Неужели у них есть основания полагать, что нарушение прав и свобод человека в вашем городе продолжается? – Дело в том, что в нашем городе очень сильны традиции, и тот факт, что некоторые жители Международного все еще носят «заглушки», свидетельствует не о рецидивах Воздействия, а, скорее, о стремлении людей сохранить память о трагическом прошлом, чтобы не допустить подобного в будущем…
Чем вы объясняете, господин Любарский, тот факт, что в вашем городе регулярно происходят ничем не спровоцированные массовые беспорядки? – Я ничего не объясняю, господа, я как руководитель учреждения, стоящего на страже законности и правопорядка, просто-напросто принимаю меры, чтобы не допустить такие беспорядки в будущем. – А если они все же произойдут? – Тогда я сначала добьюсь восстановления порядка в городе, а затем напишу прошение об отставке.
Кстати, господин Любарский, как получилось, что вы в сравнительно молодом возрасте, не имея специального образования и стажа службы в полиции, возглавили Полицейское управление? – Я уже не раз об этом рассказывал, господа, но охотно напомню… Дело в том, что в молодости я занимался деятельностью, по своему содержанию весьма близкой к работе частного детектива, и некоторое время работал в специальном подразделении полиции, ведущем борьбу с компьютерными преступлениями. Мэр Интервиля предложил мне исполнять обязанности начальника Полицейского управления, когда мой предшественник пал жертвой… гм… очередных массовых беспорядков. Выбирать тогда не приходилось, потому что семьдесят пять процентов полицейских оказались выведенными из строя…
Какова будет ваша политика, если Организация Объединенных Наций объявит Интервиль зоной чрезвычайного положения и введет сюда свои специальные войска для предупреждения новой междоусобицы? – Что ж, я готов только приветствовать такое внимание и заботу со стороны международного сообщества, хотя лучше было бы, если бы повода для таких мероприятий не возникло… Извините, господа, я вынужден на этом попросить вас закончить интервью. Дела, знаете ли, дела!..
Я решительно поднялся из-за стола, и представители мировой прессы, недовольно переговариваясь, потянулись к выходу. Я проводил их в приемную и, вежливо раскланявшись с журналистами, сказал Рите:
– Проветри, пожалуйста, кабинет, а я пока прогуляюсь в следственный отдел.
Начальник следственного отдела Андрей Каулен сидел на своем месте и скептически слушал, как ему путано что-то излагает человек в потертой черной куртке, сидящий на жестком стуле посреди кабинета.
Увидев меня, Каулен вскочил, а человек в куртке только злобно покосился на меня и отвернулся к стене.
– В чем дело, Андрей Петрович? – осведомился я.
– Вот, полюбуйтесь на этого субчика, Маврикий Павлович, – сказал Каулен, картинным жестом простирая указующий перст в направлении человека в куртке. – Вчерашнее ограбление банковского агентства помните?
– На Шестой? – уточнил я. – Ну как же, как же… Так это он, что ли, штурмовал его?
– Да, я, – сердито сказал человек в куртке. – Ну и что дальше?
Я несколько растерялся от такого вопроса.
– Как его взяли? – придя в себя, осведомился я у Каулена. – Кто отличился? Пишите представление, поощрю всеми доступными мне способами!..
Человек на стуле вдруг хрипло хохотнул. От него явственно разило алкоголем.
– Ну вы даете, гражданин начальник! – сказал он. – Да никто меня не брал, это я так, по глупости загремел… Из-за корешей своих. Но ничего, они у меня еще попляшут! – Тут он разразился градом неразборчивых сиплых угроз.
Каулен прикрикнул на него, а потом отвел меня в угол кабинета и полушепотом поведал удивительную историю.
Фамилия человека была Низельский. Официально он числился дворником, но эти обязанности за него исполняла его жена, а сам он специализировался на грабеже банков. У него были дружки, с которыми он сблизился на почве пристрастия к алкоголю. По вечерам в этой теплой компании он пропивал награбленное, а вернувшись домой, нещадно избивал жену. Когда выручка от последнего дела кончалась, он выбирал очередной объект налета.
Вчера, ограбив банковский филиал на Шестой улице, Низельский отправился в кафе со своими дружками и «нагрузился» там до беспамятства. Очнувшись утром дома, он не обнаружил своей жены ни в квартире, ни на уборке улицы. Сначала это его не очень озадачило, и Низельский отправился в кафе, чтобы поправить свое здоровье. Но вернувшись домой, он обнаружил на стене кухни надпись, начертанную кровью, из которой следовало, что с женой расправился не кто иной, как сам Демиург и что на очереди у маньяка – он сам. Объятый ужасом, Низельский решил искать убежища в полиции. Примчавшись в Управление, он признался во всех своих грехах дежурному, и тот направил его к Каулену. Начальник следственного отдела навел справки, и выяснилось, что жена Низельского жива и здорова, что отлучалась она на рынок за продуктами, а надпись на стене сделали дружки Низельского, решившие подшутить над своим приятелем… Когда Низельскому стало об этом известно, он попытался симулировать умственное расстройство – якобы не помнит, чту привело его в Полицейское управление, и якобы, вследствие «затмения сознания», хотел сам себя оговорить, дабы избежать встречи с маньяком. Но было уже поздно, и уликами, накопившимися за время следствия по делу об ограблении банков, Низельского приперли к стене…
– Все ясно, – сказал я, наморщив лоб.
Не нравилась мне эта история, ох как не нравилась, потому что целиком и полностью укладывалась в рамки моей теории. Система Воздействия действовала безотказно. Мне видно было, как она действует, как крутятся, вступая в зацепление друг с другом гигантские и совсем махонькие шестеренки, как распрямляются туго сжатые пружины, как срабатывают многочисленные реле-ограничители, как подается питающий ток на микросхемы и в разные контуры.
– Ладно, продолжайте допрос, Андрей Петрович…
Сначала я хотел вернуться в кабинет, где меня наверняка ждали какие-нибудь неотложные дела, но потом мысленно махнул на все рукой и спустился в подвал, где размещался отдел научной экспертизы.
К счастью, Сева Башарин был на месте. Он был крайне оригинальной личностью. За что я его и обожал. Познакомились мы с ним в клинике доктора Бейтса, куда я угодил со сквозными пулевыми ранениями легких после беседы с Мином Чевтаевым. Сева лежал там со сломанной ногой – следствие неудачного прыжка с третьего этажа под Воздействием. Когда я пришел в себя настолько, чтобы вести умные разговоры, мы с ним сблизились на общей почве любви к полунаучным абстрактным рассуждениям. Мы с ним были почти одногодками. В момент нашего знакомства Сева заканчивал в Университете аспирантуру по прикладной физике и готовился защищать диссертацию – что-то вроде взаимодействия тонких энергий. Вообще, он всегда тянулся к исследованиям, находящимся на стыке разных наук, и был своеобразным ученым-универсалом. Когда он узнал, что я в течение ряда лет занимался «чертовщиной», полтергейстом и прочими аномальными явлениями, то загорелся использовать мой опыт в качестве примеров, иллюстрирующих отдельные положения его диссертации. Диссертацию, кстати, он так и не защитил – ни тогда, выйдя из клиники Бейтса, ни потом…
Сева не просто был на месте: он что-то изучал в электронный микроскоп. Судя по тому, что на экране монитора в нездоровом оживлении ползали какие-то микробы, этим «что-то» наверняка был срез ткани от трупа не первой свежести. Не знаю, каким Сева мог бы стать физиком, но судебный эксперт из него получился на славу. Когда я приглашал его работать в отдел научной экспертизы лаборантом-экспертом, то думал, что он брезгливо поморщится и выдаст нечто вроде: «Ну спасибо, брат, за заботу, только я скорее в общественный нужник трудоустроюсь, чем к вам!», но Башарин этого не сказал, а лишь осведомился: «Научной экспертизы? Это какой же идиот так назвал ваш вонючий отдел? Что, экспертиза бывает еще и ненаучной?!»…
– О! – на миг оторвавшись от окуляра, сказал Сева, покосившись на меня. – Приятно, черт возьми, когда тебя не забывает высокое начальство!
– Разрешите присутствовать? – спросил я, шутливо делая руки по швам.
– Валяйте, ваше превосходительство, – снисходительно ответствовал он, не отрываясь от созерцания микробов. – Выпить хотите?
– А есть? – спросил я.
Сева наконец оторвался от своего гнусного занятия, осклабился и прошествовал в угол к дребезжащему от старости холодильнику. Что-то бормоча себе под нос, он залез в его недра, потом выпрямился, держа в руке початую бутылку водки и сморщенный лимон.
– Дверь только закрой на ключ, – посоветовал я, – а то вломится какая-нибудь сволочь, господину мэру заложит потом, что начальник полиции распивает в рабочее время с рядовыми лаборантами… На меня и так со всех сторон бочку катят!..
Он насмешливо хмыкнул, но дверь все-таки закрыл – правда, не на ключ, а на массивный железный засов. Потом взял с ближайшего стола какую-то пробирку, из которой, по-моему, совсем недавно пили кофе, и протянул ее мне, а себе взял пластиковый стаканчик для образцов.
Я занял место в кресле у стены – оно было настолько продавленным, что колени сидящего оказывались уровне лица, – а Сева сел верхом на стул напротив меня. Бутылку он, наполнив наши импровизированные бокалы, небрежно поставил прямо на пол в пределах досягаемости.
– Что-то ты какой-то сегодня взъерошенный, Рик, – заметил он, нарезая скальпелем лимон на картонное блюдечко. – Случилось что-нибудь?
Я тут же вспомнил покойного Адриана Клура.
– Случилось, – сказал я. – «Если что-то плохое должно случиться, оно обязательно случается». Закон Мерфи…
– Мерфи? – Сева поднял брови. – Что-то не слышал о таком философе. Или это не философ?
Я хохотнул.
– Нет, Эд Мерфи был капитаном американских Военно-Воздушных Сил, но закономерностей, в том числе и философских, он открыл много. Кстати, из его основного закона вытекает одно следствие: «Из всех неприятностей произойдет именно та, вред от которой окажется самым большим».
– Трепач был твой Мерфи, – сказал Сева. – Как и все философы. – (Будучи представителем точных наук, он недолюбливал «гуманитари-ев», по поводу чего у нас неоднократно вспыхивали жаркие споры.) – Поехали? – Он поднял свою импровизированную рюмку.
– Что ж, заглушим вонь от трупов благородным запахом алкоголя! – провозгласил я наше излюбленное изречение.
Мы выпили и зажевали лимоном. Водка огненным комком провалилась в желудок. «Как бы не окосеть с похмелья», подумал я.
– Ну, так что там у тебя стряслось? – поинтересовался Сева так небрежно, будто он был моим начальником, а не наоборот.
– У меня-то – ничего. – Я откинулся на спинку кресла и потянулся. – Хотя, чует мое сердце, недалек тот час, когда слечу я с начальственного поста и пополню собой армию безработных…
– Давно пора, – безжалостно сказал Сева. – В цивилизованных странах, если какой-то маньяк безнаказанно потрошит честных обывателей, то не только начальника полиции – все правительство меняют к чертовой матери!.. Сколько уже человек этот Демиург превратил в пострадавших?
– Примерно сорок, – сказал я. – Без учета сегодяшней ночи: я еще не смотрел утреннюю сводку… Только, в отличие от цивилизованных стран, наши маньяки людей не потрошат. По-моему, они переправляют их куда-нибудь в параллельный мир.
– Судя по безумным гипотезам, ты уже созрел для второй, – сказал Сева, берясь за бутылку. – Убьем микробы?
Мы выпили.
– Нет, брат, – сказал Сева, отдышавшись. – Если бы все обстояло так, как ты предполагаешь, жить было бы намного интереснее. А в случае с тем же Демиургом, на мой взгляд, дело обстоит гораздо проще и обыденнее. Что, разве мало существует способов не оставить и следа от трупа? Да сколько угодно – от ванны с крепчайшим раствором кислоты до камня на шее… Или хотя бы просто закопать жертву в укромном месте.
– Ну вот, – сказал я шутливо, хотя шутить мне сейчас вовсе не хотелось. – Взял и все опошлил… Тоже мне, криминалист выискался. Ты бы еще дистанционный трупоискатель изобрел, чтобы, не выходя из Управления, можно было сказать, куда делись пропавшие без вести люди!
Сева покачал головой.
– Не нравишься ты мне, брат, сегодня, – объявил он. – Разве таким должен быть настоящий полицейский? Взял бы, провел парочку операций с засадами, «подсадными утками» и массированными облавами по всему городу – глядишь, и сидел бы сейчас этот мерзавец в камере и глодал свои ногти от нереализованной злобы!..
– Ага, – сказал я, – сейчас вот допью и пойду облаву проводить… Ты прекрасно знаешь, почему этот подонок так неуловим.
– Понятия не имею, – нахально заявил Сева, явно набиваясь на очередной спор. – Разъясни бестолковому!..
– Все один к одному, – серьезно сказал я. – Воздействие продолжается, Сева, и никуда от этого не денешься, братец ты мой. Именно поэтому мы никак не можем напасть на след этого маньяка. И именно из-за Воздействия в городе время от времени происходит самая настоящая бойня, когда люди месят друг друга без особых причин… И именно поэтому по-прежнему совершаются людьми необъяснимые поступки – не свойственные им поступки, Сева!.. Кстати, я только что от Каулена, и знаешь, кого он допрашивает? Того гангстера-одиночку, который чистил банки без предварительной подготовки! И явился он к нам ни с того, ни с сего с повинной… выдумал какую-то глупейшую историю, будто бы до смерти испугался Демиурга… шито белыми нитками это все!..
– Ну почему же? – осведомился Сева, тщательно прицеливаясь, чтобы разлить остатки водки поровну. – Слушай, брат, а может быть, ты все-таки неправильно утрируешь, а? – Временами он ради хохмы любил употреблять подобные «неправильные» выражения. – Может, все действительно естественно до полного отвращения, как половой акт между уродами? Что, по-твоему, отныне люди вообще не имеют право ни на достойные, ни на мерзопакостные поступки?
– Не имеют, – упрямо заявил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66