Некоторые уже видели его тело до прихода полиции.
— Но почему же вы не вошли и не рассказали всю эту историю следователю?
Мильфорд сделал протестующий жест.
— Но как же я мог подойти к полицейскому с подобным рассказом? Подумали бы, что я сошел с ума. Кроме того, я до такой степени ошалел, что сам не знал, как мне поступить. Я боялся также, что если узнают, что я приходил к хозяину накануне вечером, то могут подумать, что я причастен к этому делу…

— Что же вы сделали? — мягко спросил судья.
— Я возвратился на Смис-стрит и полагал, что с этим делом уже покончено. Прежде всего мне захотелось повидаться с мистером Бертоном: но я вспомнил, что он собирался в «Аштон». Я был совершенно уверен, что моего хозяина убил кто-нибудь из той санта-луккской шайки, о которой он мне говорил. Возможно,4 что эти люди следили за мной, и меня страшно мучила мысль, сэр, что, может быть, я принес ему смерть, после того как он спас мне жизнь. Итак, мне казалось, что на мне лежит обязанность найти его убийцу…
В голосе Мильфорда послышались рыдания, но он спокойно вытер рукой глаза. Как мог Прадо, один из отъявленнейших негодяев Южной Америки, внушить к себе такую искреннюю привязанность, это остается для меня и по сию пору загадкой.
— У меня было всего-навсего две приметы, — продолжал он свое показание, — я знал, что убийца иностранец, и догадывался, что он находится где-то поблизости. Мистер Норскотт был не из тех людей, которые дают себя убить без сопротивления, и я слышал, как в толпе говорили о кровавых пятнах на лестнице. Поэтому я решил, что убийца, наверное, валяется где-нибудь в окрестности. В том квартале много домов, куда впустят человека без всяких расспросов, лишь бы он хорошо заплатил. Только счастливый случай, сэр, не что иное, как счастливый случай, навел меня на правильный след. Целых три дня я рыскал по всем окрестностям, но ничего не узнал нового, кроме того, что уже знала полиция. Вчера вечером, около восьми часов, я стоял на улице перед Док'ярд-Армс, когда мальчишка-газетчик пробежал мимо меня. Я купил газету, и мне сразу бросилось в глаза известие об аресте мистера Бертона. Я даже и не знал еще, что полиция уже открыла, что убитый был мистер Норскотт. Я был до того расстроен, сэр, что зашел в трактир выпить рюмку коньяку, и все думал о происшедшем. И вот сижу я так, а в это время входят в бар два человека и садятся неподалеку. Я слушаю, о чем они толкуют, и вдруг, сэр, меня словно обухом хватило…
— Ну? — сказал судья, — ну и что же?
— Один из них, сэр, говорил другому о каком-то квартиранте, который лежит больной у него на квартире.
— Видите ли, его ранили на улице, — сообщал этот человек, — и я не хочу поднимать шума, пока он еще может платить.
Когда я услыхал эти слова, сэр, я чуть не подпрыгнул на стуле. Что-то подсказывало мне, что речь идет об убийце моего хозяина. Я просидел, пока они не кончили пить, а затем прокрался за ними. Они разошлись в разные стороны. Тот, который был мне нужен, свернул к реке. Он был порядком выпивши, и его нетрудно было выследить. Он прошел всю улицу до Шадуэлл и завернул в какое-то полуразрушенное одноэтажное строение, похожее на развалины старого амбара…
— Который был тогда час?
— Около половины одиннадцатого. Я знаю, что часы били ровно одиннадцать, когда я добрался до угла Ист-стрит…
— Вы сейчас же повернули обратно?
— Да, сэр. Я решил, что не стоило идти одному в этот дом. Надо было найти кого-нибудь, кто бы мог помочь и в случае чего быть свидетелем. Мужчина в трактире, между прочим, упомянул имя какого-то Мерилля, учителя Мерилля, о котором я слышал разговоры в гостинице на Смис-стрит. Я решил пойти к нему…
— В Ист-Энде, кажется, все до одного знают учителя Мерилля, — перебил его судья.
— Да, можно сказать, почти все. Даже в такой поздний час было довольно легко узнать, где он живет. Я пришел к нему на квартиру, и, несмотря на поздний час, он сам спустился и открыл мне дверь. Я ведь вытащил его из постели, а он и не подумал сердиться. Я сказал ему, что дело идет о жизни и смерти, и передал всю историю с начала до конца. Он задал мне несколько вопросов и поверил, что я говорю правду. Я подождал, может быть, десять минут, пока он оделся, и мы вышли вместе. Не прошли мы и половины дороги, как он остановился и постучал в один дом, сказав мне, что мы возьмем с собой доктора Роббинса. Доктор Роббинс еще не спал. Мистер Мерилль рассказал ему, в чем дело, и он тотчас же пошел с нами. Мы дошли до амбара, когда часы пробили половину второго, и доктор постучал в дверь. Ответа не было, тогда он постучал еще сильнее. Наконец дверь стала медленно отворяться, и человек, которого я проследил, высунул в нее голову. Кажется, он был еще пьян, но доктор не обратил на это никакого внимания. Он только широко раскрыл дверь и схватил пьяного за плечо.
— Послушайте, — сказал он. — Я врач и пришел навестить вашего квартиранта. Если вы начнете скандалить, мы пошлем за полицией.
Эти слова оказали желанное действие. Как только тот услышал слово «полиция», он съежился, словно его поколотили, затем начал выть, говоря, что он ничего дурного не делал, и ничего не знал про этого квартиранта. — «Никто вас не обвиняет, — сказал доктор. — Проводите нас к нему, да поскорее». Тогда, сэр, он ввел нас в комнату. Было в ней темно, но у доктора оказался маленький карманный фонарь; он зажег его, и мы увидели лежащего в углу, на куче лохмотьев человека. Он стонал так, что страшно было слушать. Доктор подошел к нему и осмотрел, не говоря ни слова. Затем он вынул из кармана записную книжку, что-то написал на одной из страниц; вырвал ее и сказал мне, чтобы я сходил к нему на квартиру и принес все, что он записал на листке…
— А что делал пьяный? — спросил судья.
— Он стоял в углу, сэр, и что-то ворчал про себя. Никто не обращал на него внимания…
— Вы же пошли в докторский дом и получили все, что ему было нужно?
— Да, сэр. Я возвратился не позже чем через час. Мистер Мерилль впустил меня, и я увидел, что все было немного приведено в порядок. Больной перестал стонать, но был очень плох. Доктор делал ему перевязку: я увидел, что он был весь изрезан.
— Он был в сознании?
— Кажется, не вполне, сэр. Он говорил на ломаном английском языке и нес какую-то чепуху. Доктор дал ему какого-то лекарства, и оно словно успокоило его. Во всяком случае он затих. Доктор продолжал обмывать и перевязывать его раны и сказал, что перед смертью он, вероятно, еще придет в себя…
— В котором часу это было? — спросил судья.
— Около трех четвертей третьего, сэр, думается мне. Во всяком случае, я знаю только, что несколько позже уже начало светать. Итак, мы оставались там все втроем, сидя на подоконнике или на скамье, стоящей у стены, и следили за раненым. Мы боялись выйти из комнаты, так как доктор говорил, что больной может проснуться каждую минуту, — а это была единственная возможность узнать от него что-нибудь про убийство. Пока мы ждали его пробуждения, я рассказал доктору всю историю, как я рассказал ее мистеру Мериллю…
— Где же был в это время хозяин дома?
— Он спал в соседней комнате. Они положили его там, когда я уходил. Кажется, он был слишком пьян, чтобы о чем-либо беспокоиться…
— Хорошо. Продолжайте! — сказал судья.
— Так вот, сэр, когда мы так сидели и беседовали, раненый вдруг сильно застонал и открыл глаза. Доктор сейчас же подошел к нему; в стакане было приготовлено лекарство; обняв больного, доктор приподнял его и заставил проглотить немного этого лекарства. Казалось, ему сейчас же стало легче, так как он отклонился назад и посмотрел вокруг, как будто приходя в сознание.
— Кто вы такой? — спросил он.
— Я — врач, — был ответ, — а это здешний учитель, мистер Мерилль. Ваши часы сочтены, вы скоро умрете. Не нужно ли вам что-нибудь сообщить нам перед смертью?
— Я умираю? — воскликнул больной. — Правда это? Я умираю?! — и он бессильно откинулся на свое ложе.
Учитель Мерилль нагнулся и взял его обе руки.
— Прадо умер, — сказал он, — а невинный человек сидит теперь за его убийство.
Эти слова, видимо, подействовали на умирающего. Он вздохнул и поднялся на подушке.
— Нет, нет, — пробормотал он, — это я его убил. Слушайте, я вам все скажу.
Мы все втроем окружили его ложе, и доктор, вынув записную книжку и карандаш, начал записывать слова умирающего. Трудно было следить за его речью, так как он говорил по-английски с сильным иностранным акцентом, а голос его был так слаб, что переходил в шепот. У доктора записано все, что он сказал, он вам покажет, сэр, — и это было как раз то, что я думал. Человека этого звали Да-Коста, и ему было поручено следить за домом на Парк-Лэйн. Когда в тот вечер я поехал к хозяину, Да-Коста следовал за мной и простоял на улице, пока я не ушел. Тогда ему удалось каким-то образом прокрасться в дом и постучать к хозяину в комнату. Мистер Норскотт подумал, по всей вероятности, что это возвратился я, и открыл ему дверь. Войдя, Да-Коста пырнул его ножом прежде, чем хозяин успел позвать на помощь. Но, как я говорил, мистер Норскотт был не из тех людей, которые легко сдаются. Он тоже вытащил нож и ударил Да-Косту в бок. Да-Коста не знал, как долго длилась борьба, но когда ему удалось наконец убить хозяина, он сам был почти при смерти. Он выбрался из дома, дополз до реки и встретил того субъекта, в доме которого мы его нашли. Он сказал, что его ранили во время уличной драки и что он ищет места, где бы отлежаться. Субъект спросил, есть ли у него деньги, и когда Да-Коста показал фунт стерлингов, он взял его к себе. Вот и вся его история, сэр. Вы найдете ее записанной в книжке доктора, с подписью Да-Коста в конце. Он только смог подписать свое имя, а потом ему опять стало хуже…
— И вы прямо оттуда приехали в суд? — спросил судья, когда Мильфорд остановился, чтобы выпить воды.
— Да, сэр. Доктор вызвал к Да-Коста сиделку, и мы прямо приехали сюда на извозчике.
Наступило короткое молчание, в течение которого судья записывал что-то в книгу. Когда он закончил, он надел очки и поднял голову.
— Благодарю вас, мистер Мильфорд, — сказал он медленно, — за прекрасное показание. Ваше поведение во время этих странных происшествий было исполнено благоразумия и большого мужества. Весьма возможно, что представитель полиции захочет задать вам еще несколько вопросов перед тем, как мы снимем показание с доктора Роббинса и мистера Мерилля, а пока, — он повернулся к мистеру Хорсфоллу — может быть, сэр, вы будете так любезны и огласите эти бумаги?
Я находился в лихорадочно-возбужденном состоянии. Показания Мильфорда были так ясны и убедительны для каждого из присутствующих, что я мог надеяться на скорое освобождение. Какого бы мнения ни была относительно моего поведения полиция, но она уже не считала меня больше убийцей.
Мои мысли были теперь заняты другим, более важным для меня вопросом. С того самого момента, когда Гордон шепнул мне, что в суде нет ни Мерчии, ни Билли, мою душу стало давить тяжелое беспокойство. Пока Мильфорд давал свои показания, я слушал его с напряженным вниманием и почти не думал о другом, но теперь, когда этот интерес ослабел, все мои прежние опасения относительно безопасности Мерчии охватили меня с удвоенной силой.
Я медленно и осторожно обвел взглядом весь зал, чтобы убедиться в справедливости слов Гордона. Я заметил безукоризненно одетого лорда Ламмерсфильда; он сидел, опершись на спинку стула, со скрещенными на груди руками, с циничной улыбкой на губах. Йорк со своей сестрой, моя хозяйка из Челси, доктор Ричи, бесстрастный метрдотель «Милана» — все, даже персонажи, игравшие совсем ничтожную роль в этой столь удачной комедии мистера Стюарта Норскотта, были в сборе, чтобы посмотреть, как разворачивается последнее действие. Все — за исключением Билли, Мерчии и… Сангетта. Последнее обстоятельство меня поразило. Я чуял, что готовится что-то недоброе, какая-то новая, ужасная затея, в которой Мерчиа, Билли и Сангетт были спутаны в один клубок. Мне так и хотелось вскочить с места и рвануться к дверям, но я знал, что это невозможно.
Не могу сказать, сколько времени длился допрос доктора и Мерилля, мне казалось, что это продолжается целую вечность, хотя на самом деле вряд ли прошло больше трех четвертей часа с того момента, как Мильфорд окончил свое показание. Судья, наклонясь через стол, обратился к представителю обвинения:
— Вы все еще настаиваете на дальнейшем задержании Бертона?
По залу пронесся гул.
— От имени полицейских властей, — сказал представитель полиции, вставая, — я готов снять с мистера Бертона обвинение в убийстве…
— Браво! — послышался серебристый голос в конце зала. Голос мне показался знакомым. И вслед за тем со всех сторон раздались аплодисменты. Этот энтузиазм был, по всей вероятности, результатом невероятного нервного напряжения, царившего в зале до этого момента. Во всяком случае судья отнесся с должной строгостью к этому бурному проявлению всеобщего одобрения.
— Будьте любезны вести себя прилично, — сказал он резко. — Здесь полицейский суд, а не концерт! — Затем он обратился к моему поверенному: — Мне кажется, дальше незачем вести эту процедуру.
Гордон вскочил со стула.
— Вы прекращаете дело? Судья кивнул головой.
— Обвинение снято, мистер Гордон, — сказал он.
ГЛАВА XXIII
Всеобщее возбуждение еще окончательно не улеглось, когда я очутился вместе с Гордоном в маленькой комнатке рядом с залом суда. Гордон закрыл двери, заглушив таким образом смешанный шум голосов.
— Позвольте мне вас поздравить! — сказал он, как только мы остались одни.
Я пожал протянутую мне руку.
— Спасибо, я вам очень благодарен за все ваши хлопоты.
Он улыбнулся странной, вялой улыбкой и ответил:
— Меня вам нечего благодарить, всю вашу защиту вел ваш изумительный лакей. Я еще никогда не чувствовал себя таким лишним, как в этом деле.
Пока он говорил, все мои страхи за Мерчию и за Билли, утихшие на время, вернулись.
— Мистер Гордон, — сказал я, — может еще случиться, что ваша помощь будет мне нужна более, чем когда-либо. С мисс Солано случилось что-то недоброе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25