Чикаго . Разразившаяся в городе катастрофа, связанная с выходом из строя всей канализационной’ системы, час от часу нарастает, принимая все более угрожающие размеры. Так как инженеры все еще не в силах преодолеть радиоактивную зону, возникшую вокруг атомной электростанции, и она продолжает питать током канализационную насосную систему, работающую по неизвестным причинам в обратном направлении, Чикаго быстро превращается в клоаку. Потоки жидкости из уборных, ванн и кухонь затопляют квартиры. Пожарная охрана получила более двух миллионов отчаянных вызовов от жителей, борющихся с отвратительной жижей. Лишь в нескольких местах рабочим удалось перекрыть трубы: в канализационную сеть были спущены тонны цемента, чтобы создать пробку в системе и ослабить опустошительный потоп.
Несмотря на то что часть труб удалось закупорить, улицы наводнены сточными водами, бьющими из домов. Эти воды просачиваются постепенно в озеро Мичиган, откуда берется питьевая вода для Чикаго. Руководитель отдела здравоохранения предостерегает население об опасности эпидемий.
Специалисты-физики из чикагского университета, мобилизованные в помощь чикагским инженерам коммунального, хозяйства, разъяснили, что счетчики Гейгера показывали в 2 часа утра опасную концентрацию гамма-лучей в районе атомной электростанции. Проведена эвакуация всех сотрудников станции. Почему насосы продолжали работать даже после выключения тока и почему они вдруг заработали в обратном направлении, до сих пор не разгадано. Профессор Виндельбанд, представитель чикагских атомных физиков, заявил, что затрудняется объяснить эти явления…
Вашингтон . Столица наводнена всевозможными слухами. На быстро мрачнеющем фоне мировой политики самой последней новостью является объявленная Мексикой мобилизация. Официальное объяснение, данное по этому поводу мексиканским послом Ривадивия, гласит, что мобилизация вызвана намерением прекратить нелегальную иммиграцию. Охваченные паникой толпы американских граждан беженцев, преимущественно из Нового Орлеана, приближаются, как передают, к мексиканской границе по суше и по воде. Министерство внутренних дел, по слухам, готовит протест. Но цепь катастроф в самой метрополии затмевает все прочие события. Хорошо осведомленные круги Вашингтона сообщают: в высших правительственных сферах упорно говорят о том, что события последних 48 часов неопровержимо свидетельствуют об активной деятельности в стране большого числа иностранных агентов.
Уолтер Винчелл, живший уже много лет на покое, в этот час национального бедствия добровольно вернулся на политическую арену, чтобы предложить родине свои услуги. Он выступил с сенсационным обвинением по адресу ФБР; по словам Винчелла, Федеральное бюро расследований и есть тайный подстрекатель этих актов саботажа, так как оно подкуплено иностранным золотом в целях расширения антиамериканской деятельности. Однако ему возражает Дру Пирсон, широко известный обозреватель и комментатор, ветеран журналистики. Он выступил перед микрофоном из госпиталя Уолтера Рида. Врачи серьезно опасались инсульта у восьмидесятилетнего оратора, когда последний, дрожа от волнения, но с присущим ему, невзирая на возраст, темпераментом напомнил слушателям:
«Еще тогда, в 1945 году, я предсказывал, что Адольф Гитлер, укрывшийся в Патагонии, будет готовить новое нападение на Соединенные Штаты! Предсказание мое до сих пор сохраняет силу!..»
– Достаточно с вас? – осведомилась стюардесса.
Ли кивнул.
Медленно вращая подъемными винтами, воздушная «Борзая» опустилась на крышу автобусной станции. Через 15 минут Ли опять стоял перед отцовским домом. А ведь он совсем недавно думал, что больше не переступит его порога.
Ни один мускул не дрогнул на морщинистом старческом лице, дубленом, как седельная кожа, когда генерал увидел сына.
– Опять ты, Семпер? Что ж, входи! Безотчетно Ли младший ощутил, что отцу приятно его видеть. Видимо, после той встречи между ними осталась какая-то недоговоренность и отец рад возможности устранить ее.
– Знаешь, – сказал Ли старший, когда негнущиеся ноги вновь привели его к столу с подносом, на котором стояли бутылки и дрожали рюмки, – знаешь, эти четыре стены я окрестил именами старых друзей. Все они мертвы… И бывает, что, когда я с ними заговариваю, они не отвечают на мои вопросы. Тогда меня радует, если завернет кто живой… Только не вообрази, будто я на старости лет ополоумел или вовсе спятил.
– Что ты, отец! Это от одиночества.
– Как бы там ни было, а есть много людей, куда более тронутых, чем я. Вон рядом живет женщина, старая дева. Нынче утром прибегает ко мне, кричит благим матом: у нее, мол, пылесос взбесился, гоняется за хозяйкой по всему дому. Слушай, сын, а ведь правда гонялся! Не видал я еще такого. Знаешь, одна из этих дурацких модных автоматических штук, которые будто бы сами делают всю работу в доме. Прихожу, вижу: трещит, Носится по всем комнатам, точно у него гнездо шершней под кожухом. Напугал несчастную старуху до смерти!
– Как же ты поступил, отец?
– А что я мог поделать? Я не механик; смотрю – нет ни шнура, чтобы выдернуть, и ничего, что можно было бы отключить. Я сходил за своим пистолетом и застрелил эту проклятую штуку.
– Ты ее застрелил?
– Ну, ясно. Попал, как говорится, в самое яблочко! Во всяком случае, эта взбесившаяся штука так и осталась на месте. И, знаешь, старая дура подает на меня в суд – зачем я пристрелил ее пылесос! – требует возместить ей убытки. Вот она, благодарность!.. Что это ты вздумал прилететь?
Ли младший почувствовал немалое облегчение. Успех утренней охоты привел отца в благодушное настроение: он был готов в виде исключения выслушать и понять сына. Быстро и точно, со всей воинской четкостью, на какую был способен, он доложил отцу о событиях, примерно как на фронте адъютант докладывает обстановку генералу. Очень скоро старик начал взволнованно расхаживать из угла угол. Отблеск старой боевой доблести зажегся; в притупленном взоре его бледно-голубых глаз» он повернулся к сыну.
– Если бы не утреннее происшествие, я принял бы всю историю за бред сумасшедшего. А сейчас дело ясно, как божий день; если сопоставить факты, похоже, сын, что ты нащупал колоссальную чертовщину! Знаешь, что я им. устрою? Призову к оружию мое ополчение. Поведем правильную осаду, предъявим «мозгу» ультиматум, заставим ответственных за это дело преступников отключить ток. А если нужно, атакуем весь район и возьмем его штурмом.
На это Ли младший категорически возразил:
– Отец, ты этого не сделаешь! Во-первых, «мозг» так защищен, что у ополченцев нет шансов на победу. Во-вторых, это значило, бы развязать гражданскую войну… Послушай, ведь военный министр – твой старый друг. Садись в первый же самолет на Вашингтон. Не говори министру ничего такого, чему он не поверит. Скажи ему чистую правду, а именно что некая враждебная сила угрожает телеавтоматическому управлению – всей нашей боевой техникой. Пусть прикажет удвоить посты у ракетных баз дальнего действия и временно выключить автоматику. Пусть обяжет командиров выполнять только те приказы, что исходят непосредственно из Вашингтона. Величайшая опасность заключена не в наших внутренних неполадках: с ними мы быстро справимся, если план мой удастся. Опасность в другом; если хоть одну-единственную атомную ракету по ошибке выпустят и она угодит в чужую столицу-весь мир будет ввергнут в атомную войну. А этого-то как раз и хочет «мозг», и это-то надо любой ценой предотвратить. Согласен ты это сделать, отец?..
Даже много лет спустя Ли не мог понять, как случилось, что их взаимоотношения с отцом изменились столь удивительным и неожиданным образом. Перед лицом опасности, грозящей стране, сын обращался к отцу, как старший к подчиненному. И отец не рассуждая повиновался сыну.
– Семпер, – сказал он, – я всегда считал тебя в военных делах безнадежным идиотом, но я ошибался, сынок, прости меня. А теперь дай-ка я схожу за плащом и шляпой. Ты велел такси подождать? Ладно! Скажи шоферу: пусть на полном газу везет на аэродром.
…В пять часов вечера вертолет-автобус из Феникса с доктором Ли на борту опустился на летном поле города Цефалона. Там ждала его Уна, очень побледневшая, но очень красивая. Она схватила Ли за руку и повела на другую сторону поля, к ангару, где стоял ее маленький вертолет.
– Войдемте, – сказала она. – Я мерзну, и… мне не хочется, чтобы вас видели.
Она не включила свет в кабине, очевидно чтобы скрыть волнение. Прошло несколько минут, пока она овладела собой и заговорила с той простотой и ясностью, которую он знал и ценил. Он чувствовал, каких усилий ей стоит сохранять самообладание.
– Я захватила для вас чемодан, Ли, со всякой всячиной, самой необходимой. И немного денег взяла с собой, – потом можете выслать их сюда, чеком… И… вот вам ключи от моего вертолета. Летите в Мексику. Оттуда вам вольно будет вернуться в Австралию или куда угодно, но только немедленно оставьте Штаты. Я не могла дать вам этот совет по телефону, да и вообще не вправе давать его, но знаю, что обязана сделать это.
Вы сейчас в опасности, в большой опасности. Почему? Не знаю точно, но Говард, видимо, усомнился в вашей лояльности. Похоже, он считает вас к тому же тронутым, потерявшим рассудок. Говард уже принял меры: он велел повторить экспертизу на вашу служебную пригодность. Он уже высказал Бонди и Мелличу подозрение по поводу вашего психического состояния, а вы знаете, что это за субъекты, в особенности когда предстоит угодить такому авторитету, как Скривен… Уж будьте покойны, они найдут у вас что-нибудь, дадут такой поворот экспертизе, какой угоден начальству. Они объявят вас душевнобольным, Семпер, и запрут в сумасшедший дом.
Вы поняли меня? Грозящая вам участь хуже смерти! Понимаете ли вы, что выход у вас один – бегство!.. Я не знаю, когда назначена экспертиза – эта расставленная вам западня. Бога ради, Семпер, бегите, пока не поздно. В любой момент может подойти детектив, взять вас под руку, а тогда…
– Что тогда? – прервал ее Ли. – Я ко всему готов… Но спасибо вам, Уна, и за это сообщение, и за вашу заботу… Да, в Австралию я собираюсь, мое место там… Но собираюсь не нынче вечером. Я подготовил большой опыт, результат его – уже не в моих руках. Тем не менее я чувствую, что просто удрать не могу. Нельзя, не должен! Это;… ну, вроде солдатского долга на фронте. Придется держаться до последнего.
Она смотрела на него широко открытыми глазами.
– Я так и думала! – произнесла она тихо. – Я знала, что едва ли смогу помочь вам. Но попробовать была обязана!
В следующий миг, раньше чем Ли успел опомниться, она выпрыгнула из вертолета и захлопнула дверцу. Еще несколько секунд он слышал ее торопливые шаги по мерзлой траве аэродрома. Они отдавались металлическим эхом от стен ангара.
Когда он ощупью, в потемках, отпер дверь, кругом стояла тишина. Ноги точно сами несли его к отелю. Он вызвал машину из гаража Мозгового треста. Достигнув Центральной станции, в лифте поднялся к своей лаборатории, центру восприятий 36.
Отперев дверь, он осмотрелся. Казалось, ничего не изменилось под световыми конусами неоновых ламп, с тех пор как он восемь часов назад покинул это помещение. Только по полу больше не ползли змеи по направлению к отверстию… Но само оно еще зияло в стене. Ли решил навести здесь некоторый порядок. Раз до сих пор никто не проведал об эксперименте, зачем оставлять следы, которые впоследствии. позволят обо всем догадаться?
Ли завинтил крышку на штуцере, задвинул на место дверцу, возвратив стене ее обычный вид. Он подобрал с пола все поленья, Заботливо уложил их кучкой. Он и сейчас напоминал ребенка, собирающего свои игрушки п0д конец длинного дня… Седой, бесконечно усталый ребенок, настолько усталый, что глаза его слипались! Он еще раз осмотрелся и нашел, что работа его завершена. На светящихся Панелях все кривые, контролируемые «мозгом», упали до нулевой черты. Они лежали в прострации, как мертвые. А на экранах еще метались несколько растерянных тыловиков, отставших от гигантского похода; какой-то несчастный муравьиный король бродил по ящику; несколько инвалидов «рабочих» уставились невидящим взором в лицо близкой смерти: их труд на земле был окончен!..
Ли взглянул на часы: 10.00. Он выключил свет и запер дверь, за которой оставалась зияющая пустота, еще так недавно бывшая его лабораторией. Больше он ее не увидит. Спускаясь на лифте, он чувствовал только страшную усталость.
Непрерывные телефонные звонки вырвали его из глубокого колодца снов… Ли не узнал женского голоса в трубке; голос этот буквально атаковал его:
– Кто у телефона? Я прошу доктора Ли. Это доктор Семпер Ф.Ли из Канберры? Вы ли это, в конце концов, доктор?
– Ли слушает.
– Я разыскиваю вас по всему «мозгу», доктор Ли. Разве вы забыли о нашей договоренности? Вы же знаете, это по поводу проверочной экспертизы на служебную пригодность… Врачи уже давно ждут. Говорит Вивиан Леги. Разве вы меня не помните?
– Еще бы, конечно, помню! – Образ болтливого ангела-хранителя, опекавшего Ли во время первой поездки на эскалаторе по внутренним системам «мозга», сразу воскрес в памяти ученого. – Я помню, что должен явиться к вам во второй половине дня. Я не забыл, приду.
– Но, доктор Ли, время уже наступило! Четыре часа! Здоровы ли вы, доктор? Ваш голос звучит как-то странно.
Ли стал уверять ее, что чувствует себя отлично и немедленно отправится к медикам. «Еще удивительно, – думал он, – что они так долго оставляли меня в покое!»
Он брился, одевался и размышлял о том, что в ближайшие два часа судьба его решится. Очевидно, наступает конец. Он уже испытывал нарастающее нервное напряжение, и все же одна мысль поддерживала его перед встречей с врачами. «Я спал 16 часов подряд. Это чудесно, и никто у меня их не отнимет. Мои аккумуляторы снова подзарядились. Теперь, может быть, и удастся выдержать то, что предстоит!»
В вестибюле отеля ему подали телеграмму. Прислана она была из Вашингтона, без подписи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27