Михаил поднялся из кресла, повинуясь старой привычке, вернее сказать — неосознанному древнему рефлексу, шепнувшему из подсознания: прежде, чем куда-то пойти, необходимо сначала встать на ноги. Одновременно с ним воздвиглось практически все собрание, за исключением председателя: мощеная все-таки сила — эти первобытные рефлексы!
— Да, кстати! — произнес вдруг Карриган, не оборачиваясь и ни к кому персонально не обращаясь, но Михаил-то понял, в чей огород летит камушек: — Должен вас предупредить, что любые попытки вторгнуться в управляющие системы корабля с целью, как вы это называете, перепрограммировать или что-либо подобное, будут наказаны немедленно и жестоко.
— Это как же понимать? — вскинулся Петр. — Что мы здесь вроде пленников?
— Вас сюда не под конвоем заводили. И выйти отсюда вы можете в любую удобную для вас минуту.
Засим они и отбыли.
«Апартаменты», куда Михаила перенесло буквально со скоростью мысли, поразили его в первую очередь своим сходством с каютой недоброй памяти имперского катера, где он томился с Попрыгунчиком и Бельмондом не далее как вчера. Словом — сплошные голые стены, испускающие дневной свет и не радующие глаз ни единой дверью. «А где же обещанные санитарные удобства?» — возмутился разочарованный в лучших чувствах Михаил. И моментально очутился в тесной комнатке наедине с желаемым. «Тесно-то как», — явилась ворчливая мысль, и стены комнатки тут же раздвинулись, то же самое проделал и потолок. Они с писсуаром остались стоять, как два бледных тополя, в центре помещения размером примерно с небольшой спортивный зал.
«Стены-иллюзоры», — решил Михаил, не раз уже бывавший в такого рода помещениях, способных воспроизвести вокруг посетителя самую его смелую пространственную фантазию. И, не подумав о возможных последствиях, пожелал на пробу:
«Хочу бассейн!»
Желаемое тут же возникло рядом, в двух шагах от него. Только шагнув к бассейну и убедившись, что и сам он, и вода в нем настоящие, Михаил оценил по достоинству способность корабля к самостоятельному логическому мышлению: затребованный сгоряча бассейн вполне мог образоваться не возле Михаила, а прямо вокруг него.
Как корабль производит расширение отдельного жизненного пространства внутри себя, не стесняя при этом прочих своих помещений, Михаил так и не понял, что, впрочем, не помешало ему воспользоваться удобствами, бассейном, а потом затребовать себе еще и душ. Пожелав побриться после душа, он встретился впервые за последние дни лицом к лицу со своим отражением. Тут только он понял, на что намекал намедни Попрыгунчик своим загадочным «ха-ха»: под правым глазом цвел, наподобие пиона, радужный бланш — единственный след, оставленный в этом мире надзирателем Витяем.
Набравшись некоторого опыта общения с «золотой рыбкой», Михаил вернулся в свои пустынные апартаменты и тут же их обставил — на скорую руку и довольно простенько: кровать, стул и стол. Причем последний появился уже накрытым, хотя сам Михаил не догадался сразу заказать обед.
Чисто визуально обед приглянулся ему сразу — были тут и горячие блюда, и закуски, и вино, и даже давно желанные «грыбы». Но прежде чем ознакомиться с данным натюрмортом поближе, у Михаила хватило выдержки неподвижно посидеть за столом в попытке вообразить какой-нибудь экзотический пейзаж себе для интерьера. Однако мысли категорически отказывались заниматься пейзажами, поскольку приступили уже вплотную к трапезе, и ему пришлось ограничиться жалким пожеланием «чего-нибудь красивого».
Последствия не заставили себя долго ждать и оказались грандиозными: Михаил вместе со столом очутился внезапно на ровной каменной площадке, представлявшей собой плоскую горную вершину. Вокруг громоздились другие горные вершины, покрытые, как и полагается, ледниками и вечными снегами, а заходящее солнце обращало эти слежавшиеся снега и ледники в застывшие симфонии красок неповторимой красоты и нежности. Михаил не сомневался в иллюзорности окружающего пейзажа, хотя с его возникновением воздух чуть похолодел и вроде бы даже стал разреженным. И вообще все вокруг — горы, снега и клонящееся к закату солнце — выглядело настолько реальным, что подходить к краю пропасти и прыгать вниз для проверки он точно не рискнул бы. Кстати, на том же плато, где Михаил сидел за своим обеденным столом, пребывала и совершенно неуместная односпальная кровать, вполне, впрочем, косящая своею девственной белизной под колоритный высокогорный сугроб. Так что панорамы она не портила.
Полюбовавшись видом, он с аппетитом приступил к обеду, хотя место располагало скорее к возвышенным раздумьям, чем к прозаическому принятию пищи. Обед, к слову, оказался выше всяких похвал. Расправившись с ним довольно быстро, Михаил ликвидировал стол с грязной посудой, соорудил под собой вместо стула удобное кресло и, ощущая себя каким-то Али-Бабой, откупорившим бутылку (или лампу?) с услужливым джинном, пожелал посмотреть, какие еще имеются в его распоряжении виды. Видов оказалось несметное количество, на все случаи жизни и на любое настроение — от безысходной депрессии до состояния романтических грез.
Его вовсе не тяготило одиночество. Исчезло желание размышлять о таинственной связи между вселенскими политическими катаклизмами и своей скромной судьбой. Одиночество оказалось необходимо ему само по себе, как данность, словно старый проверенный друг, способный успокоить мятущуюся душу, ободрить и поддержать без слов, просто самим фактом своего наличия.
Налюбовавшись вволю на пейзажи, Михаил вернул стенам их первоначальный вид, после чего разделся, перебрался на кровать и приказал свету погаснуть. Совсем. В результате его объял такой кромешный мрак, что вполне можно было спать, не закрывая глаз, потому что разницы не было никакой. Неожиданно это беспросветье вспыхнуло мириадами звезд, но лишь спустя мгновение Михаил догадался, что звезды во тьме зажглись только потому, что он этого хотел. Так, под звездами, он и уснул.
Спать ему пришлось, судя по собственным ощущениям, не слишком-то долго. И проснулся он не по собственному желанию, а был разбужен самым древним в этом мире способом: его обнимала женщина, лежащая в его постели, и обнимала не как-нибудь абстрактно, а со вполне конкретными намерениями. Как помнится, женщин на корабле было две, и не надо было зажигать свет, чтобы понять, которая из них к нему явилась. Тем паче, что вела она себя, как весенняя кошка, забравшаяся в логово к самцу.
Ни разу в жизни Михаил не отказывал женщине. Но ни одна из них до сих пор не пыталась так бесцеремонно использовать его для своих сиюминутных потребностей. Поэтому он взял ее за плечи, отстранил от себя и сказал как можно мягче:
— Погоди… Так не пойдет…
— Почему? — мурлыкнула она.
Вопрос, учитывая ситуацию, претендовал на категорию безответных. Но Михаил перед ним не спасовал. — Потому что, — ответил он, продолжая удерживать ее на расстоянии вытянутых рук и видя на фоне звезд только темный силуэт, похожий на движущуюся туманность. Ту еще туманность. Теплую. Нагую. С нежной кожей. С узкой талией. И с массой других умопомрачительных подробностей. (Эх, девчонки, кошки вы мои мартовские!») Ему, оказывается, и в самом деле нужна была женщина. Так нужна — ну просто до зарезу. И желательно — прямо сейчас. Но… В жизни существует масса непоборимых нужд. Эта была из числа поборимых.
— Уходи, — велел ей Михаил. А мгновением позже он уже летел куда-то среди звезд, причем в самом буквальном смысле. Совершив жесткую посадку всею спиной на пол, он первым делом пожалел о том, что не сообразил еще в полете запросить для себя у корабля мягкой посадки. Второй его мыслью было, как это женщины умеют ловко переворачивать все с ног на голову. Подразумевал он при этом не столько себя, сколько ситуацию, выглядевшую теперь примерно так: затащил озабоченный самец в свое логово невинную девушку для произведения над ней развратных действий, а девушка попалась из забарьерных разведчиков. Словом, не повезло половому маньяку — боевая девчонка ему подвернулась, и насильник оказался сброшенным на пол своей пещеры несолоно хлебавши.
Приподнявшись, Михаил обнаружил, что целомудренная жертва уже исчезла из его апартаментов — поторопилась унести свои прелестные ноги и прочие прилагающиеся к ним прелести из гнезда гнусного насильника. «Наверное, к Карригану пошла», — предположил Михаил. Хотя, зная женщин — а Михаил тешил себя надеждой, что он их худо-бедно знает, — Карриган должен был занимать в этой своеобразной очереди первое место. Тогда — соответственно предполагаемой женской логике — выходило, что к нему, то есть к Михаилу, Рейчел явилась уже от Карригана. «М-да… Весна, что ли, пришла? Пора любви и все такое?..» Впрочем, какое ему дело до ее сугубо интимных проблем, а также до ее логики? Абсолютно никакого!
Облегченно вздохнув — легко отделался! — несостоявшийся насильник перебрался с пола на кровать, где вскоре и уснул безмятежным сном усталого маньяка.
Второй раз он проснулся опять же не по своей воле. А потому, во-первых, что внезапно настало утро. Настолько солнечное, что свет ударил по сетчатке глаз даже через веки. А во-вторых — это когда он уже их открыл — оказалось, что возле его постели появилось еще одно кресло. В кресле сидел его брат Петр, занятый пристальным разглядыванием своего младшего брата Михаила. Должно быть, Петр, в отличие от некоторых, предпочитал ходить в гости по утрам и поэтому устроил здесь в честь своего визита дневную иллюминацию. Кстати, одет он был теперь в точности так же, как раньше, еще до визита на пожарище в Месиве — пошив не иначе как от «золотой рыбки». Его молчание и пристальный взгляд предвещали какие-то очередные неприятности. Но, поскольку от Петра в последнее время и не приходилось ожидать ничего, кроме проблем, Михаил сделал вид, что ничего такого не замечает — даст бог, пронесет. На всякий случай он спросил:
— Что, уже пора? — Хотя было очевидно, что ничего еще не пора. Тут Петр заговорил:
— Ты знаешь такую дагосскую игру «вышибала»? — сказал он.
— Квест? — спросил озадаченный со сна Михаил.
— В каком-то роде. На Дагоссе она принята между женихом и невестой. Прежде, чем пожениться, невеста в течение года крутит хвостом, а жених должен лупить всех ее поклонников, доказывая, что он лучший.
Михаил молча ожидал продолжения, при этом в душе его уже начали зарождаться самые нехорошие предчувствия на предмет целостности своего второго глаза.
— У нас за барьером эта игра считалась нормой отношений между мужем и женой. Только в более жестоком варианте.
Михаил ждал. К черту догадки. Он поверит только собственным ушам.
— По правилам я должен тебя убить. Но, поскольку ты мой брат, я только предупреждаю: больше не подставляйся.
Все. Яснее некуда.
Михаил вскочил на ноги. Опомнился он только уже нависая над Петром, схватив его за грудки. В голове при этом высветилась какая-то генеалогически неправильная, но все же подходящая к случаю мысль: «Я тебя породил, я тебя и убью!»
— Так это ты?.. Аткина?..
Петр усмехнулся криво и сказал, дыхнув Михаилу в лицо, словно отставной дракон, убойным перегаром:
— Аткин знал. Все они знали. Сами нарывались. Бросали мне вызов.
Только теперь Михаил понял, что брат пьян.
— Выходит, что Аткин был не первым, да? — Михаил встряхнул брата. — А Заноза? Ты же его нарочно столкнул к этой твари! По твоей милости человек остался без руки! — То, что Заноза наверняка обзавелся уже новой рукой, не имело значения. Скалди ведь сказала, что рыба способна по-настоящему навеки сожрать Странника, и это значило, что Заноза спасся тогда только чудом.
— Ты меня достал, — устало произнес Петр. Взял Михаила пятерней за челюсть и оттолкнул. Михаил отлетел назад и упал спиной на кровать. Надо заметить, что Петрова женушка обошлась с Михаилом менее благосклонно — она-то кинула его не на кровать, а с кровати. Наверное, это у них семейное — швырять куда попало не угодивших им персон. То есть не швырять — этой чести они удостоили только Михаила, как ближайшего родственника. Других они просто убивали.
— Я тебя предупредил. Не подставляйся, — повторил Петр, поднимаясь.
— Карригана ты тоже уже предупредил?
Брат исчез из его комнаты, ничего не ответив. То ли он не услышал вопроса, то ли просто не захотел его слышать. Михаил и спрашивал не ради ответа. Это был просто удар ниже пояса — единственный жалкий удар, который он смог нанести Петру за Аткина и Занозу, за всех тех, кого он не знал, тех, что поплатились своими жизнями еще раньше, став жертвами матримониальной игры двух параноиков.
Михаил так и остался лежать, уставясь в сияющий потолок. Спать больше не хотелось. Мысли толпились в голове, наступая друг другу на ноги и толкаясь локтями, как люди у касс космопорта. Петр сказал, что все они знали и сами нарывались. Можно себе представить механизм этого «нарывания»: достаточно вспомнить, как это происходило у нее с Занозой. Или как сам Михаил «нарвался» незадолго перед визитом Петра.
Чем же, интересно, он ей так не угодил, что она решила подставить его на конвейер смерти, в который она превратила его брата? Что он сделал такого, чтобы она вынесла ему смертный приговор? А Заноза, на ком она повисла практически сразу? Красивый самец, жалко, если другим достанется? Или дело в чем-то, что объединяло их — Проводника и Странника? Может быть, всему виной был их талант? И причина в сознательной или подсознательной зависти к людям, умеющим делать то, что не дано делать другим? Если так, то… В команде имеется еще два таких человека. Карриган этой доброй супружеской чете явно не по зубам. Выходит, что теперь очередь Бола?..
Михаил резко сел. Прав он или нет, Бола в любом случае следует предупредить. И лучше сделать это прямо сейчас, немедля. Если уже не поздно. Что мешало Рейчел отправиться к Болу сразу отсюда? Ничто. Если только ярость: прежде, чем упасть в сюрреальные объятия Бола, девушке следовало немного поостыть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41