OCR Хас
«Стрела Аримана.Анталогия российской фантастики»: КАНОН; Москва; 1995
ISBN 5-88373-066-3
Александр Мазуркин
Житие Иса. Апокриф
ПЕРВОЕ ПРИШЕСТВИЕ
1
«Было».
«Было ли?»
Человек создал собеседника. Им оказался черт, темный, прозрачный. Он шел рядом, закинув хвост на согнутую левую лапу; правой, как и путник, он опирался на посох.
Песок был оранжево-желтым, рассыпчатым и не пыльным – как в цветном сне. Раскаленное плотное небо синело печным изразцом. Только внизу, над черными стрелами кустов, торчащими взорванной железобетонной арматурой, дрожало марево зноя. Все это было так непохоже на пыльно-серый зной обыденности, что казалось нереальным.
«Ну…»
«Ну? – переспросил черт Иса – так звали обожженного, как глиняный горшок, путника. – Что будешь делать? Как твои просветительские намерения? Город-то впереди! Не вышибут ли тебя и оттуда?»
Он стоял, опираясь на посох; нестриженые волосы туго текли по иссеченному песком лицу и темно-коричневым, в полосах засохшей грязи, плечам, едва прикрытым обветшавшим плащом, таким же грязным, как и его тело, с которым эти лохмотья, казалось, составляли одно целое.
Мелкая рябь на склонах барханов лежала, как чешуя. Горячие следы, оставшиеся за ним, заполнял ленивый песок.
«Зачем ты здесь, положим, я знаю, – продолжал искушать черт, – и отмывать чужие мозги от копоти тебя никто не уполномочивал».
«Ты опытный демагог. Даже лексикон усвоил».
«Мы одни».
«И планета. И страна. И город».
«О, тебя понесло? Дальше пойдет о долге человека, который… а потому обязан и так далее… А кто тебя вышиб из Рета?»
«Что их осуждать…»
«Я о том же. Они привыкли к палке. Доброта для них – слабость. А ты мог бы устрашить. И они с восторгом пойдут за тобой. Но – не за человеком. А…»
«Замолчи!»
Солнце было еще высоко. Стояла звенящая тишина. Ис смущенно улыбнулся, хотя вокруг никого не было. Черты обожженного солнцем лица стали мягче.
«Так недолго до помешательства», – подумал он, покосившись на свою тень, где угол изодранной одежды, переброшенной через левую руку, казался диковинным хвостом.
Барханы сменились холмами. И когда он поднялся на плоскую неосыпающуюся вершину последнего из них, впереди задрожали рыжие и белые стены вожделенного города. За ними, замыкая горизонт, остро синели неровные зубцы гор.
Он шел, налегая на отполированную заскорузлыми руками до блеска суковатую палку, служившую ему посохом. Постукивал по камням объявившейся вдруг пустынной дороги расколотыми дощечками, сцементированными потом и зноем, служившими ему сандалиями. Удерживали эту обувь на длинных жилистых ногах пропитавшиеся потом кожаные тесемки.
Стали попадаться молодые шелковичные деревца. Справа вспухла на камнях звонкая волна молодого потока. Путник сошел с дороги и теперь шагал, отводя от лица ветки, обрывая ягоды с молодых шелковиц. Из зеленых и красных, жестких и кислых ягоды успели превратиться в черные и сладкие, расплывающиеся в руках.
Потом он сошел к воде, опустил в нее ноги, и веселый вал ударил по каменным пяткам. Сандалии путник аккуратно поставил рядом. Он вымыл руки, лицо и плечи, долго полоскал пропотевшие подмышки. Но и после омовения лицо его осталось таким же темным, как плечи и руки. Только голубые глаза светились прохладно на этом прокаленном солнцем лице.
Из-за ноздреватых от времени стен, сложенных из сырцового кирпича, позвякивая колокольцами, выходила череда равнодушных ко всему на свете верблюдов. Шли они, неторопливо покачиваясь, словно моряки после долгого плавания. Все – одногорбые. Истинные дети пустыни. У каждого в ноздре кольцо. И каждый за это кольцо короткой шерстяной веревкой, сплетенной как косичка, привязан к хвосту идущего впереди. По бокам свешивались большие полосатые тюки. Свалявшаяся шерсть казалась Приклеенной к этим большим неторопливым животным. А под сбруей, скрепленной медными застежками, виднелась вытертая до черноты кожа.
Путник пропустил караван и вошел в город. Никто не спросил его о цели пути – изнемогавшей от зноя страже было не до него. Ис хотел есть, жажды он не испытывал, напившись из арыка.
«Куда идти?»
«К Ртепу», – в последний раз покосившись на тень, подумал путник.
Солнце зашло. Сразу стемнело. Но тут же в густых ветвях над белеющими глинобитными заборами, укрывающими в своей глубине дома с плоскими крышами, как маленькие крепости, блеснула луна. Ис быстро сориентироваться в городе – Ргеп в свое время растолковал, как его искать, предвидя, что это ему понадобится.
В глинобитной стене темнела дверь, сработанная из тяжелых досок и окованная черным металлом. Ветви шелковиц, растущих во дворе, протянули свои нависающие лапы на улицу поверх этой крепостной ограды и делали ее едва различимой. Только подойдя вплотную, Ис смог разглядеть это сооружение. Он трижды прогрохотал посохом по металлу. Очень скоро чей-то глаз скользнул по нему сквозь открывшееся вверху двери квадратное отверстие.
Дверь открылась без скрипа. Несмотря на темноту, гостя узнали.
– Мир вам, – сказал Ис, разглядев в темноте коренастую фигуру Ртепа и рядом с ним закутанную в длинное одеяние женщину.
– Рад видеть тебя живым, Учитель. – Хозяин дома приложил руку к груди, склонился и отступил, пропуская гостя во двор. Неслышно, согнувшись, исчезла женщина, блеснув из-под платка, прикрывавшего лицо, огромными темными глазами, полными любопытства, – во дворе горел под треножником огонь, и пламя отразилось в глазах этой женщины, когда она повернула голову. Ис вздрогнул – за спиной загрохотали засовы могучей двери.
2
На террасе, невысоко приподнятой над уровнем сада и замощенной обожженными глиняными плитками, расстелили кошму. Сюда выходили две двери и четыре окна. В доме было темно и тихо. Возникла, поставила чаши на кошму и вновь исчезла внизу, в винограднике, сестра хозяина – Мер, это она встречала Иса у входа. Ис отказался от ее услуг – сам погрузил ноги в воду маленького арыка, начинающегося у колодца посередине двора.
Сидели вдвоем. Гость и хозяин. Пламя треножника, словно поддерживая остродонный сосуд руками, высвечивало из темноты их лица: узкое, с темно-русой бородкой и темно-русыми волосами, чуть вьющимися у плеч, – гостя; с черной густой бородой на широком лице – хозяина.
Ртеп подождал, пока Ис справится с бараньей похлебкой с накрошенной туда пшеничной лепешкой. И когда гость взял пиалу с горячим и терпким настоем, похожим на чай, а другой рукой отщипнул ягоду от кисти превосходного изюма без косточек, спросил о здоровье. Здешний обычай не позволял сразу переходить к делу.
– Здоровье что, – отхлебнул из пиалы Ис. – Из Рета пришлось уйти. Хорошо хоть каменьями не побили.
– Жрецы?
– Нет. Хотя рука – их.
– За проповедь?
– Брось, я не проповедник. Но когда спрашивают – я отвечаю.
– Не мне тебе советовать, Учитель, – опустил кудлатую голову Ртеп, – но надо ли метать бисер перед свиньями? И надо ли было излечивать хромого фискала? Я знаю, за что ему перебили лапу!
– Ты не прав. Если спрашивают и ты знаешь истину, нельзя оставить ее в себе. Правда – одна.
– Как сказать – у раба и наместника она разная.
– Не она, Ртеп, – взгляд на нее. Я просто говорю, что все люди – люди. Что пища одинаково нужна нищему и владыке. И одежда, защищающая от зноя и холода, равно нужна всем. Все просто.
– Ты всегда прав, Учитель. Но от слов твоих колеблется благополучие храма. Жрецы тебе этого не простят. Оттого и подстрекают они толпу.
– Я не умею лгать, Ртеп. У нас…
– Прости, но я – то живу на земле. И грязь ее – на руках моих. Если в силах отмыть эту грязь – отмой, но мало здесь человеческой силы.
– Ты искушаешь не хуже дьявола!
– Учитель, не поминай его к ночи… Ты всегда говорил, что ты – человек… – начал было Ртеп.
– Да, но из очень далекой земли. И никакой я не пророк. А все остальное – случайное сходство с другим человеком из Рета, бежавшим в Черную Землю много лет назад До меня дошли отголоски его проповедей – я думаю иначе. Я не верю в воздание где-то там, – тут гость поднял руку к небу, – я такой же земной человек, как и ты. Даже более земной: для меня нет ни Бога, ни черта.
– Так смеет говорить лишь сам Бог, – полуспросил, полуутвердил вдруг осевшим голосом Ртеп.
– Да нет же! Ну как еще можно объяснить! И человек, и сын человеческий тем же путем, что ты, на свет появился. Мне страшно, что даже такая светлая голова, как твоя, не может этого вместить.
– Ты знаешь то, что неведомо нам, – чуть успокоившись, уставился на огонь Ртеп, – но лучше бы другие думали о тебе как… – он долго подыскивал слово.
– Как о Мессии? – помог ему Ис. – Мало своих жрецов и пророков?
– Людям нужно знамя. Ис, – впервые по имени назвал его хозяин, – и только Учителем я назову тебя на людях. Народ жаждет чуда. Пусть будет по-твоему, пусть – человек. Но знания твои необычны, необычна и сила твоя А при вере в твою неземную сущность всколыхнется земля. И рухнет каменная глыба Империи. И смрадная сила наших жрецов, ненавистная и тебе.
– Обман – во спасение? Такому не верю. А если я ошибусь? А что будет после меня, когда слепая вера сделает из вождя идола? Такое бывало и при жизни! И во имя этого идола ретивые последователи с восторгом станут резать инакомыслящих. Вот что страшно в слепой вере.
Гость помолчал, отпил из чаши. И снова заговорил, вглядываясь в огонь, медленно подбирая слова:
– Только знания способны изменить мир, только понимание пути…
– Так научи.
– Я не закончил мысли, все не так просто, я и сам не знаю, с чего начинать. И как объяснить. Ну хотя бы то, что все в мире обходится без Бога. И в человеческой силе понять устройство мира и противоборствовать стихии. Не все сразу, конечно. Но чем выше восходишь на гору, тем дальше видно.
– Занятно… А с громом небесным?
– И это познать можно, а познав – обратить в пользу.
– А Солнце и Луну остановить?
– Нет, потому что не Солнце вокруг Земли ходит, а наоборот.
– Слыхал я об этом от одного северянина. Его каменьями у храма побили и бросили за стены на корм шакалам.
– Долго еще бросать будут, – помрачнел голубоглазый, – а потом эти же, что бросали, скажут, что они заблуждались. И делали это во благо человечества. Ибо люди тогда до понимания этого еще не доросли. И на том историческом этапе – объективно! – общество только выиграло от бросания за стены смутьянов. Так что в конечном счете жалеть нужно исполнителей, а не жертвы!
Гость снова взял чашу и стал пить маленькими глотками.
– Плотно камни кладешь – один к одному. Но, может, и впрямь – излишнее знание умножает печаль? Да и кто вкусит от них – житель Благословенной земли или лесной дикарь с окраин Империи?
– Ого! Как же ты с дикарями-то познакомился?
– Да есть два раба. Варвары, Куг и Улук. И имена-то не людские. Наместник ими вместо денег за последний заказ расплатился. Жрут и спят. И не любят работать. Не люди – смердящие псы.
– Послушай-ка, – с трудом подбирал слова Ис, – представитель Богом избранного народа, не кажется ли тебе, что имперские солдафоны в медных горшках, вкупе со своим наместником, примерно так же думают о вас?
– А они – кто? Все у них от других. От нас, жителей Черной земли, с Лазурного Архипелага.
– Они хорошие инженеры, каменщики, тебе ли этого не знать! Ведь отдав кому-то свои знания, вы тоже берете у других.
Густела ночь. По стенам шуршали гекконы. И где-то выл одинокий шакал – должно быть, в этот день никого не выбросили за стены.
3
Гостю постелили на крыше – хотелось быть ближе к звездам. Широкие листья серебрила луна, в тишине мерцал голубой город. Скрипнула лестница – хозяин прилег рядом.
«Назревает продолжение беседы», – с грустью подумал Ис. Ему хотелось побыть одному, стать снова, хоть ненадолго, самим собой.
Он не стал притворяться спящим. И Ртеп, лежащий на кошме лицом к звездам, чувствовал это.
– Ты не прав, – повернувшись, приподнялся на локте каменщик, и убеждение лепило его слова, – смотри, как они рвут пищу, обманывают хозяина. Нет у них человеческой благодарности. Попробуй приласкай – они сочтут это слабостью. Пни – будут лизать твои ноги. Такова их природа.
Ис вспомнил свой внутренний спор там, в пустыне – нет, не просто убедить каменщика, ведь даже с собой ухо нужно держать востро.
– Благодарить-то им тебя не за что. Держишь ты их для той же цели, что и осла. Работают они за похлебку, зато у тебя есть возможность размышлять. Читать. Спорить. У тебя же и трое соплеменников работают – за долги.
– Я – тружусь!
– Но как? В камне ты видишь прообраз строения. Для них камень – проклятие. Ведь кладут-то камень – они! А если бы тебя, свободного человека, заставили копать от темна до темна ямы под фундамент величественнейшего храма, а потом пхнули в затхлую конуру, стал бы ты восхищаться храмом? А при случае сытые парни, одетые в гремящую медь, могут проделать кое-что подобное – в столице Империи строители нужны. Им – был бы приказ. И они не жестоки. Они просто равнодушны и дисциплинированны. Им внушили, что за них отвечает десятник, сотник и далее – по восходящей. Они же – только исполнители.
Голос Иса был спокоен, разве чуть подрагивал, как паровая магистраль под высоким давлением. Впрочем, его собеседник, не знакомый с подобными системами, вряд ли замечал это.
– А человек – если он человек, – еще тише и спокойнее продолжал гость, – должен отвечать за себя. А ведь они, как и вы, кстати, считают себя избранным народом. И разница между считающими так лишь в том, что у одних есть возможность брать кого-то за горло, а у других ее нет. А ну как такая возможность появится? Нет, Ртеп, презирая других, никогда не поднимешься до человеческой высоты. И если у вас не пройдет мания своей исключительности – нет вам спасения.
– Что же, до поры лобызаться с этими скотами?
– Кого ты имеешь в виду, рабов или Империю?
– Рабов. Варваров. Говорящих ослов, делающих работу, недостойную людей!
– По мне – всякая работа достойная.
Ис поднялся и прошел к краю крыши, вдоль кромки которой был парапет, служивший продолжением ограды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24