятьдесят лет назад воюющие племена дрались между собой за верблюдов и коз, мы, саудовцы, стали настоящей экономической силой. Мое собственное семейство много лет назад привело из бесплодной пустыни необузданные племена, которые стали богатейшими людьми мира, богатейшей страной.
В то время, как западные умы твердят, что дорогу к процветанию нам проложила нефть, я не придаю их словам большого значения, поскольку нефть была обнаружена и в других землях, но средним гражданам тех стран незнаком тот уровень жизни, что характерен для всех саудовцев. Секрет кроется в мудрости тех людей, что контролируют доходы, получаемые за наши природные ресурсы. Сурово осуждая мужчин из моего клана за их высокомерное отношение к женщинам и женским проблемам, в экономических вопросах я не могу не признать их умного и проницательного руководства и не воздать им должного.
Подумав о том, что наступил подходящий момент для того, чтобы внушить детям, которым дала жизнь, гордость за их предков, я вошла в раж и начала говорить в полный голос, рассказывая детям о событиях прошлого и о добродетелях тех, кто предшествовал нам: о храбрости, стойкости, уверенности в себе и уме их предков-бедуипов. Вспоминая о бедной жизни наших родителей и затем полной экстравагантной роскоши жизни их детей и внуков, радикальной перемене, происшедшей в удивительно краткий срок, я становилась все более оживленной и рассказывала о семейных преданиях с чувством драматизма и убедительной реалистичностью.
Полагая, что являюсь непревзойденной рассказчицей, и вспоминая счастливые минуты, проведенные в ногах моей матери и старых тетушек, я была настолько захвачена драмой становления нашей страны, что не сразу обнаружила полное невнимание аудитории.
Лица Сары, Асада и Карима хранили одинаково болезненные выражения, но поскольку я совершенно забыла о цели нашего путешествия, то их сочувственные взгляды по поводу моего непонятного поведения не произвели на меня никакого впечатления.
Я перевела взгляд на наших юных отпрысков и с разочарованием для себя обнаружила полное отсутствие интереса к моему рассказу. В этот момент я поняла, что незнакомая бедность не вызывает понимания у привилегированного сословия и что юное поколение аль-Саудов стало жертвой расслабляющего влияния великого богатства.
По всему было видно, что мысль о бедуинах, от которых они брали свое начало, была скучна нашим детям.
Абдулла со старшим сыном Сары играл в трик-трак, в то время как младшие дети развлекались с маленькими автомобильчиками и грузовичками, привезенными Асадом из последней поездки в Лондон.
Вспомнив лицо любящей матушки и ее душещипательные истории о чудесных пращурах, которых мне не посчастливилось знать, я испытала зуд в ладонях, так мне захотелось отшлепать бесчувственных потомков тех людей, чьи нежные души так давно ушли в небытие. Я огляделась, чтобы найти козла отпущения, и уже была готова ущипнуть Абдуллу за руку, когда встретилась взглядом с Сарой, губы которой прошептали слово «ихрам».
В который раз я забыла, куда следую! Слишком поздно вспомнив об этом, я решила, что дома в Джидде мне придется повторить ритуал снова. Мои непослушные мысли опять обратились к прошлому, и слезы без предупреждения покатились из глаз, стоило мне подумать о закаленных и смелых предках, которых нам никогда больше не увидеть. Сара одарила меня мягкой улыбкой прощения, и мне показалось, что моя дражайшая сестра знала, о чем я думаю, и простила мне мой проступок.
Поразившись правдивости изречения: «Только наши собственные глаза будут оплакивать нас», я опечалилась тому, что моя семья способна так легко отбросить память о тех, кто шел перед нами. И я в полный голос выкрикнула:
– Те, кто, по-вашему, давно умерли, живы для меня!
Моя семья изумленно воззрилась па меня, все, кроме Карима, который не смог удержаться от смеха. Я бросила на него разъяренный взгляд в то время, как он протирал мокрые глаза тканью и бормотал что-то Асаду, очевидно, относительно женщины, на которой был женат, но что именно, я, как ни силилась, разобрать не смогла.
Чтобы успокоить нервы, я все внимание обратила на двух своих дочерей и поняла, что они, по крайней мере, слышали то, о чем я говорила.
Маха, предпочитавшая всему саудовскому Европу и Америку, не могла служить мне утешением. Она проигнорировала мои восторженные оценки семейной истории и теперь начала резко критиковать терминал. Ее смешило, что кто-то придумал спланировать аэротерминал в форме шатра!
– Зачем ворошить прошлое? – с недоумением спросила она. – Ведь сейчас на исходе двадцатый век.
Амани была зачарована прожекторами, установленными на опорных пилонах. Они производили впечатление поразительного инженерного чуда, и она издала восторженный возглас.
Чтобы продемонстрировать факт своего знакомства с терминалом, Абдулла бросил на младшую сестру мимолетный взгляд и как бы между прочим заметил, что в настоящее время матерчатая крыша шатра покрывает самое большое в мире пространство, хотя и существовал план сделать полог над пространством большей площади в Медине.
Амани, наиболее чувствительный мой ребенок, с силой сжала мне руку и, сладко улыбнувшись, произнесла:
– Мамочка, спасибо, что ты привезла нас сюда.
Я радостно посмотрела на дочь. Не все еще было потеряно!
Кто мог подумать, что путешествие, предпринятое с такими добрыми намерениями, изз желания поблагодарить Аллаха за то, что вернул разум нашей старшей дочери, окажет такое сильное влияние на мое младшее дитя, Амани, и будет иметь катастрофические последствия для ее родителей?
Глава 5. Амани
Мекка, «благословенная», известная как Умм-Эль-Курра, «Матерь городов», является местом, к которому пять раз в день во время молитвы обращает свое лицо каждый правоверный, для миллионов мусульман целью жизни является путешествие в Мекку в период хаджжа. Для тех, кто не исповедует мусульманскую религию, город закрыт, поэтому неверные испытывают острое разочарование от того, что не могут увидеть запретное, и жаждут узнать, что же скрывается за всем этим. Будучи саудовцем, я сам избран Аллахом в качестве защитника истинной веры, которая берет свое начало в святейшем из городов мира, расположенном в моей стране.
Из объяснения, данного автору престарелым саудовским бедуином относительно того, почему саудовцы являются богоизбранным народом.
В радостный день рождения Амани боль родов вместе со мной испытала моя сестра Сара, давшая жизнь своему второму ребенку, дочери, которую они с мужем нарекли именем Нашва, что значит «экстаз».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35