Ведь уже при закупке «Кермадека» за кулисами действовали силы морской самообороны. Но даже и они, допустив малейшую оплошность, могли подвергнуться нападкам за «бессмысленное разбазаривание бюджета». Существовала и другая забота: следить, чтобы проект не просочился в американскую армию.
Если расходы превысят ассигнования на несколько миллионов иен, это еще куда ни шло. Но если речь пойдет о миллиардах, удастся ли скрыть истину от политиканов? Лидеры правительственной партии вряд ли захотят обратиться за помощью к гражданским финансовым кругам — они и так уже собирают у них средства на предвыборную кампанию, которая состоится через два года.
— Пусть премьер и боссы заботятся о деньгах, — сказал Наката. — Здесь мы ничего не придумаем. Наша задача — работать не покладая рук. Что мы еще можем?..
Ясукава, пожав плечами, взял толстую пачку заказов-заявок на аппаратуру и ушел. Почти все, что предназначалось для специальных глубоководных исследований, приходилось делать на заказ. Естественно, и денег это требовало много.
— А профессор Тадокоро где? — спросил Наката. — Мне хотелось бы обсудить с ним некоторые детали нашего проекта и уточнить, в каком объеме будут проводиться наблюдения и измерения…
— Сейчас он беседует с премьер-министром, — сказал Ямадзаки, взглянув на часы. — Думаю, скоро вернется.
— Ну что ж, тогда отдохнем пока? — предложил Наката. — Я спущусь вниз, выпью кофе. А вы как?
— Я скоро к вам присоединюсь… — сказал Юкинага. Никаких срочных дел у него не было, но его не оставляло чувство подавленности и он не мог сорваться с места с такой легкостью, как Наката.
Когда Наката с Ямадзаки ушли, Юкинага рассеянно уставился на карту Японии, которую перевезли сюда из старой лаборатории профессора Тадокоро. К юго-востоку от мозаичных островов Японского архипелага, там, где проходил Японский желоб, появились красные стрелки. Это была идея профессора Тадокоро.
Юкинага обратил внимание, что карта тихо покачивается. Опять трясет, подумал он.
— Говорят, старик Ватари расстался с частью своей коллекции картин… — как бы невзначай произнес Куниэда, закуривая сигарету.
— И эти деньги пошли в фонд наших исследований?
— Очевидно. У старика есть уникальные картины, на уровне национальных сокровищ.
Что он за личность, этот сморщенный дед, сидящий в кресле-каталке? — думал Юкинага. Удивительный старик! Родом он был из той же провинции, что и Куниэда, как будто бы Куниэда даже попал в канцелярию премьер-министра не без его помощи. Юкинаге, выросшему в столице, была чужда провинциальная общинность, семейственность, все еще сохраняющаяся во многих районах страны. Но Куниэда, видимо, поддерживал такого рода контакты, в том числе и со стариком. Когда Юкинага рассказал Куниэде об опасениях профессора Тадокоро, а затем вместе с ним чуть ли но насильно включил профессора в число участников встречи, он еще не знал об отношениях Куниэды со стариком. Даже имени его не слышал. А когда Куниэда рассказал ему о Ватари и объяснил, кто он такой, Юкинага вспомнил, что некогда Ватари был довольно известной личностью. Но старику уже перевалило за сто, он уже более двадцати лет назад ушел с общественной авансцены. Поело встречи ученых с правительственными чиновниками Юкинага был представлен ему Куниэдой. Его поразила духовная сила, исходившая от этого сморщенного, немощного на вид старика, острота и ясность его ума. Он задавал Юкинаге лаконичные, точно сформулированные вопросы, но при всем том казался простодушным и ласковым патриархом. А когда Юкинага там же, в доме Ватари, узнал, что влияние этого человека способно заставить пошевелиться даже премьер-министра, то без всяких возражений согласился выманить профессора Тадокоро на свидание со стариком.
Как бы то ни было, ясно только одно: если бы этот старик но обратил внимания на сообщение Куниэда о встрече ученых и членов кабинета министров, если бы он не заинтересовался личностью профессора Тадокоро и не учуял чего-то при встрече с профессором в отеле «Палас», о плане Д не было бы еще и речи.
Уже одно то, что какой-то столетний старик, давно удалившийся на покой, продолжает иметь такое влияние на стоящих у власти политиков, совершенно не укладывалось в голове Юкинаги. И все-таки он собственными глазами видел, как старик, пригласив премьера в свой дом, несколькими словами заставил его решиться принять план исследований. А окружение старика? Какие-то подозрительные личности, мужчины с пытливым, острым взглядом, видно телохранители, прелестная юная девушка… Какой-то легендарный мир, жутковатый и привлекающий…
— Вполне возможно, что этот дед что-нибудь задумал независимо от нас, — Куниэда погасил сигарету, смяв ее в пепельнице.
— Я все хочу тебя спросить, — сказал Юкинага. — Что он такое, этот старик?
— Да я и сам точно не знаю. Мы с ним из одной провинции, но когда я начинаю распутывать клубок под названием «люди из нашей провинции», ниточка сразу обрывается. Одно несомненно, в свое время он был крупной закулисной фигурой и в правительственных, и в финансовых кругах. Книг о старике написано уйма, но что книги — разве в них обо всем расскажешь? А те, кто мог бы рассказать, его современники и ровесники, теперь уже почти все в могиле. Наверное, расцвет его деятельности приходится на времена Манчжурских событий. Кое-кого убрал с дороги, то есть, попросту говоря, укокошил… Пусть не собственными руками, но это не важно. Во время последней войны, полностью отойдя от всяких дел, вел жизнь человека на покое и потому не был объявлен военным преступником, а после войны лет на пятнадцать опять активизировался и развил бурную деятельность. По когда ему перевалило за восемьдесят, он перестал непосредственно участвовать в делах. Однако разные политические деятели до сих пор к нему обращаются то за советом, то с просьбой примирить враждующие стороны. А нынешнего премьера старик знавал еще рядовым в партии, так что тот перед ним пикнуть не смеет. Однажды он даже спас его, когда тот был замешан в каком-то скандальном деле…
— Противно слышать все это… — сказал Юкинага.
— А мне, думаешь, не противно? — Куниэда нахмурил брови. — Ведь он видел закулисный мир трех эпох — императоров Мэйдзи, Тайсе и Сева — и не оставался пассивным в этом мраке… Нам, желторотым птенцам «эры компьютеров», трудно понять таких людей. Да, с нашей точки зрения, они занимались нехорошими делами. Но настоящей силой в подобном мире — в их мире — обладают только отрицательные личности. С другой стороны, не появись такая злая, но непреклонная воля, многое не осуществилось бы…
— Интересно, что может чувствовать человек, проживший целое столетие? — задумчиво произнес Юкинага. — Ему век уже, а он все еще имеет власть, все еще оказывает влияние на тайный ход событий… О чем он думает? Что еще собирается делать?..
— Не знаю, — Куниэда встал со стула. — Одно только несомненно: только благодаря его влиянию план Д начинает осуществляться…
Куниэда ушел на нижний этаж. Юкинага остался один. Он продолжал рассеянно размышлять. Власть, ее темные, тайные закоулки… И он вовлечен в темную пучину закулисной игры. Все происходит, словно в кошмарном сне… Юкинага вдруг почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Подумать только! Он, который всячески избегал водоворота сложных человеческих отношений, не умевший в них разбираться и потому избравший науку, и вдруг втянут в политическую тайну! Что же будет дальше?..
2
Старомодное выражение «подвизаться на мировом поприще» внезапно вошло в обиход примерно с конца сентября. Сначала оно прозвучало в вестибюле парламента, затем его подхватили некоторые политические деятели, а потом и журналисты. Один из любопытствующих журналистов задался целью выяснить, кто пустил его в ход, и обнаружил, что приоритет принадлежит премьер-министру. Он употребил его на встрече руководителей правящей партии с представителями финансовых кругов. Выражение не восприняли всерьез, но вскоре уже употребляли его, правда, не без иронии.
В своем стремлении докопаться до истоков журналист обратился к начальнику канцелярии премьер-министра. Тот сослался на один толстый журнал, статья в котором заставила премьер-министра глубоко задуматься. Очевидно, впечатление от статьи и натолкнуло премьера на привлекшую внимание фразу.
Содержание статьи сводилось к следующему. В довоенной Японии или, во всяком случае, в Японии эпохи императора Мэйдзи для каждого японца существовали «семья» и «мир». Мужчина, достигнув совершеннолетия, либо, представляя «семью», входил в соприкосновение с «миром», либо, оставив «семью», уходил в этот «мир». Однако после войны «семья» деформировалась, превратившись в «моносемью», то есть в семью, состоящую из мужа, жены и детей. С другой стороны, увеличение численности населения, повышение доходов, введение социального обеспечения и удлинение сроков обязательного обучения «привели к „интенсификации жизни общества“, к „чрезмерной общественной опеке“, так что мужчина, выходя из-под опеки родителей, уже не окунается в „мир, где бушуют ветры и ураганы“. Параллельно с чрезмерной „социальной опекой“, обеспеченной мужчине, и даже как бы в противовес ей началось массовое привлечение женщин к участию в общественно-трудовой жизни. В настоящее время происходит процесс „осемействливания“ самого японского общества в целом, и мужчины, став взрослыми, в оранжерейной атмосфере такого общества не могут найти себе подходящего поля деятельности, где бы они стали „сильными, зрелыми“ личностями. Известно, что лососевым рыбам необходим океан, чтобы окончательно превратиться во взрослых особей, иначе, оставаясь в пресных водах, где они вывелись из икринок, они постепенно вырождаются и доживают свой век, так и не став „большими“. Примером тому может служить форель в озере Бинако или пресноводная горбуша в озерах северо-западной Японии. То же самое и у пернатых — подросшие птенцы обретают настоящую самостоятельность во время первого своего перелета… Возможно, и человек, особенно мужчина, в силу своей психической и физической организации не в состоянии стать самостоятельной личностью без столкновения с „грубой внешней“ действительностью. Феминизация молодых мужчин Японии является фактом, вполне естественным для „осемействленного общества“, где главенствующую роль начинают присваивать себе женщины, так что вполне закономерно, что мужчины, подобно детям, выросшим под чрезмерной опекой семьи, навсегда остаются инфантильными или феминизируются. Если положение не изменится, неизбежна дальнейшая деградация мужчин. Но если японское общество в определенном смысле „осемействилось“ и находится в состоянии „перенасыщения“, то „мир“, где можно было бы мужать, очевидно, существует теперь только вне Японии. Таким образом, государство играет теперь роль бывшей „семьи“, а „миром“ становится мир за его пределами. Не следует ли поэтому во имя здоровья нации передать внутригосударственные дела женщинам и старикам с тем, чтобы молодые мужчины могли отправиться за моря и стать там „зрелыми личностями в мировом масштабе“…
— Значит ли это, что выражение «подвизаться на мировом поприще» является новой политикой правительства в отношении молодежи? — спросил журналист.
— Возможно и такое толкование, но, я думаю, проблема ставится шире, — сказал начальник канцелярии с наигранной невинностью. — Как бы то ни было, экономика Японии не может существовать вне тесной связи со всем миром. Возможно, наступает время, когда все японское общество должно выйти за рубежи страны для новой работы, приносящей пользу всему человечеству. Нельзя все время вариться в собственном соку, это может привести к самоотравлению.
— Однако известно, что многие страны относятся довольно отрицательно к выходу японцев на мировую экономическую арену. Не может ли это быть воспринято, как своего рода новая «агрессия»? — спросил один из журналистов. — К тому же за морями тоже довольно тесно.
— Ну, тогда придется нам подвизаться на космическом поприще, — заключил начальник канцелярии, вызвав смех у журналистов.
— Ну и дает!.. — ухмыльнулся Наката, читая интервью начальника канцелярии. — Теперь начнут большую кампанию под лозунгом: «Подвизаться на мировом поприще!»
— Это тоже ваша идея, Наката-сан? — спросил молодой Ясукава.
— Нет. Это выжали из своих мозгов политиканы и чиновники, посвященные в положение вещей. Конечно, не без нашего участия.
— Однако надо быть начеку. Вполне возможно, что кое-кто среди населения о чем-то догадывается. — Куниэда имел в виду опубликованные здесь же короткие отклики читателей. В одном из них была пародия на старый стишок начала эпохи императора Сева:
Если едешь ты, я еду тоже —
Надоело жить в трясущейся стране.
— «Подвизаться на мировом поприще»… — ухмыльнулся Наката. — Конечно, найдутся люди с достаточной интуицией, которые свяжут это с землетрясениями. Ведь у японского народа совсем не плохое чутье.
— Сегодня премьер проводит совещание с министрами ведущих министерств… — сказал Куниэда, перелистывая записную книжку. — Послезавтра состоится чрезвычайное заседание Совета по экономическим проблемам. Сегодня вечером у него встреча в Акасаке с начальником Планового управления и министром промышленности и торговли. Надо думать, будет обсуждаться десятилетний план капиталовложений в развитие японской промышленности за рубежом.
— Ну, если так, мы в любом случае не прогадаем. Ловкий маневр, — проговорил Наката, кусая ногти. — Но если с этим очень торопиться, могут возникнуть большие трения внутри страны и за границей, а там, глядишь, и паша тайна перестанет быть тайной. Действовать надо осторожно, зная меру.
— Но какими бы ни оказались результаты исследований по плану Д, все равно зарубежные капиталовложения для нас не будут убыточными, — сказал Ясукава. — Ведь если там не удастся рентабельно их использовать, можно взять назад… Да и вообще может оказаться, что это послужит поворотным моментом в истории страны и японская экономика действительно выйдет на мировую арену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72