— Но что, если его от долгого воздержания обуяла похоть? Ведь говорят, что похоть — проявление крепкого здоровья.
— Для мужчины — может быть, не знаю, — ответила Элис. — Но то, что похоть — нормальное и здоровое ощущение для женщины, вам придется мне доказать.
— Вы считаете, что женщины не могут быть похотливы?
— Приличные женщины — нет, — ответила Элис.
В ушах у нее вдруг зазвучали знакомые интонации матушки Доминики, которая читала им с Клер в монастыре бесконечные наставления о правилах морали и приличий для воспитанных женщин. Возможно, матушка Доминика и не была большим знатоком морали и тем более светского общества, но что поделать: выбора у Элис все равно не было. Правда, сестра Агнесса иногда туманно намекала о том, что за стенами монастыря женщину могут ожидать удивительные наслаждения, но в подробности она никогда не вдавалась — то ли боясь греха, то ли просто по незнанию. Впрочем, теперь сестру Агнессу уже не спросишь: поздно.
— Мне кажется, вы слишком долго были в монастыре, миледи.
— Не так уж и долго, — нелюбезно буркнула Элис, — но достаточно для того, чтобы усвоить: похоть — смертный грех.
— Боюсь, что сами вы знакомы с грехом только понаслышке, леди Элис, — тихо произнес Саймон, наклонившись к самому ее уху.
— Зато вы, как я полагаю, имеете большую практику в этом деле, — парировала Элис, заставив Саймона расхохотаться.
Смех мага услышал и сидевший неподалеку Честный Ричард. Он вытащил руку из-за пазухи своей соседки по столу и спросил, повернув голову:
— Тебя что-то развеселило, мой Грендель?
Девица, недовольная тем, что на нее перестали обращать внимание, прильнула было к плечу Ричарда, но тот, не оборачиваясь, оттолкнул ее, и та свалилась на залитый пивом и усыпанный обглоданными костями пол.
— Я благодарен вам за то, что вы осчастливили меня такой умной женой, милорд, — ответил Саймон.
— Умная женщина — это проклятье божье, — сказал Ричард, глядя на Элис с нескрываемым отвращением. — Перемени решение, друг мой, пока не поздно. Возьми себе в жены хорошенькую, младшую.
— Прошу прощения, милорд, — твердо ответил Саймон, — но свой выбор я уже сделал.
Элис медленно опустила голову. Ей было приятно и удивительно, что кто-то предпочел ее сестре — красавице и шалунье Клер. И как так вышло, что столь блестящий мужчина, как Саймон, остановил свой выбор на ней — такой невзрачной?
Элис повернула голову к человеку, с которым ей вскоре предстояло разделить постель, и спросила:
— Почему все же вы сделали столь нелогичный выбор, сэр? Неужели настолько сильно влюбились в меня, что потеряли голову?
Саймон негромко хохотнул и ответил:
— О любви я знаю не больше, чем вы — о похоти, миледи. Мне кажется, что любовь — это грех и пустая трата времени. Занятие, опасное для души. Желаете убедить меня в обратном?
— О любви я знаю едва ли больше, чем о похоти, — ответила Элис, — и, как и вы, предпочитаю не проявлять это чувство, во всяком случае, внешне. На мой взгляд, так легче жить.
Ответная улыбка Саймона была натянутой, хотя и казалась обворожительной — со стороны.
— Жизнь очень редко бывает легкой, леди Элис. И если вам вдруг придет в голову завести роман с кем-нибудь из рыцарей при дворе вашего брата, я не стану вам мешать. Разумеется, после того, как познакомлю вас со всеми наслаждениями, которые дарит человеку похоть.
Элис казалось, что она медленно погружается в глубину золотистых глаз Саймона, качается на волнах его звучного низкого голоса. Ей нечего было противопоставить его магической силе.
«Его называют чародеем, — подумала Элис, — и теперь я понимаю, почему».
Вот и сейчас он пытался околдовать Элис, зачаровать против ее воли обещаниями чувственных наслаждений. Она собрала свою волю в кулак и вступила в невидимую схватку с самой собой.
Наконец Элис удалось побороть свои чувства, и к ней вернулся дар речи.
— Вы думаете, что такое будущее сулит мне счастье? — спросила она.
— А почему бы и нет? Разве каждой женщине не хочется больше того, что она имеет? Денег, славы, любовных приключений, наконец.
— Никто не властен над любовью, ни своей, ни чужой.
— Верно. Вот я и хочу предоставить вам полную свободу любить и быть любимой.
— Вы требуете, сударь, чтобы я наставила вам рога?
— Не требую, но согласен смириться с этим, если ваше сердце вдруг воспылает страстью к какому-нибудь юному рыцарю.
— Вы сами верите в то, что такое может быть?
— Я полагаю, что глупо осуждать человека за любовь.
— Ваши слова дают понять, что вы не такой, как все. Не такой, как люди, я имела в виду.
— Так обо мне думают многие. Даже Ричард временами считает меня воплощением какого-то древнего монстра, наделенного тайными силами и связанного с самим адом.
— И, будучи при этом вашим господином, представляет самого себя не меньше как Сатаной?
— Бог его знает, — ответил Саймон. — Чаще всего, как мне кажется, Ричард представляет себя одним из рыцарей Круглого стола короля Артура.
Элис бросила взгляд на своего брата. В его поведении и в самом деле просматривалось стремление выглядеть героем. Она не раз об этом думала, только не давала хода своим мыслям. На то у нее были основания — страшные воспоминания о том злосчастном дне, наполненном криками ее матери и гулким, жутким грохотом конских копыт. Все это каким-то образом было связано в ее памяти с Ричардом и никак не вязалось с представлениями о том, какими должны быть поступки настоящего героя. В отличие от Клер, она никогда не мечтала о том, чтобы сильный и добрый брат забрал их из монастыря. Она боялась его всю жизнь, и, как оказалось, не напрасно. Вот только зря она не поделилась своими опасениями с Клер еще много-много лет тому назад.
Элис опустила глаза в свою тарелку. Она была полна, и еда почти не тронута. Элис хотела что-нибудь съесть, но не могла. Конечно, через какое-то время проголодается и будет ждать наступления утра с пустым желудком. При этом она и подумать не смела о том, чтобы опустить про запас хотя бы кусок хлеба в кожаную сумку, висевшую у нее на боку.
Ужин подходил к концу, и вот уже слуга поднес Клер глубокую миску с водой. Она окунула в нее кончики пальцев. Краем глаза Элис заметила, что Саймона Наваррского миской для омовения рук обнесли. И то верно: зачем мыть руки тому, кто не притрагивался ими к еде?
А может быть, слуги просто боялись лишний раз увидеть руку Саймона, которую тот прятал в складках своего черного плаща.
Подумав об этом, Элис рискнула задать вопрос, который давно мучил ее.
— Что случилось с вашей рукой? — спросила она и сама испугалась своей смелости.
— Полагаете, вы первая, кто меня об этом спросил? — ответил Саймон. — Что, вам тоже становится жутко, когда вы ее видите?
— Не в этом дело, сэр. Просто я хотела узнать, нельзя ли как-то помочь вам. Травы, мази?.. — она невольно умолкла, заметив скептическую усмешку на лице Саймона.
— Благодарю вас, не беспокойтесь. Не нужно совать мою бедную руку в кучу лошадиного навоза. Не хочу сказать ничего плохого про ваши целительские способности, которыми вы так гордитесь, но, поверьте, я уже сделал со своей рукой все, что только было возможно. А вот за участие я вам глубоко благодарен, миледи.
Другая после этого замолчала бы навсегда, но Элис, несмотря на внешнее смирение, была весьма настойчива.
— Вы не ответили на мой вопрос, сударь, — спокойно сказала она.
— В самом деле? — откликнулся Саймон, поспешно вставая с места и протягивая Элис свою здоровую руку.
Элис не спешила воспользоваться его любезностью, но, как выяснилось, Саймону Наваррскому ее желания были безразличны. Он крепко взял Элис под локоть и легко, словно пушинку, поставил девушку на ноги.
— Куда же ты, Грендель? — громыхнул пьяный голос Ричарда.
Та девица, что падала на пол, теперь сидела у него на коленях. Платье ее было спущено вниз до самого пояса, и огромные ладони Ричарда неустанно мяли обнаженное женское тело от шеи до пупка.
— Смотри, не просверли мою сестру раньше времени, только после свадьбы, ты меня понял?
Это было слишком даже для такой терпеливой девушки, как Элис. Гнев и досада переполнили ее душу. Элис поспешила отвернуться, чтобы не выдать своего отвращения ко всему, что происходило в доме, который когда-то был ей родным. Но Саймон Наваррский мог прочитать по лицу Элис все ее чувства.
Он продолжал держать руку девушки в своей, и это прикосновение придавало Элис уверенности.
— Я собирался рассказать леди Элис о том, какое влияние на человека оказывают те или иные травы, — холодно ответил маг своему господину.
— Будь по-твоему! — с пьяным великодушием воскликнул Ричард, махнув рукой в направлении Саймона. — Только держи ее подальше от любовного корня!
И он расхохотался так громко, что смех его прокатился гулким эхом по всем углам Большого зала. Сидевшие за столом рыцари дружно поддержали своего хозяина столь же громким хохотом. Не смеялись только двое — Клер, застывшая ледяной статуей справа от Ричарда, и сидевший рядом с нею молодой рыцарь с прекрасным печальным лицом.
— Об этом милорд может не беспокоиться, — еще более холодно ответил Саймон и быстро повел Элис прочь, к выходу из зала.
Когда они очутились в тускло освещенном коридоре, Элис потребовалось какое-то время для того, чтобы ее глаза привыкли к темноте. Выход в зал, оставшийся у них за спиной, был прикрыт толстым гобеленом, гасившим не только свет, но и все звуки. Элис с Саймоном оказались не только в темноте, но и в тишине. Вокруг не было ни души, одни лишь редкие факелы светились красными пятнами на серых стенах, указывая путь. До Элис только сейчас начал доходить смысл последней фразы, сказанной Ричардом, а Саймон тем временем тащил и тащил ее к лестнице, что начиналась в конце коридора, причем тащил безо всяких церемоний.
— Он пьян, — сказала Элис, пытаясь остановиться. — Я боюсь оставлять там Клер одну, когда Ричард в таком состоянии. Мне необходимо вернуться…
— Не волнуйтесь, леди Элис, ваша сестра находится под надежной охраной. Сэр Томас никого не подпустит к Клер ближе, чем на десять шагов, — ни вашего брата, ни черта, ни дьявола, ни самого святого Петра с его ключами.
От такого святотатства Элис буквально лишилась дара речи. Саймон заметил это и слегка замедлил свой быстрый шаг.
— Успокойтесь, дорогая, — сказал он. — Ведь, согласитесь, хорошие и плохие люди встречаются повсюду, и среди святых тоже.
Элис немного пришла в себя и спросила:
— А вы, разумеется, полагаете себя вправе судить, кто из них хороший, а кто плохой? Он улыбнулся широко и добродушно.
— Что поделать, если порой их наставления кажутся мне скучными.
— Брат Джером должен отлучить вас за это от церкви.
— Брат Джером на многое смотрит философски. Зачем ему отлучать меня от церкви, если моя душа после смерти все равно попадет в ад?
Это заявление снова повергло Элис в смятение.
— И вам совершенно безразлично, что будет с вашей бессмертной душой?
Взгляд Саймона сделался печальным.
— Свою бессмертную душу я потерял много лет тому назад, миледи. И, поверьте, жизнь начинает казаться гораздо проще, когда перестаешь задумываться о подобных вещах.
— Жизнь не должна состоять из одних удовольствий, — возразила Элис. — Невзгоды и испытания — обязательны.
Она попыталась осторожно вернуться к их предыдущему разговору.
— Вовсе нет, люди сами придумывают себе трудности.
Ну вот, опять он говорит о людях так, словно не принадлежит к их роду. Даже если он делает это нарочно, ему все равно удается вывести ее из равновесия.
— Но Клер… — упрямо начала Элис со своей обычной озабоченностью. Просто удивительно, как ему удается то и дело сбивать ее с толку и отвлекать от главного!
— Еще раз говорю: сэр Томас сумеет защитить вашу сестру от любой опасности. У него необычайно развито чувство долга и чести.
— Мне почему-то кажется, что к этим качествам сэра Томаса вы относитесь скорее с насмешкой, чем с уважением, — сердито заметила Элис.
— Вам кажется так потому, миледи, что вы наконец-то начинаете понимать, кто я такой на самом деле. Да, я человек, который повидал в своей жизни достаточно, чтобы не уважать людей за их слепую приверженность законам морали. Они подходят ко всему или бездумно, или с чувством обреченности.
Элис осуждающе посмотрела на Саймона, но ее взгляд оставил мага совершенно равнодушным.
— Жаль мне вас, милорд, — с чувством сказала Элис.
— Себя лучше пожалейте, миледи. Ведь вам придется терпеть меня всю оставшуюся жизнь.
— Да, но вы забываете, — ехидно заметила Элис, — что у меня есть еще в запасе юные прекрасные рыцари, с которыми я могу утолить свою похоть.
Саймон издал какой-то странный звук, призванный, по-видимому, изображать веселый смех.
— Если я не убью вас раньше, чем вы это сделаете.
— Значит, вы убиваете женщин, милорд?
— Пока еще не пробовал, миледи. До сих пор мне всегда удавалось сдерживаться. Но я всегда готов к новым ощущениям.
Напрасно он пытался шутить на эту тему. Хорошо известно, что мужья часто убивают своих жен — одни в припадке гнева, другие по холодному расчету. Ну а в том, что Саймон Наваррский может убить кого угодно, Элис не сомневалась ни на минуту.
Но ведь под угрозой может оказаться ее собственная жизнь! Об этом Элис не думала, быть может, потому, что так ей было спокойнее. Нет, он ее никогда не убьет и даже не ударит, так что лучше позаботиться о спасении своей бессмертной души.
Или все-таки он может убить ее?
— Вот и лестница, — с облегчением сказал Саймон. — Может быть, вы подниметесь сами, миледи? Сказать по правде, у меня нет особого желания тащить вас на себе вверх по ступеням.
— Зачем вы тащите меня наверх, милорд?
— Не затем, чтобы лишить вас невинности, успокойтесь. Просто решил, что вам необходимо хотя бы немного узнать о том, что такое целительство. Ведь если вы и дальше будете пользоваться конским навозом в качестве мази для ран, все ваши пациенты перемрут. Не знаю, как вам, но лично мне слуги пока что еще нужны, и я хочу, чтобы они были живы. А значит, их здоровье для меня не безразлично.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40