Потренировавшись немного, пока каждый из нас не научился произносить слова медленно, мы перестали зависать на самом слове; однако проблемы все же возникали, когда мы пытались вставить его в предложение.
Тема для разговора нашлась, так что спать мы легли очень поздно, тем более что ни у кого не было утром срочных дел. Теорий родилось больше, чем было народу, потому что Хелен и Полковник осилили по две. Моя теория представляла собой следующее: цензор — это какой-то искусственный интеллект, который осуществляет в наших мозгах ограниченный мониторинг, и можно натренироваться настолько, чтобы произносить слово, не имея в виду его значение; однако в предложении значение возвращается, и цензура срабатывает. Хелен считала, что каким-то образом в мозг каждого из нас заложена программа-вирус, следящая за речью других при помощи слухового центра, так что когда мы тренировались, она постепенно переставала следить за нами. Вторая теория состояла в том, что цензор каким-то образом после нескольких пауз мог определить, что разговор не опасен, и тогда паузы не возобновлялись до тех пор, пока тема разговора не изменится.
Каждый из нас тщательно разработал свою теорию и таскал идеи у соседа; мы провели десятки экспериментов, не добавив практически ничего к уже имеющимся знаниям. В конце концов Полковник пошел спать, потому что у него в Мехико уже начался рассвет; у Келли еще оставалось немного времени: у нее должно было быть первое чтение новой пьесы. Потом Терри начала потягиваться и зевать — в теле Ивонн это выглядело потрясающе, ибо конструкция пиджака не подразумевала свободные раскованные движения, — и тоже отчалила.
— Не задумывалась о сексе с Богартом? — поинтересовался я у Хелен.
— С человеком, который действительно хочет заняться сексом с Ингрид Бергман, — улыбнулась она в ответ. — Я так устала… Давай отложим на другой раз.
— Конечно.
Когда мы проснулись в воскресенье, было далеко за полдень. Люди Ифвина снабдили нас газетой из Батавии и «Тайме в изгнании» из Окленда. Хелен придвинулась поближе, и так мы сидели вдвоем, читали, ели и разговаривали. Ближе к вечеру мы с ней отправились на одну из многочисленных смотровых площадок Большого Сапфира и любовались огромными волнами, посланниками далекого шторма за тысячи миль отсюда, перекатывающимися одна за другой. В воскресенье не случилось ничего необычного, и это казалось странным.
Часть вторая
БЮРО ИСЧЕЗНУВШИХ СТРАН
Утром в понедельник мы на скорую руку приготовили завтрак, поели, оделись, вышли из комнаты в коридор Большого Сапфира и направились в назначенный нам кабинет. К моему удивлению, Ифвин уже ждал нас; никак не могу понять, как человек, играющий столь значительную роль в мировой экономике, находит время общаться с нами так часто и подолгу, причем никто не прерывает его в течение этих встреч.
— Ну, — сказал Ифвин, — рад наконец видеть вас здесь, Я решил лично проконтролировать это, по крайней мере вначале. Теперь, Хелен, давай начнем с проблемы согласования. Позволь мне предположить существование двух документов из одного и того же источника, но содержащих прямо противоположные сведения.
Допустим, один из них удостоверяет, что генерал Грант погиб в битве при Колд-Харбор, а в другом говорится, что он был убит при обороне Геттисберга.
— Но это не так, — возразил я. — Он остался в живых и избирался на пост президента Соединенных Штатов на два срока, кажется, после Джонсона.
— После Джонсона? — Хелен изумленно посмотрела на меня. — Когда я была ребенком, Линдон Джонсом был президентом Республики Техас, предпоследним президентом перед приходом к власти коммунистов, которые и расстреляли его. А приехав в Новую Зеландию, я узнала, что он был первым секретарем Казначейства для правительства в изгнании. Таким образом. Грант не мог быть президентом после него.
— Эндрю Джонсон, — уточнил я. — Вице-президент, ставший президентом после убийства Авраама Линкольна в 1865 году.
Она медленно кивнула:
— Линкольна сменил Ганнибал Гамлин. В 1863 году После импичмента.
Ифвин с любопытством слушал наш разговор, однако не испытывал желания вставить слово.
Повисла долгая пауза, и, чтобы как-то прервать неловкое молчание, я спросил:
— Могу я поинтересоваться, что такое источник?
— Источник — это когда устанавливается, что дата и место происхождения документа соответствуют предположениям, — объяснила Хелен. — Поскольку Ифвин затронул данный вопрос, отвечу, что оба документа имеют одинаково достоверный источник, и это означает их одинаковую силу, если тот или другой датируется началом американской Гражданской войны.
— Ого… А я-то надеялся, что просто чего-то недопонял. Теперь все ясно.
Пауза опять затянулась, только шаги Ифвина глухо отдавались в тишине. Наконец он нашел стул, который приглянулся больше остальных, сел, дергая себя за нижнюю губу, и сказал:
— Ну хорошо, представьте, что у вас есть эти два документа из одинаково достоверного источника. Каков ваш следующий шаг?
— С точки зрения историка, думаю, все просто. Нужно найти способ проверить подлинность и достоверность хотя бы одного из них, а лучше обоих, — ответила Хелен.
— Что бы ты сделал, Лайл?
— Я не историк.
— А если воспользоваться абдуктивной статистикой?
— Хм… Но если вы можете сделать то, что предложила Хелен, этого вполне достаточно.
— Допустим на минуту, что это оказалось невозможным: нельзя доказать, что один из документов принадлежит к другому периоду, и оба выглядят абсолютно подлинными. Более того, в вашем случае в большом количестве имеются доказательства, из которых следует, что ни один из документов не может быть подлинным.
— Ну и что? В абдуктивной математике мы можем оставить их противоречащими друг другу до тех пор, пока не случится что-либо, что заставит пересмотреть вопрос.
— Ладно, — сказал Ифвин, всем своим видом выражая бесконечное терпение, хотя я чувствовал себя полным идиотом, попавшим вместо ванной на симпозиум по философии. — Предположим, теперь жизненно важно сопоставить оба документа с известными фактами.
— Тогда я постараюсь определить, в чем они совпадают друг с другом. Например, и там, и там говорится об участии генерала Гранта в Гражданской войне.
— Зачем вам это знать? — настойчиво спросил Ифвин. На его лице промелькнуло выражение живейшего интереса, мгновенно вновь сменившееся маской безразличия.
— То, что я выяснил, оказалось безоговорочными ограничениями для решения задачи. Оно не может не содержать материалов, общих для обоих документов.
— Хорошо, продолжай.
— На следующем уровне достигаются более абстрактные общие точки, например, во время Гражданской войны были битвы и в одной из них погиб генерал Грант.
Потом вы пытаетесь выяснить, есть ли в документах достаточно различий. То есть нуждаются ли они в согласовании друг с другом? Насколько изменится ваш мир, если их согласовать, и насколько, если оставить как есть?
К примеру, мы больше склоняемся к предположению, что генерал Грант когда-то умер; до этого мы знаем, что его смерть, возможно, имеет отношение к битве во время войны.
Таким образом, в соответствии с принципами абдукции мы приостановили выводы и не применили ни индукцию, ни дедукцию, — а потом начнем работать над условиями, которые позволят нам сформулировать гипотезы, ибо если все гипотезы не более чем случайный процесс, вы никогда не выясните ничего, что могло бы найти применение использовано в реальном мире.
Придется воспользоваться процессом абдуктивной генерации более вероятных гипотез. Итак, вы берете в качестве доказательства общие элементы и идентифицируете семейство гипотез — все возможные гипотезы, в соответствии с которыми Грант служил во время Гражданской войны, все те гипотезы, которые утверждают, что он погиб в битве, и так далее, пока вам не придется отложить рассуждения и искать новые доказательства. Абдукция не процесс поиска ответов, этим занимаются индукция и дедукция, абдукция — процесс распределения минимального времени на каждый вопрос. Естественно, с этой точки зрения вопрос становится тривиальным только при наличии двух доказательств; если некоторые из гипотез имеют отношение к проблеме взаимодействия этих двух Доказательств, задача существенно усложняется.
Ифвин кивнул:
— Теперь давайте попробуем решить вопрос помасштабнее. На этот раз у вас есть два документа времен американской Гражданской войны, каждый содержит список десяти сражений. Только две битвы присутствуют и в том, и в другом списке.
— Так, — ответила Хелен, — обычно в таком случае историк приходит к выводу, что эти два списка были сделаны с разными целями и разными людьми, так что данные, важные для одного, могут не иметь значения для другого.
— Предположим, каждый список претендует на перечисление десяти битв с наибольшим числом погибших.
— В обоих списках одна и та же битва может иметь разное название, или же понятие битвы может различаться, — добавила она. — Например, первые три дня битвы при Уилинге обычно называют Оленьей битвой, а последние четыре — сражением при Стубенвилле. — Казалось, чем больше Хелен приходится доказывать свой профессионализм, тем сильнее она заводится: зеленые глаза горели неподдельным интересом, а свойственная ей непринужденная поза выдавала энергию атлета.
— Что ж, — дополнил я, — абдуктивный статистик сказал бы, что здесь мы имеем дело с семейством гипотез о наличии практически одинаковой информации в обоих документах, или частей такой информации, во взаимопереводимых формах. Таким образом, имея достаточное количество информации, составитель одного списка всегда может объяснить составителю второго отличия своего списка от его. Поэтому истинное неизвестное есть, по сути, отношение между двумя списками. Если же мы добавим к этому дополнительные документы, они могут более точно определить данное взаимоотношение.
— А может, все гораздо проще: одна информация истинная, а второе ложная? — поинтересовалась Хелен. — Лайл, меня тревожит то, чем ты занимаешься.
— Вполне возможно, это тот самый случай. Скажем, ты ищешь свои очки.
— Обычно они оказываются у меня на носу.
— Именно. У тебя есть семейство гипотез: у тебя на носу, на ночном столике, где-нибудь в пижаме, в качестве закладки в одной из книг и так далее. Из всех утверждений ты выбираешь одно, предварительно уменьшив семейство гипотез насколько возможно, и проверяешь гипотезу. Допустим, она оказалась ложной. Затем ты добавляешь утверждение, что любая гипотеза, оказавшаяся в результате проверки ложной, действительно ложная. На этом основании ты продолжаешь проверку новых гипотез до тех пор, пока не попадется истинная, которая установит отношения между всеми остальными гипотезами.
— Но меня не интересуют все места, где нет моих очков, когда я найду их.
— Тем не менее тебе придется установить их.
— Неплохо, — прокомментировал Ифвин. — Наконец-то мы к чему-то пришли.
— Хотелось бы знать, к чему именно, — высказался я. — Я правда не возьму в толк, почему бы вам просто не сказать нам, в чем дело.
— У меня есть семейство гипотез о вашей реакции на мои слова, если я расскажу вам то, о чем вы просите. На Данный момент есть риск, что вы узнаете информацию, которую мне бы хотелось открыть позже. А может быть, вы ее не узнаете. Однако я предпочитаю не рисковать.
Если же это будет стоить нам дальнейших открытий, последствия могут быть плачевными для всех, так что я не скажу вам всего до тех пор, пока не буду уверен, что ничего не испорчу. Но мне хотелось бы, чтобы вы знали, что это не мой выбор.
Хелен села и по-петушиному склонила голову набок, глядя на Ифвина, как на врага.
— Ладно, тогда можете ли вы нам сообщить, кто или что является вашим противником?
— Хотелось бы. У меня есть множество догадок, основанных на различного рода опыте и стычках с враждебными мне силами. Многие из этих событий приводили к противоположным выводам, другие, несомненно, дополняли друг друга.
— Думаю, вы пытаетесь сказать, что загадочность мира, — мне показалось, что я понял его мысль, однако не мог поверить, что он действительно говорит это, — начиная от потребления горючего моим прыжковым катером во время стоянки и заканчивая серьезными расхождениями в наших воспоминаниях по поводу поведения Билли Биард и того, как она появлялась и исчезала, — все это кем-то вызвано? То есть это не просто события, а их что-то заставляет быть противоречивыми?
— Или же неопределенность может быть формой нападения на мой бизнес, — ответил Ифвин. — Сделай мир достаточно непредсказуемым, и существование капитализма станет невозможным, а так уж случилось, что я сам капиталист. У меня очень много холдингов. Пару лет назад я удостоверился, что многое из происходящего кажется на первый взгляд простым совпадением, но слишком часто повторяется. Потом на вершине всего этого подозрительно быстро появились противоречащие друг другу объяснения. Некоторые очень квалифицированные математики — их имена, Лайл, тебе, несомненно, известны, но я, пожалуй, их не назову, они работают на меня тайно, — сделали вывод, что во всем происходящем мало странного, но, конечно же, это не имеет большого значения; странности любой конфигурации существуют в мире в небольшом количестве, однако мир всегда заканчивается той или иной конфигурацией. Они также составили список других событий, которые могут иметь место, происшествий, которые могут подойти под схему действия предыдущих, и, к моему огромному удивлению, все эти предсказания начали сбываться. Говоря словами одного американца, жившего несколько поколений назад, «один раз — случайность, два раза — совпадение, а три — происки врага».
Более того, как только я начал предпринимать кое-какие шаги, чтобы вычислить врага и превратиться в менее уязвимую мишень, атаки сделались сложнее и изощреннее. На данный момент мои аналитики назвали вас как потенциальных помощников в работе над данным проектом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39