Но, вероятно, увидев бесполезность такого образа действий, он невероятным усилием воли овладел собой, приблизился к нам и сказал плохо поставленным, величественным тоном:
— Мне думается, что это последний дом, в который вы дерзнули бы явиться.
Я взглянул на него с многозначительной улыбкой.
— Дорогой мой Мориц! — сказал я наконец. — Если бы только вы были немножко посмелее, из вас в самом деле вышел бы замечательный негодяй. Как бы то ни было…
С этими словами я начал к нему приближаться. Он побледнел и отступил назад.
— Если вы только вздумаете поднять здесь скандал…
— Уж лучше молчите! — сказал я добродушно и, подойдя к нему, схватил его за шиворот.
— Пошлите за полицией, — завопил он. — Пошлите за полицией!
— Можете посылать хоть за всей английской армией, если вам угодно, — заметил я, тряся его так, что он принужден был замолчать. — А теперь выслушайте меня. Хотя ваш двоюродный брат и был негодяем, он все-таки имел к вам доверие, а вы продали его, как подленький, гаденький Иуда. Кроме того, вы всячески старались меня убить.
— Неправда, — прохрипел он.
— Правда, — ответил я. — Не противоречьте мне, иначе я рассержусь. Вы не только все наладили для моего убийства, но еще самым непристойным образом налгали на меня полиции. (При этом я поднял его на воздух и потряс так, что у него зубы застучали.) Но, Мориц, оказывается, люди, которые обращаются со мной таким образом, сами нарываются на неприятности. Гуарец свое получил, другие — тоже, и я сам только что рассчитался с нашим приятелем Сангеттом.
— Послушайте! — пищал Мориц. — Вы ошибаетесь, честное слово, вы ошибаетесь. Вам не к чему прибегать к насилию. Если вы хотите денег…
Он замолк.
— Ну? — сказал я хмуро.
— Я… я дам вам чек, и вы можете уехать и начать новую жизнь.
— Билли, — сказал я, — откройте, пожалуйста, дверь вестибюля.
Я повернул своего пленника к себе лицом.
— Мориц, вы, оказывается, слегка заблуждаетесь. Вопервых, вы вовсе не наследник Прадо, а во-вторых, мне случайно вовсе не нужны деньги.
Я еще крепче ухватил его за шиворот и медленно повел к выходным дверям.
— Что вы собираетесь делать? — вопил он.
— Если бы я намеревался исполнить свою обязанность, — сказал я шутливым тоном, — то свернул бы вам шею. Но так как я щажу чувства вашей милой тети Мэри, то попросту вышвырну вас за дверь.
Он крутился и извивался, как только что пойманный угорь, но я неумолимо, шаг за шагом тащил его к дверям, которые Билли держал открытыми.
На пороге мы приостановились, затем сильным взмахом и ловким резким ударом я пустил его кубарем вниз по ступенькам.
— Таков конец всех изменников! — крикнул ему вслед Билли.
Мориц упал во весь рост прямо в грязь, и лишь с трудом поднялся на ноги. Выражение боли и ярости на его лице могло показаться смешным, если бы не было так отвратительно. Он еще не успел прийти в себя, как к нему подошел сильно заинтересованный этой сценой представитель «Дэйли Уайр».

Никакое раздражение не может оправдать того грязного потока бранных слов, которым Мориц обдал журналиста. Тот был так поражен, что не мог даже сразу ответить, но вскоре, воспользовавшись минутной паузой, он начал защищать свою честь с такой неслыханной энергией и поразительным богатством выражений, которые, надо думать, свойственны исключительно литературному темпераменту.
Чувствуя, что слушать этот диалог не совсем приличествует Мерчии и моей хорошенькой горничной, я уже собирался войти в дом и закрыть двери, как вдруг среди всей этой суматохи послышался хорошо знакомый голос:
— Если вы не перестанете употреблять подобные выражения и сейчас же не уберетесь отсюда, я позову полицию. Стыдно, господа, вести себя так на Парк-Лэйн.
Это был Мильфорд! Если бы даже я не узнал его голоса, то угадал бы, что это он, по одному тому, как он взывает к чувствам.
Получив заслуженную головомойку, те двое внезапно прекратили свой обмен комплиментами. Мориц понял, наконец, что свалял дурака, и бросил вокруг дикий взгляд, ища способа удрать. На другой стороне улицы стоял наемный экипаж, кучер которого специально подъехал, чтобы позабавиться происходящей сценой. Перейдя через улицу, Мориц указал ему, куда себя везти, вскочил в коляску и захлопнул дверцу, не бросив даже последнего взгляда на дом.
Я повернулся, желая повидать Мильфорда, но его уже не было. Закрыв входные двери, я обратился к своей хорошенькой горничной:
— Эллен! Позовите ко мне Мильфорда. Билли глубоко вздохнул и радостно сказал:
— Вот это называется жить! Как это Мильфорд так кстати подвернулся?
— Если существуют люди с прирожденным драматическим чутьем, — ответил я, — то Мильфорд один из них.
Едва я успел произнести последние слова, как дверь распахнулась и мой незаменимый лакей предстал перед нами.
Он окинул всех взглядом и чинно поклонился.
— Разрешите мне приветствовать вас по случаю вашего возвращения в этот дом. Я сожалею, что меня здесь не было, чтобы вас принять.
Я подошел к нему и, протянув руку, сказал:
— Мильфорд, я не мастер благодарить словами, но… — я запнулся, — так вот. Я вам очень признателен! — кратко и искренне закончил я свою речь.
Он как-то робко принял мою руку.
— Не стоит, сэр. Я сам рад, что мог вам услужить. Позвольте выразить вам мое удовольствие по поводу того, что мистер Норскотт назначил вас своим наследником. Я полагаю, сэр, это и объясняет, почему мистер Фернивелл…
— Вот именно, это, — сказал я. — Да еще толчок сзади.
Мильфорд чинно кивнул головой.
— Скверная компания, сэр, очень скверная. Я всегда предупреждал мистера Норскотта относительно него.
— Мильфорд, — сказал я. — Я не знаю, как обстоят здесь дела, но что если бы мы позвонили к Гарроду или Гунтеру и вы соорудили нам небольшой обед на троих, скажем, к восьми часам? Мисс Солано и мистер Логан пережили всю эту историю вместе со мной, и нам хотелось бы отпраздновать ее успешный конец.
Мильфорд улыбнулся с чувством профессионального достоинства.
— Конечно, сэр, — ответил он с поклоном. — Все будет готово к восьми часам. Вы можете надеяться, сэр.
— Вы, конечно, останетесь здесь, со мной, Билли, — сказал я, когда Мильфорд удалился.
— Скорее всего! — ответил Билли. — Неужели вы думаете, что теперь, когда у вас пятьдесят тысяч фунтов, я вас оставлю? Я только съезжу в свою старую хижину и еще до обеда перевезу сюда свои пожитки.
— Правильно, Билли, — ответил я, смеясь. — А заодно пошлите телеграмму леди Трэгсток.
Мы стояли в той же комнате, где десять дней назад полуночная пуля чуть было не положила конец моим приключениям.
— Мерчиа! — сказал я. — Моя родная Мерчиа!
Я взял обе ее руки и положил их к себе на плечи, глядя на ее дорогое лицо, которое она приблизила к моему.
Думаю, что она угадала мою мысль, так как оглянулась на портьеру и вздрогнула.
— Ах, — шепнула она, — что, если бы я тогда вас убила?
— Тогда во всяком случае не пострадала бы красота Сангетта, — ответил я многозначительно.
Затем нагнулся к ней и нежно поцеловал ее мягкие грустные губки.
— Мерчиа, — заговорил я снова. — Я знаю, что думаете вы об имуществе Прадо. Оно было приобретено всяческими вымогательствами у друзей вашего отца и его приверженцев, и вы скорей согласны умереть с голоду, чем как-нибудь воспользоваться тем, что досталось путем их страданий.
— Да, да, — шепнула она, — я так и знала, что вы это поймете.
— Дорогая, — сказал я нежно, — мы с вами и Билли примем это как вклад на хранение. Одному богу известно, сколько бедствий причинил Прадо. Но там, в Боливии, достаточно золота, чтобы исправить его злодеяния. Мануэль Солано спас уже раз Санта-Лукку; дочь Солано спасет ее в другой раз.
С радостным криком Мерчиа схватила мою руку и, не успел я ее остановить, как она поднесла ее к своим губам.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25