Создавалось впечатление, будто все эти пространства служат питомниками… для пишущих машинок! Миллионы этих небольших агрегатов изящно и точно строчили что-то свое, нескончаемое, светясь при этом мириадами крошечных огоньков.
Потом пошли новые и новые гигантские помещения; эти кишели карликовыми моторчиками. Даже сквозь плексиглас цилиндра Ли улавливал их пчелиное жужжание. Что они приводили в движение – он заметить не успел. Следующие мили пути среди этих подземных «теплиц» для машин-скороспелок снова прошли во мраке. Только искорки-огоньки, словно трассирующие пули, прорезали бездонный мрак. Подавленный впечатлениями, Ли будто утратил способность воспринимать слова и реагировать на них. Он уже не понимал того, что непрерывно втолковывала ему Вивиан, вроде: «кристаллические элементы», «соленоидные элементы», «нервные волокна», «ворота синтеза» (не путать с «воротами анализа», хотя выглядят они совершенно одинаково!)…
Под водопадом сыпавшихся на него ученых слов ему еще приходилось бороться с дурнотой и тратить на это добрую половину своих душевных и физических сил. Продолжалась мучительная качка; его все еще бросало то вверх, то вниз, и казалось, что ноги вот-вот оторвутся от теля, а плечи превратились в какое-то подобие шарниров, на которых болтались руки… Вдруг он почувствовал, что кабина скользнула на боковой путь. В плексигласовой стенке цилиндра-туннеля возникло отверстие. Изогнутый металлический щит, похожий на нож путевого струга, устремился навстречу, перехватил платформу, затормозил ее и высадил Ли, целого и невредимого, пере, дверью с надписью «Центр восприятий 27». Дверь распахнулась. На пороге предстал сам ангел-хранитель, изящно облаченный в наряд сестры милосердия.
– Ну, вот, – произнес ангел, – наконец-то! Как вам понравилась эта небольшая одиссея, если так можно назвать прогулку по нашему «мозгу», доктор?
Ли провел рукой по своей седой гриве. Волосы взмокли и растрепались.
– Спасибо! – ответил он. – Это серьезное переживание. Я насладился сполна. Кстати, Одиссей тоже, вероятно, получил огромное удовольствие от путешествия между Сциллой и Харибдой, когда… оно кончилось! Догадываюсь, что вы – мисс Леги?
– Просто Вивиан для друзей! – произнес ангел, играя глазками и очаровательно посмеиваясь. – Итак, господин Одиссей, вы прибыли к сирене. С тех пор как я впервые увидела вас, мне не терпелось познакомиться с вами поближе!
Ли сощурясь глядел на ангела. Ангел казался успокоительно земным. У него были рыжие волосы. И высокая грудь, которую не мог скрыть даже накрахмаленный халат.
– Мисс Вивиан, – обратился он к ней. – У меня к вам просьба, которая может показаться экстравагантной. Не разрешите ли вы мне… потрогать вас? Не подумайте чего-нибудь худого, дело в том, что там, где-то внизу, я утратил чувство реального.
– Ну, разумеется, разрешаю, ах вы бедный-бедный! Я-то в точности знаю, какое у вас самочувствие! Пожалуйста, снимите пиджак и галстук, я смеряю вам температуру и давление.
– Давление?
– Ну да, перед испытанием на пригодность.
– Как так – испытанием на пригодность? Разве меня должны подвергнуть?.. – Ученый был совсем сбит с толку.
– Разумеется, должны! Через это проходит каждый, желающий работать внутри «мозга». Поэтому вы и присланы сюда. Разве вас никто не предупредил? Вот безобразие! Центр восприятий 27 – это попросту здешнее медицинское отделение, как видите!
Приемный покой, где он, так сказать, приземлился, длинный белый коридор, инструменты, блистающие за стеклами шкафов, наряд сестры милосердия – все это весьма напоминало клинику, притом для людей состоятельных. В процедурах, которым ему надлежало подвергнуться, не было ничего необычного. Ли почувствовал знакомый запах карболки, когда в рот ему сунули градусник. Потом его руку обвил резиновый шланг; старательная Вивиан энергично налегла на резиновую грушу, и Ли отчетливо ощутил пульсацию крови.
Потом она повела его к двери с матовыми стеклами. «Э.Ф.Меллич, д-р мед., И.Ц.Бонди, д-р мед.», – гласила надпись. Оба врача встретили доктора Ли со всеми знаками почтительности, смешанной с профессиональной приветливостью. Д-р Бонди – молодой, восточного типа брюнет, д-р Меллич – свежий блондин. Обоим – лет по двадцать пять, оба в коверкотовых костюмах столь безукоризненного покроя, что Ли стало стыдно за свой. Увидев посреди кабинета операционный стол, он поморщился, но тут же начал раздеваться: ему хотелось как можно скорее разделаться с обследованием.
– Нет, нет, раздеваться не нужно, доктор Ли! – со смехом остановили его врачи. – Мы имеем о вас полный медицинский отчет. Он поступил еще сегодня утром. Прислан по нашему запросу Госпиталем королевы Елизаветы в Канберре.
Вы старый малярик, доктор Ли. Первый приступ случился во время тихоокеанского похода. Жаль, что вы тогда отказались вернуться в Штаты для полного излечения. В результате у вас бывают рецидивы. Отсюда некоторое малокровие и слегка затронута печень. А вообще-то у вас завидное здоровье, легкие и сердце в порядке. Мы тщательно просмотрели вашу медицинскую карту.
– Так чего же вы еще от меня хотите? – Ли задал этот вопрос несколько раздраженным тоном. Слишком часто приходилось ему иметь дело с врачами, и он не питал к ним особой нежности.
Рука Меллича, испещренная веснушками, легла на плечо Ли.
– У нас здесь дела ведутся иначе, – сказал он мягко.
– Вернее, «мозг» ведет дела иначе… – подхватил Бонди. Прилягте на стол, доктор Ли, расслабьте мускулы, отдохните. Мы сейчас все вместе удовольствия ради просмотрим небольшой кинофильм. Вот и все!
Ли неохотно подчинился. Он ненавидел медицинские обследования, в особенности такие, при которых к телу подключается специальная аппаратура. Здесь ее было очень много.
Оба врача, по-видимому, задались целью буквально замуровать испытуемого в груде аппаратуры. С потолка они спустили огромный диск, видимо очень тяжелый. Это не был прибор для облучения, а скорее мощный электромагнит, утыканный острыми иглами. Ли не мог видеть подвесного кабельного устройства, на котором диск держался, и ему оставалось только надеяться, что это устройство достаточно прочно, потому что вся конструкция весила не меньше тонны, а вид у нее был куда более грозный, чем у пресловутого дамоклова меча. К ногам Ли врачи подкатили особую стойку с полотняным экраном, а по бокам ложа установили еще какие-то аппараты, похожие на физиотерапевтическое оборудование. Тела пациента не касался ни один провод, но вокруг него возникло активное электрическое поле. Оно регулировалось включением и выключением кнопок, передвижкой рычажков, подключением сетей.
Внезапно в помещении погас свет.
– Что это значит? – встревожился Ли, приподнимая голову с жесткой подушки. Он различал во мраке только ряды светящихся табличек и слабое мерцание электронных лампочек сквозь прорези в стенках приборов. Тут же у самого изголовья откликнулся мягкий голос. Кому из врачей он принадлежал, Ли не мог определить:
– Это проверка дефектов в области подсознательного и испытание ваших нервных реакций, доктор Ли. Метод совершенно новый, созданный «мозгом». Он таит безграничные возможности, в том числе и для ваших исследований…
– О господи! – простонал Ли. – Что-то вроде психоанализа? Значит, вы и его механизировали? Как это все ужасно!
По ту сторону изголовья тихонько засмеялись. Врачи, кажется, подтянули себе по стулу и уселись за пределами видимости пациента. Тому все это очень не понравилось. Ему вообще не нравилась вся эта история. Он чувствовал себя в плену.
– Нет, нет, доктор Ли, – пояснил со смешком невидимый собеседник. – Это отнюдь не психоанализ в прежнем смысле слова. Ничья безудержная фантазия не станет интерпретировать вашу психику. И в то же время это не совсем механическая проверка, как вам представляется. «Мозг» сам ответит на некоторые вопросы демонстрацией определенных образов. Результаты очевидны, мгновенны и убедительны в такой же мере, как, скажем, отражение в зеркале. Это и есть главное преимущество нашего метода… А теперь сосредоточьтесь на ваших телесных ощущениях. Вы что-нибудь чувствуете? Чье-нибудь прикосновение?
– Да-а-а, как будто… Я ощущаю… Это жутковато… Будто паучьи ножки, миллионы паучьих ножек… Бегают по всей коже… Что же это такое?
– Кажется, начал реагировать! – прошелестел второй голос. А первый отвечал пациенту:
– Это лучи-щупальца, доктор Ли. Первая волна… Поверхностные лучи с незначительной проникающей способностью.
– Откуда они?
– Сверху. Точнее говоря, от телеиспытательных центров «мозга».
– Что они делают со мной? Опять приглушенный смех.
– Они возбуждают поверхностные нервы тела, прокладывают дорогу глубинным лучам, которые в свою очередь переходят с низших органов на высшие, пока не доберутся до вашего мозга. Мы называем это «настройкой», доктор Ли.
Затрещал небольшой кинопроектор. На полотне экрана возник светлый четырехугольник. И пошло… Ли рванулся. Сильные, решительные руки удержали его на месте, успокаивая…
– Откуда удалось вам добыть все это? – выкрикнул пациент.
– Из разных источников, – прозвучал спокойный ответ. – Из газет, из иллюстрированных еженедельников, а кое-что нам прислало военное министерство и некоторые из ваших прежних друзей.
На экране замелькали кадры, целые отрезки его собственной жизни. Они были неполны, смонтированы бегло и казались страничками книги, которые дети выдрали из корешков. Но он-то знал книгу своей жизни, и каждый из этих кадров поистине являлся ключом ко всем кладовым его памяти, ко всем сокровищам, всем мукам, таящимся в ее темных недрах.
Начиналось все с их старого виргинского поместья. Мать фотографировала новую хлопкоуборочную машину за работой. Вот эта машина, огромная, нескладная… Вокруг нее – негры глядят, чешут в затылке… А вот и сам он, двенадцатилетний, в руке – монтекристо, а рядом собака Муша его спутник на охоте. Муша! Как же он любил этого пса, как рыдал, когда тот издох!..
Снимки «Военной академии имени Александра Гамильтона»… Несколько худших лет жизни он по требованию отца провел в этих стенах, воздвигнутых в подражание старым замкам…
Бомбы, падавшие на Пирл-Харбор… На другой же день он пошел в армию добровольцем. Когда он вернулся с медицинской комиссии, мать его сказала… Ее фигура, движения, голос воскресли в его сознании, словно снятые крупным планом.
Потом на экране замелькали картины тихоокеанской войны, подобранные из материалов похода, в котором участвовал Ли. Демонстрировались документы, которые правительство никогда не отважилось бы показать публично. Крупным планом фотокадры тонущего от вражеской торпеды транспорта с войсками. Видно, как он идет ко дну килем вверх, увлекая в черную бездну тех, кто еще борется с волнами… Ведь это было то судно, на котором плыл он сам, транспорт «Монтичелло»; Ли не знал, что в носовой части самолета, кружившего над кораблем, скрывалась автоматическая кинокамера, запечатлевшая все происшедшее…
Порт Дарвин….. Гвадалканар… Иво Джима. Заснятые крупным планом кадры огнеметных танков, одолевавших горный перевал. Он сам командовал одним из этих танков… Фигурки японских солдат, спасающихся от огненных струй… Разворошенный муравейник… Воспоминание было столь живо, что даже ясно ощущался запах, отвратительный запах горелого человеческого мяса. Это было невыносимо. Хриплым от отвращения голосом он еле выговорил:
– Уберите это!
– О нет, нет, – с лицемерным участием воскликнул один из врачей. – Об этом и думать нечего! Придется уж потерпеть до конца! Так надо… Что вы сейчас ощущаете, доктор Ли?
– Чьи-то пальцы… Мягкие пальцы простукивают меня со всех сторон… Похоже на вибрационный массаж. Но странно, они стучат изнутри, как слабые пневматические молоточки, в бешеном темпе. Будто моя диафрагма служит им вместо барабана. Но это не больно.
– Хорошо, и даже отлично! Вы превосходно передали свое ощущение, Ли. Итак, горящий город, кажется Манила? Это было, когда туда возвратился Мак-Артур, не так ли? Ваш второй поход вы проделали на Филиппинах, верно? Вам за него пожаловали почетную медаль конгресса?
Да, это были Манила и Минданао, где японцы сопротивлялись в пещерах до горестного конца.
Батальон, которым командовал Ли, наступал вниз по крутому склону, без всякого прикрытия. Чистейшее убийство! И, когда лучшие из его солдат были скошены, он сам превратился в исступленного убийцу: кинулся к бульдозеру, вскочил на него и таранил пещеру с противником, подняв бульдозерный нож как щит против заградительного огня. Лавиной камней и земли он снова и снова заваливал сверху, с горы, вход в пещеру, похожую на огнедышащую пасть дракона; и так до тех пор, пока не засыпал ее со всеми, кто в ней находился…
Впоследствии он и сам не мог понять, почему и как совершил этот поступок. Лично для него дело кончилось обмороком от потери крови. В лазарете ему вручили орден, хотя он и не считал, что заслужил эту награду.
А теперь фильм показывал то, чего он не мог наблюдать тогда сам, – исход войны за Филиппины… Снятые с воздуха вулканические скалы, искрошенные в порошок… Пикирующие бомбардировщики, атакующие маленькие дымовые столбики на земле – выходы из вентиляционных шахт, колодцев, где укрылся обороняющийся противник, уже побежденный, но еще не сдавшийся… Большие, неуклюжие баки тяжело вываливались из бомбовых люков… Потом желатинизированный бензин воспламенялся, превращая тысячи запертых в ловушке людей в сплошной пылающий костер…
Уже давно, лет двадцать, старался он забыть войну, замуровать все эти воспоминания в глубоких тайниках подсознания. Но проклятые врачи выпустили чудище войны на волю. Чудище глядело на него с экрана, и под этим взглядом замирало сердце. Этот взгляд оказывал на зрителя такое же гипнотическое действие, какое древние греки приписывали недвижному взору Медузы Горгоны.
Будто сквозь туман, раздался голос Мелли-ча, а впрочем, может быть, и голос Бонди:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27