Глаза никто не отводил. Они были достойны друг друга. Понадобилась бы Соломонова мудрость, чтобы решить, кто же из них хитрее.
— Нет, господин судья, откуда мне знать этого человека? У него честный вид, господин судья, но я никогда не видела его раньше.
Офицеры переглянулись, а присяжные о чем-то зашептались. Ее подвели к Мартину Барвику и опять она покачала своей седой головой.
— Нет, господин судья, я не знаю его.
Но Мартина трясло, как в лихорадке, и это не ускользнуло от взгляда присяжных.
Так ее подводили к каждому на скамье подсудимых и о каждом она говорила своим дрожащим, скрипучим голосом: «Нет, господин судья, я его не знаю». А ведь у нее за спиной уже стол палач.
Некоторых она действительно не знала и поэтому говорила чистую правду. Другие же были хорошо ей знакомы, но она упорно и ловко не хотела в этом признаваться, даже под угрозой смертной казни. Наконец она остановилась перед Филипом Маршамом и пристально посмотрела ему в лицо, так же как тогда, в Байдфорде. Сердце Фила дрогнуло.
— Нет, господин судья, он красивый парень, но я его не видела раньше.
Кто-то захихикал, но старуха не обратила на это ни малейшего внимания. Она повернулась и встала перед присяжными, сгорбленная под тяжестью своих лет. Чтобы ни говорили о ее грешной душе, но ее преданность и мужество заслуживали самого искреннего уважения.
Судьи отчаялись добиться от нее признания и приказали увести ее. Она села на скамью и переводила взгляд с одного подсудимого на другого. Два офицера встали по обе стороны от нее. Филип Маршам часто ловил на себе ее острый взгляд и сердце его замирало от страха. Лица некоторых из подсудимых заметно повеселели. Суду ничего не удалось узнать от старухи. Но радость их была преждевременной. У судей Адмиралтейства были и другие средства и джентльменам удачи следовало бы это знать.
Охранники опять засуетились, и в зал ввели еще одного свидетеля. При его появлении улыбка сошла с лица Тома Джордана.
Подбородок вошедшего трясся, в глазах застыл испуг. Он, как марионетка, склонил голову перед Его Светлостью и, когда его попросили назвать себя, произнес дрожащим голосом:
— Да, да, конечно. Джозеф Кирк, господин судья.
— А теперь посмотрите на этих людей. Их обвиняют в пиратстве. Видели ли вы их раньше?
— Да, да, видел! Этого! И этого! И этого!
— Гм! Итак, этих людей вы видели раньше. Скажите нам, кто они, — Его Светлость сухо улыбнулся.
— Это не будет использовано против меня, господин судья? Я уже покаялся. Да, да уже покаялся! Это не отменит милость короля?
Говоривший выглядел так жалко, что даже судья сморщился от отвращения. Его вид вызывал презрение. В зале послышался нетерпеливый гул. Судьи успокоили свидетеля и приказали ему продолжать.
— Вот этот, в конце, — был нашим капитаном. Его зовут Том Джордан. Это он наобещал нам горы сокровищ и богатства. Он и Гарри Мэлькольм. Гарри Мэлькольма здесь нет. Гм, очень странно! Он всегда был с ними. Я думал, они и висеть будут рядом. Да, так о чем я говорил? А! Он и Гарри Мэлькольм придумали, как убить капитана Кэндэла и захватить «Розу Дэвона». Они отозвали меня в сторону, угрожали и склоняли пойти против своей воли. Он…
Том Джордан вскочил:
— Ты нагло лжешь, пьянчуга! Ты сам своей рукой прикончил его!
— Нет, нет! Я не делал ему ничего плохого! Это не я, клянусь, это сделал другой!
Они оттащили Тома Джордана на его место и кое-как успокоили Джозефа Кирка, который так испугался ярости своего капитана, что с трудом пришел в себя.
— Похоже, — произнес судья, — эти слова задели за живое. Продолжай.
— Вот этот — Мартин Барвик. Держите его! Если вы хотите, чтобы я продолжал, то вы должны меня защищать. Вот этот — Пол Крейг, а этот — наш боцман, Филип Маршам.
Он продолжал называть имя за именем и шаг за шагом рассказывал о кровавых преступлениях. За самое мелкое из них человека уже отправляли на виселицу. Филип Маршам и без него был достаточно наслышан об их злодеяниях, но это не составляло и десятой части того рассказа о разбое и грабежах, убийствах и расправах, который поведал перед судом этот покаявшийся пират. Он рассказывал чистую правду, от которой кровь стыла в жилах. Он выложил перед судом то, что те хотели услышать. Он спас свою жизнь, но поплатился за это честью.
За ним выступал капитан Чарльз Винтертон. Он встал, почтительно поклонился Его Светлости и сдержанным, уверенным голосом начал свой рассказ. Он говорил спокойно и добавил весомости словам Джо Кирка. Время от времени судья и присяжные задавали ему вопросы и он отвечал на них так же ровно и спокойно. В их обращении с ним чувствовалось уважение, которого не было при допросе других свидетелей.
— Да, эти морские разбойники атаковали корабль Его Величества «Сивиллу». Они убили трех матросов, прежде чем поняли, что совершили грубую ошибку, и сдались. Сколько людей они потеряли? Возможно, двенадцать или четырнадцать человек. Несколько тел упало за борт и больше их не видели. Было бесполезно спасать их. В тех местах полно акул, господин судья. Да, вышеупомянутый Том Джордан стоял во главе шайки. Честно говоря, вина их приблизительно одинакова. Маршам, которого предыдущий свидетель определил как боцмана, первым появился на борту «Сивиллы». Он пробрался с кормы в главную каюту, вероятно, для того, чтобы разведать обстановку на корабле. Он заявил, что он подневольный человек, который сбежал от пиратов. Кто может подтвердить это? Обстановка, в которой он был схвачен, как будто бросает на него подозрения, но на пути обратно он вел себя достойно и не причинял нам беспокойства.
Люди в зале зашептались между собой. Они были на стороне Фила и считали позором, если такой юноша будет казнен вместе с пиратами. Даже самым недалеким из числа подсудимых стало ясно, что виселицы им не избежать. Филип Маршам сидел белый, как смерть. Ждать помощи ему было неоткуда. Доказательства были собраны. Веревка уже затягивалась на их шеях. Конец был близок.
Согласно обычаю того времени, суд предоставил Тому Джордану слово для своей защиты. Он встал:
— Увы, господин судья, мою голову уже не спасти и веревки мне уже не миновать. Но я хочу сказать вот что: это я принудил этих бедняг совершить все, о чем вы слышали, и я готов ответить за это.
Каждый защищал себя по-своему. Речи были длинные, скучные и не всегда понятные. Последним вызвали Филипа Маршама. Ему предложили высказаться в свою защиту, если у него есть, о чем поведать.
Он поднялся со своего места и вышел вперед. Лицо его было бледным, голос дрожал. Это было вполне понятно, поскольку впереди его ждала позорная смерть. Он рассказал им правду во всех подробностях, начиная с того дня, когда он отплыл из Байдфорда. Присяжные стали задавать ему вопросы о том, как вели себя другие матросы на борту «Розы Девона». На это Филип ответил, что он не вправе говорить о других. Они должны отвечать за себя сами. Пусть его повесят, но брать на себя ответственность за них он не может.
— Ну что же, — произнес Верховный Судья, постукивая пальцами по столу, и наклонился вперед. — Вы слышали вопрос. Помните, молодой человек, что ваше положение очень и очень непрочно. Своим молчанием вы ничего не добьетесь.
— Ваша Светлость, — ответил он, — показания были полными. Нет необходимости в моих добавлениях. Вынуждая меня говорить, вы тем самым заставляете меня пойти на предательство. От этих людей я видел только грубость и жестокость, но я ел их хлеб и пил их вино, и это удерживает меня от того, чтобы помочь отправить их на виселицу.
Моралисты могли бы упрекнуть Филипа Маршама в том, что он уклонился от долга и не помог правосудию покарать тех, кто преступил закон. Но он ответил так, как подсказывала ему его совесть. После малодушного признания Джозефа Кирка откровенное и честное заявление юноши тронуло даже Верховного Судью. Он сидел на возвышении, хмуро сдвинув брови, как того требовало его положение. Преданность — одна из величайших человеческих добродетелей и делает честь тому, кто ей обладает. Речь Филипа обернулась неожиданностью, которой не предвидел никто, даже он сам.
Том Джордан вскочил и закричал:
— Господин судья! Я умоляю вас дать мне слово!
Он не обращал внимания на офицеров, которые схватили его и пытались усадить на место. В зале зашумели. Охранники оттаскивали Старика и зажимали ему рот. Он сопротивлялся и продолжал кричать: «Ваша Светлость! Ваша Светлость!»
Его Сиятельство громко призвал к тишине и порядку, сердито взглянул на Старика, но все-таки дал ему слово. Как когда-то давно сказал Мартин, Том Джордан был сущий дьявол, но он никогда не строил подлые козни за спиной другого.
— Благодарю вас, господин судья, — произнес он, поправляя помятую в схватке одежду. — Меня повесят, но я хочу увидеть, как восторжествует справедливость. Во власти Филипа Маршама было дополнить перечень наших грузов и злодеяний, но у него достало мужества сдержаться и не сделать этого. Поэтому, господин судья, я чувствую необходимость заверить вас, что все, о чем он рассказал, чистая правда. Он действовал не по собственной воле. Он смелый малый, и я хотел, чтобы он присоединился к нам и душой и сердцем. Это правда, что он бежал с нашего корабля и предал нас. И за это я хотел бы видеть, как он будет повешен месте с остальными, если бы не его отважный поступок, которому мы все были свидетелями. А что касается этой свиньи — да, тебя, Джо Кирк, то он совершил такие гнусные и мерзкие дела, за которые ему нет прощения. Только виселица может искупить их.
— Это не так, господин судья! — вскричал Джо Кирк. — Он боится меня, потому что я знаю все его дела! Помогите! Держите его! Держите его!
Том Джордан дал клятву. Джо Кирк подскочил на своем месте, побледнел и затрясся. Снова и снова он выкрикивал, что все это ложь. Прошло немало времени прежде, чем служителям удалось восстановить порядок.
В этот момент ко всеобщему удивлению со своего места поднялся капитан Чарльз Винтертон.
— Могу ли я высказаться, господин судья? Благодарю вас, Ваша Светлость. Я наблюдал за тем, как пленных спускали вниз, и видел, как они встречали Филипа Маршама. Могу сказать, что их поведение по отношению к нему заставляет поверить в правдивость его истории. Они с таким мрачным ликованием относились к его бедам, что даже тогда не вызывало сомнения то, что он без разрешения покинул их корабль. Конечно же, это ничего не доказывает, но справедливости ради хочу сказать, что, принимая во внимание все, что я видел раньше, и все, что мы слышали здесь, я верю, что он говорил правду. Благодарю вас, господин судья.
Зал опять зашумел. Зрители делились друг с другом своими соображениями. Присяжные заседатели и Верховный Судья обменивались учеными изречениями. Кто-то цитировал что-то на греческом и латыни. Менее образованные высказывали свое мнение в более грубой форме. Дебаты были такими жаркими, что у человека непосвященного голова пошла бы кругом от такого гама. Все с нетерпением ждали решения суда.
Двенадцать судей склонили голову друг к другу, взвешивая между собой все, что было здесь сказано. В зале наступила мертвая тишина, такая, что можно было слышать дыхание соседа. Для тех, чьи жизни были поставлены на карту, обсуждение, которое на самом деле заняло всего несколько минут, показалось почти вечностью. Время для них тянулось медленно, каждая минута длилась час. Казалось, развязка никогда не наступит, но все шло своим чередом и время текло обычно. Те же, чья жизнь висела на волоске, не верили в это. Судьи совещались недолго, хотя решали вопрос о жизни и смерти. Наконец, они объявили свое решение.
— Готовы ли вы огласить приговор, должным образом изучив суть дела? — произнес Его Светлость.
— Да, господин судья.
— В таком случае огласите свое решение суду.
— Из четырнадцати обвиняемых, сидящих на скамье подсудимых, мы признаем виновными в уголовных преступлениях и пиратстве всех, за исключением одного. — В гробовой тишине, воцарившейся в зале суда, это имя прозвучало, как удар колокола. — Мы оправдываем, Ваша Светлость, Филипа Маршама.
Филип Маршам больше не принадлежал к команде «Розы Девона». Он встал со своего места свободным человеком. Руки его тряслись и он не находил в себе силы отвечать тем людям, которые радостно накинулись на него и что-то говорили.
Больше команду «Розы Девона» он не видел, но спустя долгое время он услышал, что с ними произошло. Через неделю после суда их в лодках переправили по реке в Уэйпинг. Ярко светило солнце. На берегу собралась огромная толпа и наблюдала, как они поднимаются вверх по лестнице к месту казни.
Всюду они провозглашали себя смелыми и храбрыми людьми, но в последний день все смогли убедиться, что перед ними самые настоящие трусы. Исключением был Том Джордан. Старик, сильный, суровый, хладнокровный, в последний раз улыбнулся своим товарищам и произнес:
— Да будет так! Пусть Господь будет ко мне милостив!
Ему завязали глаза черной лентой, а на шею надели петлю. Ни один мускул на его лице не дрогнул.
Мартин Барвик весь посерел от страха. Он попытался вырваться, молил о пощаде и призывал на помощь Святую Деву Марию, но он настолько отступил от священных законов Церкви, что все его мольбы оказались напрасны. В конце он пришел к тому, чего так боялся с самого начала. Все его разговоры о виселице оказались пророческими. А пророком стало его собственное трусливое сердце.
Кто-то рассказал Филипу Маршаму, что мамашу Тейлор тоже повесили. Другие говорили, что ее отпустили и она умерла своей смертью рядом с виселицей в ее родном городке Марнстэбле. Случиться могло все, и Фил так и не узнал, что же с ней сталось на самом деле.
Я же думаю, что она запросто могла отыскать секрет эликсира жизни — того самого, что однажды открыл небезызвестный граф де Сен-Жермен — и таким образом жива и по сей день.
Но что бы с ней не случилось, а Филип Маршам был уже далеко от тех мест, когда решалась ее участь. Теперь он снова был свободным человеком и верноподданным своего короля. Недолго думая, Филип Маршам отправился в путь к далекой гостинице, где он собирался выполнить свое обещание, данное им когда-то Нелли Энтик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25