Это не бросалось в глаза; он был, как всегда, подтянут и вежлив, приятный баритон его звучал в обычном среднем регистре. Но расстегнутая верхняя пуговица на френче, торопливое, нервное шевеление пальцами, еле заметное подергивание тонкой темной брови выдавали расстройство.Поздоровавшись, он подошел к столу и подвинул Петру распечатанный конверт:– Взгляните.Это было письмо от лорда Робертса. Английский главнокомандующий извещал коммандант-генерала Бота, что сего дня, 19 июля 1900 года, в 16.00 шестьсот бурских семей, эвакуированных из Претории, будут доставлены на станцию Вандермерве и могут быть беспрепятственно приняты бурскими властями.– Я распорядился, – сказал Бота, – выслать туда необходимое количество фургонов. Конечно, все преторийцы уже ринулись на эту станцию. Но каков лорд! Сегодня в шестнадцать. А письмо доставлено в седьмом часу вечера!– Мост через Бронкхорст взорван нами, – напомнил Петр.– Есть брод.– Не нравится мне это, – буркнул Петр.– Мне тоже. Я прошу вас… Надо обеспечить охрану. Как вы смотрите, если послать ваших йоганнесбуржцев?– Я выеду вместе с ними.– Спасибо, генерал. Тогда я буду спокоен.– Не задумал ли Робертс какой-нибудь каверзы?– Какой?– Если бы знать, – пожал плечами Петр.– Будем надеяться на провидение, – Бота чуть прищурил насмешливо глаза, – как не устает повторять наш президент…Через полчаса Петр с несколькими сотнями бойцов был уже в пути. Дождь почти перестал, но облака еще толклись в вечернем небе; дороги развезло. У разрушенного моста, по обе стороны его, Петр оставил сильные брандвахты.К станции Вандермерве они подъехали уже в темноте. Большая толпа пеших и конных месила грязь у станционных домиков. Ее освещали чадные факелы. Возбужденный говор, выкрики и плач стояли над толпой. Фургоны еще не подошли. Как выяснилось, вместо шестисот семейств приехало лишь сто. Адъютант генерала Бота, в качестве официального лица встречавший эвакуированных, не добившись толку от английских представителей, метался между прибывшими, пытаясь наладить их регистрацию, чтобы затем можно было направить запрос английским властям.Разослав вокруг несколько охранно-разведывательных групп, Петр разместил бойцов на опушке леса и, стоя на взгорке, поджидал прибытия фургонов. Суматоха, исполненная радости встреч для одних и горечи разочарования для других, вновь разбередила его душу.Сколько же кусков сердца у него вырвала война!.. Дмитрий, тот, что с малых лет был ближе брата, милый, родной Митьша. Комок подкатил к горлу Петра, и никак нельзя было его сглотнуть, будто он был из шерсти. Слезы вдруг полились из глаз, и, не вытирая лица, не в силах уже сдержаться, Петр плакал, стоя в темени на каменистом взгорке под мелким холодным дождем. Он еще раз прощался и с Дмитрием, и с теми, кто подарил ему дружбу на этой чужой, неприветной земле и кого убила война, – с Беллой, с Артуром Бозе, со старым Клаасом Вейденом и Секе… А где теперь Ян Коуперс, Губерт Терон, где милейший Иван Петерсон, где Марта?.. Острое ощущение одиночества и потерянности пронзило его. Петр вдруг почувствовал слабость, его передернуло от холода. Он вытер лицо и повел глазами окрест.В сторонке неподалеку темнел неподвижный силуэт. Каамо. Вот единственный человек, преданный и родной, оставшийся рядом. Ему захотелось подойти и обнять парня, прижать его курчавую голову, сказать какие-то необычные, потрясающие благодарной лаской слова. Но слов вроде и не было. Это всегда так. Мы стесняемся их и в оправдание лепечем себе, что язык наш огрубел. Хороших чувств стыдимся, показываем лишь их изнанку…Пришли фургоны, и длинный обоз потянулся по ночной дороге к Бронкхорсту. Вдруг вдали зачастили ружейные выстрелы. «Кстати брандвахты-то выставили», – подумалось Петру.– Слушать команду! – протяжно и громко закричал он, и по растянувшейся колонне, повторяясь, покатилось: «Слушать команду!» – Всем оставаться на местах! Факелы потушить! Комманданта из Претории – ко мне!Из тьмы приблизился к нему дородный, грузный бур на таком же дородном, крупном коне. Это был Ганс Диппенбек, командир преторийского коммандо.– Сколько ваших людей здесь? Сколько оставлено на позициях вашего участка? – быстро спросил Петр.Коммандант замялся:– Кто ж его знает… Боюсь, все здесь. Такое дело – семьи…– Так. – Петр соображал. – Видимо, это и нужно было англичанам. Судя по всему, они выходят как раз к вашим позициям. Собирайте своих людей – охрану обоза я обеспечу – и двигайтесь к верховьям Бронкхорста… Да, да! – нетерпеливо сказал он, видя, что Диппенбек хочет что-то возразить. – Именно к верховьям. С рассветом ударите им в тыл. А я со своими ребятами влеплю им с фланга. Мы отшвырнем их разом. Действуйте… Мемлинг, ко мне!Он поставил Мемлинга с сотней конников для охраны обоза, а с остальными поскакал вперед, к брандвахтам.Что ж, расчет англичан был верный. Перед ними стояла не регулярная армия, и известие о прибытии бурских семейств разом смахнуло всех бойцов с позиций преторийского коммандо. В бурском фронте образовалась изрядная брешь, и к ней противник с вечера начал подтягивать свои силы. Если бы не сторожевое охранение, выставленное Петром на Бронкхорсте, англичане подошли бы к опустевшим позициям вплотную и, заняв их, неотвратимо нависли над главным бурским лагерем.Брандвахты сорвали план англичан. Но настоящий бой завязался уже на рассвете. Подоспели пушки, вызванные Петром, и англичанам пришлось солоно. А когда с тыла стеганули по ним пулевым ливнем разозленные преторийцы, ничего им не оставалось, кроме поспешного отступления. Они отошли на юг, и, будь у буров получше налажено взаимодействие, ударь по ним еще Христиан Бота, урон противника был бы куда более ощутим. Тогда, может, не скоро бы еще началось наступление англичан на восток…Доложив командующему о ночных событиях, Петр вернулся в домик на окраине Бронкхорста усталый, но возбужденный. Хозяин возился во дворе с коровами. Морщинистое лицо его при виде Петра сморщилось еще больше – старик улыбался.– Не браните меня, генерал, но в вашу комнату я впуштил одного человека.– Какого еще человека? – беззаботно спросил Петр.– Пошмотрите шами, генерал. Он говорит, что он ваш друг.Каамо бросился в дом первым и радостно заорал оттуда:– Пи-итер!Петр вбежал за ним – и угодил в объятия Яна Коуперса.– Ты? Ян, ты? – обалдело спрашивал Петр.– Да я же, я! – почти кричал тот, безмерно довольный произведенным эффектом.Он был все такой же – высокий, сухощавый, с небрежно и чуть высокомерно откинутой назад головой, все так же, казалось, пахло от него раздольем и ветром; только брови – возможно ли? – выгорели еще больше да шрам на левой щеке у губы почти совсем был не виден из-за давно не стриженной бороды.– А Манг? – Каамо озирался. – Где Мангваэло, господин Коуперс?Ян нахмурил белесые брови, щека его нервно дернулась – незнакомо и в то же время знакомо: это напомнило Петру кого-то, только он никак не мог понять кого.– Манга больше нет, Каамо. Он попал к уланам. И Терона нет, – повернулся Ян к Петру. – Он пал в бою. Мы полумертвого вытащили его из пекла, но только на мучения – рана в живот, умер.Все трое притихли. Вот сейчас Петр понял, что напомнил ему тик на лице Яна. Так же подергивалось веко у Терона. Петр смотрел на осунувшееся, заросшее лицо друга, видеть его было отрадно, и все же радость от встречи гасла, не успев вспыхнуть по-настоящему. Снова подступало горькое чувство одиночества и бессилия – свистели пули вокруг, и падали товарищи, и ни одна – хоть бы одна, проклятая! – пуля не брала его…– Откуда ты теперь? – спросил Петр, сев наконец и стягивая мокрые сапоги.– От Девета. Решил податься в родные края.– Домой или воевать?– Смешные задаешь вопросы… А поесть у вас что-нибудь найдется?– Да хоть быка ради тебя забьем. Скажи-ка хозяину, Ка, пусть тряхнет запасами.– Вот это дело! – улыбнулся Ян своей всегда чуть смущенной и ясной улыбкой. – А еще бы мне ножницы да бритву. Постригусь, побреюсь, поем – снова стану человеком.За долгим, неторопливым завтраком разговорились о главном – о войне. Петра интересовали события на юге, в Оранжевой республике, интересовал Христиан Девет, о котором среди буров говорили восхищенно.– Я его полюбил всей душой, – сказал Ян. – Умен, храбр, прост. Но, видишь ли, если говорить по чести, ему легче, чем Бота. Бота обложен со всех сторон, на него напирают, он вынужден только обороняться. А Девет – вольная птица, недаром зовут его неуловимым. Сегодня ударит здесь, завтра – там. Простор для маневра широчайший. Перед моим отъездом поговаривали о глубоком рейде в Капскую колонию. Только это будет ближе к лету – сейчас, сам понимаешь, туго с кормами для лошадей.– Туго, туго, – покивал Петр, думая о другом; он встал и прошелся по комнате. – Так воевать нам дальше нельзя: прихлопнут, как в мышеловке, и раздавят.– Ты скажи об этом не мне – своему главнокомандующему.– Да, я буду с ним об этом говорить, – сказал Петр жестко. ПЕТЛЯ ЗАТЯГИВАЕТСЯ 1
Бота отложил томик Клаузевица и длинными холеными пальцами – большим и указательным – сильно потер закрытые уставшие глаза. В последнее время свои свободные часы он нередко отдавал чтению книг по военному искусству. Но чем больше читал он их, тем больше укреплялся во мнении, что книги эти ему не помогут.С самого начала войны бродили у Бота мысли о необходимости создания регулярной армии. Потом он понял, что это утопия. Народ, насчитывающий всего четыреста тысяч человек, не в состоянии содержать сильную армию. Он может лишь превратиться в нее сам: только ополчение, которое себя и снаряжает, и кормит, и одевает, под силу ему. Конечно, и при той военной организации, что сложилась у буров, не только возможны, но и требуемы усовершенствования. Однако указания на них надо искать не в книгах: сочинения военных специалистов вовсе не предусматривали «туземных» способов ведения войны.Взять даже простейшую, поверхностную терминологию – название частей и соединений. Ее у буров просто не было. «Коммандо», по существу, означало даже не число – всегда разное – бойцов, а их принадлежность к одному округу, так же как и расплывчатое, неопределенное понятие «фельдкорнетство». Соединения более высокого порядка, подчинявшиеся генералам, вообще не имели названий. Да что названия! Они и форм-то определенных не имели и менялись по воле случая, завися от обстоятельств и личных качеств командиров.Бота пытался, например, оперировать иногда таким термином, как «дивизия», но сам же первый понимал, насколько шатко и эфемерно это понятие в сложившихся условиях. Прежде всего это было соединение, так сказать, неведомого рода войск – и не конное, и не пехотное, а в то же время то и другое. Далее, вооружение его никогда не было постоянным, и количество артиллерийских орудий и их калибр, и число пулеметов и гранатометов могли колебаться в амплитуде весьма изрядной. И, наконец, самым разным могло быть в «дивизии» число людей. А все сочинения господ военных, все наставления и уставы опирались на точно расчисленные, кем-то когда-то выверенные цифры… Нет, сочинения сии были ему бесполезны.Командующий потянулся – сладко хрустнули суставы – и вышел из-за стола.– Генрих! – негромко позвал он ординарца.Из соседней комнаты выглянул средних лет молодцеватый бур.– Забери все это, – махнул Бота на стопу книг, – и чтоб больше они мне на глаза не попадались.– Можно и на растопку? – озорно стрельнул в генерала плутовскими глазами ординарец.– Хоть и на растопку.Так решительно он поставил точку на регулярной армии.Со спокойным вниманием проследив, как ординарец забирает книги, Бота прошелся по комнате и вновь остановился у стола, задумавшись, как будто собирался сесть и записать мелькнувшие мысли. Надо только сосредоточиться, поймать за хвостик главную – и на бумагу. Впрочем, никаких особых мыслей у него и не было. «Надо оставаться в своей роли, – подумал он и чуть не вслух сформулировал тривиальнейшее: – Бурская армия есть бурская армия».Он вовсе не лишен был честолюбия, и, скажем, ритуалы и чинопочитание, присущие всякой регулярной армии, наверное, во многом пришлись бы ему по душе. Но не это руководило главнокомандующим Трансвааля. Луису Бота нужен был успех. Как трезвый политик, он, в общем-то, понимал, что дело буров проиграно. Упования Крюгера на помощь Европы Бота не очень разделял, хотя президенту этого не высказывал. Он вообще о многом молчал, этот человек, прекрасно владеющий даром речи. Он молчал, например, о том, что в свое время чуть не отдался в руки противника – богатый и влиятельный в своей республике человек, он наверняка нашел бы у англичан щедрое покровительство. И не столько уж патриотизм удержал Бота от этого шага, хотя и чувства патриотизма он не был лишен. Нет, им руководило расчетливое желание возвысить себя в глазах одновременно и противника, и своего народа, и, может быть, всего мира, чтобы, говоря грубо, набить себе цену. В первом случае он получал признательность врага и презрение своих, во втором – любовь своих, уважительность врага, защиту мирового общественного мнения. Послевоенное время должно было круто сработать на политика Бота: об этом позаботился вчерашний промышленник и нынешний коммандант-генерал, главнокомандующий Трансвааля. Он знал: роль просто предпринимателя, хотя и богатого, его уже не удовлетворит – так или иначе, он должен пробить себе дорогу к власти.Постучав, вошел адъютант:– К вам генерал Кофальоф, – и замер полувопросительно, ожидая ответа.Этого-то Бота добиться сумел: его адъютанты вышколены не хуже, чем в любой регулярной армии. Вообще в штабе его, несмотря на обычную для буров простоту нравов, чувствовался некий настрой на европейский лад. Здесь можно было не перекреститься, но вваливаться в штаб, не очистив сапоги от грязи, казалось уже неприличным. Здесь лучше было промолчать, но покрикивать и употреблять обычные бранные выражения считалось уже предосудительным. И сам главнокомандующий – в непривычном для буров френче с погонами, чистенький и подтянутый, неизменно спокойный и вежливый, с небольшой элегантной бородкой – очень мало походил на прежних коммандант-генералов и видом своим, и манерами, и возрастом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43