Стены были выполнены из тонированного стекла, но зелень была настолько густой и пышной, что защищала нас от палящих лучей солнца. Каменная тропинка, украшенная вырезанными на камне мордами всевозможных диких животных, огибала водопад. Я ступила на изображение жирафа, и волна печали вновь захлестнула меня, потому что я вспомнила, как Карим специально заказал эту резьбу, чтобы сделать сюрприз нашему обожавшему зверей ребенку.
Тропинка привела нас в зону турецких бань. Такая же комната была в нашем доме в Каире, и я попросила итальянского дизайнера изучить проект и точно воспроизвести его во дворце в Джидде.
В турецких банях имелось четыре ванны, каждая отличалась от другой по размеру и стилю. К каждой из них вели ступеньки, через одну из больших ванн был перекинут арочный мостик из камня. От воды поднимался пар и тут же таял в прохладном воздухе.
Много прекрасных воспоминаний хранила наша память о времени, проведенном в турецких банях. Еще прошлым вечером, накануне нашей романтической ночи, Карим и я плавали здесь, наслаждаясь длительной паровой ванной.
Ничего такого, что свидетельствовало бы о прошедшем в нашем доме религиозном собрании, я не увидела. Однако же услышанные мною слова все ещё болью отзывались в сердце. Я отчаянно пыталась довести до сознания Карима всю серьезность новой страсти Амани, поскольку наша дочь выражала теперь желание стать женским имамом, призванным удовлетворять религиозные потребности других женщин. И это в то время, когда я хотела, чтобы моя дочь вела жизнь доброй мусульманки, а не тонула в рабстве строжайших предписаний, которыми наши традиции опутывают и без того стреноженных женщин.
Правильно рассудив, что Карима так же не угнетает новая страсть Амани, как не волновали и ее прежние увлечения, с которыми я боролась, начиная с самого раннего возраста, я подумала, что мне следовало бы сказать ему о том, как далеко подобный религиозный пыл может завести нашу дочь, потому что я знала, что муж мой был особенно чувствителен к теме законного притязания семейства аль-Саудов на трон, богатство и привилегии, которыми мы обладали.
Зная, что мир моего мужа замыкается на фешенебельной жизни в роскоши и довольстве, которая едва ли была возможна без неимоверного богатства саудовских нефтяных скважин, я обвела рукой вокруг чудного интерьера турецких бань.
– Это, – сказала я Кариму, – то, что наша дочь считает великим грехом. По ее мнению, нельзя пользоваться тем богатством, что Аллах счел нужным даровать нашей семье.
Муж не ответил,
Я немного усилила давление.
– Карим, мы должны предпринять какие-то действия. Или ты хочешь, чтобы твой отпрыск, плоть от плоти и кровь от крови твоей, возглавил переворот, что положит конец дому аль-Саудов?
Карим, все еще сомневаясь в способности дочери на серьезный проступок, от дальнейшего анализа взглядов Амани на наше королевское положение отказался, сказав, что дочь должна быть оставлена наедине со своей верой, если та дает ей успокоение, даже вопреки упрямому сопротивлению со стороны ее матери.
С силой сжав мои плечи, Карим запретил мне возобновлять разговор на эту тему, сделав при этом нелепое замечание.
– Султана, – сказал он, – я давным-давно решил, что каждый из нас должен уважать заблуждения другого, иначе покоя в нашем доме никогда не будет. Все! И немедленно оставь эту неприятную тему!
***
После нескольких дней душевного смятения я наконец пришла к заключению, что не была виновата в том новом направлении, что приняла жизнь моей дочери. Я решила, что стремление Амани к какому-то делу непосредственно проистекало из ужасающей бедности Саудовской Аравии, с которой внезапно было покончено невероятным богатством, свалившимся на голову. Чтобы прояснить дело, мне придется сделать небольшой экскурс в историю.
Многие люди, как мусульмане, так и. христиане, презирают саудовцев за их незаслуженное богатство. Однако мало кто из них удосужился попять, какое жалкое существование влачили все саудовские арабы до середины семидесятых годов. Поэтому я страшно негодую каждый раз, когда слышу поспешные выводы относительно нашего теперешнего положения.
После открытия нефти под песками пустыни прошло много лет, прежде чем наш народ смог воспользоваться чем-то из тех богатств, что сулило производство нефтепродуктов, организованное американскими компаниями. Король Абдул Азиз, мой дед и основатель Саудовской Аравии, доверял людям, которые умели хорошо говорить и давали ложные обещания, не понимая того, что заключаемые им сделки приносили миллионные барыши американцам и мизерные суммы саудовцам. И лишь тогда, когда американские нефтяные компании были вынуждены вести честную игру, справедливость восторжествовала.
Таким образом, только из-за неправедного распределения получаемой прибыли от нефтяного богатства, нашему народу понадобилось так много лет, чтобы из шатров бедуинов переселиться в роскошные особняки и дворцы. Все это время население Саудовской Аравии переносило жестокие страдания. Детская смертность у нас была одной из самых высоких в мире. Не было денег, врачей и больниц, чтобы лечить больных. Основную пищу саудовцев составляли финики, верблюжье молоко, верблюжье и козлиное мясо.
Хорошо запомнился мне полный отчаяния взгляд одного из богатейших людей королевства, когда он делился с нами устрашающей повестью о годах своей молодости. Умный и высокоуважаемый в бизнесе человек первые пятнадцать лет своей жизни ходил от двери к двери в глинобитной деревушке Рияд, пытаясь продать меха с козьим молоком. В семь лет он стал главным мужчиной в семье, потому что его отец скончался от легкой инфекции, которую подхватил, порезавшись саблей, когда в праздник хаджжа забивал верблюда. Инфекция развилась в гангрену, и отец его уходил из жизни, сотрясая воздух страшными криками боли.
Как водилось в те времена, мать юного мальчика стала женой брата его отца, у которого без того было множество своих детей. Мальчик почувствовал себя ответственным за жизнь своих пятерых младших братьев и сестер. Четверых из пятерых он похоронил собственными руками. Смерть их настигала в результате недоедания и отсутствия элементарного медицинского обслуживания. Его рассказ о том, как он пробился наверх, был похож на ужасную сказку в духе Диккенса.
После юности, проведенной в условиях дикой бедности, становится понятным, почему первое поколение саудовцев, узнавшее власть богатства, баловало своих отпрысков, купая их в изобилии всего того, что можно купить за деньги. Если Карим и я росли, не ведая ни в чем недостатка, мы все же понимали живучесть родительской бедности, которая еще долго ощущалась на протяжении всей нашей юности. А вот дети, родившиеся от нашего поколения, никогда не знали лишений, даже со слов других, поэтому они не представляли себе, что значит быть бедным.
Цивилизация развивалась своим естественным путем, так как сконцентрированное богатство, обретенное ценой утраты связи с прошлым, может в любой момент обесцениться. Оставалось только ждать, когда нестойкие основания начнут дрожать и разваливаться.
Мое поколение не раз подвергало сомнениям условности и традиции, принятые прошлыми поколениями. Поколение, идущее за моим, часто не зная ограничений, следует звериным инстинктам. Этот примитивный отказ от общественного порядка вызвал естественный откат назад к религиозному фанатизму и отвращение к свалившемуся с неба богатству.
Сегодня наиболее фанатичными людьми становятся отпрыски моего поколения. Никогда не ведавшие жизни вне большого богатства, лишенные знаний о последствиях удручающей бедности, наши дети и дети наших знакомых с презрением относятся к экономической свободе. Они ищут других, более высоких целей, нежели стяжательство дополнительного богатства и пополнение, рядов богатеев.
Мой ребенок, Амани, стала лидером группы женщин, стремящихся быть ещё более воинственными, чем мужчины, возглавляющие правоверных в борьбе за свержение трона, на котором восседает клан аль-Саудов.
Пока Амани искала пути спасения душ людей, которых называла своими родственницами или подругами, ее двоюродная сестра Фатен, дочь Али, сделала ей признание, показавшееся нам просто невероятным.
Нельзя представить себе человека более надменного по отношению к женщинам, чем мой брат Али. Еще ребенком он с презрением относился к своим десяти сестрам. Будучи молодым человеком, он жил в Америке, где переспал с сотней западных женщин, меняя их, как перчатки. Как муж он обращался со своими женами как с рабынями, ничуть не заботясь об их счастье. Женился он всегда на девочках, едва вступивших в пору полового созревания, которые еще мало что знали о мужской природе и его извращенное поведение воспринимали как норму. Вдобавок к четырем женам Али приводил в дом одну наложницу за другой. Как отец он практически не замечал своих дочерей, всю свою любовь отдавая сыновьям.
Поэтому не было ничего противоестественного в том, что его сын, Маджед, брат Фатен, стал садистом, который считал женщин всего лишь объектом сексуальных утех.
Сейчас, оглядываясь назад, я знаю, что Маджед был бы обезглавлен или приговорен к расстрелу, если бы его преступление стало достоянием гласности. Ничто не могло бы спасти его от такой судьбы, даже тот факт, что он был сыном высокопоставленного принца, поскольку его грех в семье аль-Саудов не имел прецедента.
***
Мы вернулись в свой дом в Эр-Рияде. Там, не пропуская ни дня, после школы Амани продолжала изучение Корана со своими родственницами, кого заинтересовал возврат к темному прошлому, когда женщинам приходилось хранить молчание относительно всех сфер жизни, что выходили за рамки их домов.
Был четверг, день клонился к закату, и с балкона своей спальни я видела, как с проезжей аллеи нашего особняка одна за одной под надежной защитой лимузинов с личными шоферами разъезжаются подрути и родственницы моей дочери. Последней отъезжала Фатен, дочь моего брата Али, и мне показалось странным, что она и Амани так долго о чем-то переговариваются и часто обмениваются страстными объятиями. С грустью я догадалась о том, что Фатен, отчаянно несчастная дочь моего бесчувственного брата, в своем одиночестве с пылкостью ухватилась за то дело, что предложил ей мой ребенок.
Не надеясь больше па восстановление нормальных отношений со своей дочерью, я строго-настрого запретила себе когда-либо снова говорить с Амани на религиозную тему. Это дело Аллаха руководить ею, и пусть ои ведет ее туда, куда посчитает нужным. Но сейчас мне хотелось побыть с нею, поговорить, попытаться отвлечь от постоянных размышлений.
Когда я, испытывая неловкость, постучала в дверь комнаты дочери, ответа не последовало, но я услышала звуки рыданий и вошла в ее комнату. Я почувствовала, как по всему моему телу прокатилась волна раздражения от того, что Амани сидела и держала в одной руке Коран, а другой смахивала слезы. Я уже собиралась закричать, что назначение религии состоит не в том, чтобы наводить на человека тоску, но сдержалась и присела у ног дочери. Я легонько пошлепала ее по колену и спокойно принялась расспрашивать о причине ее слез.
Ожидая услышать что-нибудь вроде того, что она получила какое-то божественное послание, не предназначенное для моих ушей, я насторожилась, когда услышала:
– Мамочка, меня и в самом деле печалит то, что я должна сделать!
Бросившись ко мне, мой ребенок расплакался так, как человек, узнавший самые страшные новости!
– Амани! Доченька! Что случилось?
– Мамочка! – она рыдала, и тельце ее содрогалось. – Был совершен ужасный грех. Я узнала отвратительную тайну. Но Аллах велел мне разгласить эту тайну.
– Какой грех? –вскричала я, обеспокоенная тем, что Амани могла каким-то образом узнать о любовной связи Махи с ее подругой Айшей. Обнародование этой связи могло бы принести дочери и всей нашей семье неизъяснимые страдания.
Амани большими глазами посмотрела на меня.
– Фатен доверилась мне и рассказала о том, что тревожило ее. Этот грех слишком ужасен, чтобы рассказывать о нем, и все же я должна.
С облегчением узнав о том, что Амани собирается говорить не о своей сестре, я подумала, о каком же позоре семейства аль-Саудов собирался поведать мне мой ребенок. В семье, равной по размеру клану аль-Саудов, ходит немало сплетен относительно не поддающегося контролю поведения молодых принцев или, в более редких случаях, юных принцесс. Зачастую имена представителей мужского пола семейства появляются на страницах иностранных газет в случае крупных проигрышей в азартные игры или при обнародовании какого-нибудь скандала, связанного с иностранкой. После отпусков, проведенных на Западе, порой и принцессы возвращаются в королевство, ожидая появления на свет незаконного ребенка. Но вся правда редко получает огласку, так как многочисленные родственники спешат прикрыть проступки своих детей, чтобы избежать участи стать притчей во языцех в семействе аль-Саудов.
Амани выпалила:
– Мама. Это Маджед. Маджед совершил сексуальный грех.
Я с трудом смогла придать лицу серьезное выражение.
– Маджед? Амани, Маджед – сын своего отца.
Я подняла лицо дочери за подбородок, предупредила ее:
– Если ты заговоришь па эту тему, мужчины нашей семьи только посмеются над тобой. Али гордится популярностью своего сына среди иностранок.
Все в нашей семье знали о том, что Маджед, второй сын Али, вращался среди иностранцев, находящихся в пределах нашей страны. Он посещал их вечеринки, назначал свидания женщинам, не исповедующим мусульманскую веру, которые работали в больницах или на иностранных авиалиниях. Большинству мусульманских семей не нравилась такая активность Маджеда, но Али считал, что это была идеальная возможность для его второго сына насладиться сексуальной свободой в стране, где поведение такого рода строго запрещено в среде лиц мусульманского вероисповедания.
Но, когда я увидела серьезное выражение лица Амани и услышала ее дальнейшие объяснения, сердце мое зашлось от боли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35