.. суицидальние намерения, что ли?
Алла рассмеялась:
- Дурак! "Суицидальние". "Суици-ближние".
Тогда ей было просто хорошо. Очень хорошо. В комнате тусовалась толпа народа, а в туалете её никто не трогал. И можно было стоять на окне, и смотреть на темный асфальт, и на кошек, роющихся в помойных баках, и на шелестящие деревья.
Но именно тогда она впервые представила, а что если... И тут же отогнала неприятную мысль, потому что "если" просто не могло случиться.
Их первая (она тогда ещё не знала, что и единственная) ночь любви закончилась только четыре часа назад, и все тело приятно ныло. Алла чувствовал, что никаких "если" быть не может, что Вадим никогда её не бросит, и что именно с сегодняшнего дня начинается новый отсчет в её жизни.
Что было вчера? А ничего не было! Обычная массовая попойка. Только она случайно оказалась с ним рядом за столом и сразу от волнения стала давиться колбасой. Над ней все смеялись. А потом Вадим обнял её за талию, занюхивал водку её волосами, смеялся вместе со всеми и почему-то приговаривал: "Ох, Алка, какая же ты шальная и непутевая".
Ей нравилось слово "шальная". Оно было озорным и веселым. Она хотела быть шальной, а не пресно-скучной, как многие девчонки из общаги, которые постоянно прибираются в тумбочках и стенных шкафах, варят супчики, а на досуге учатся и вяжут. Наверное, поэтому она набралась смелости и сама подставила ему лицо для поцелуя, когда они вдвоем вышли в коридор покурить.
Потом уже все курили в комнате и, не желая злоупотреблять щедростью хозяйки помещения, деликатно тушили бычки прямо в тарелках с салатами. В то время, как та, зеленея от злости, навязчиво предлагала всем пепельницы. Потом уже никто ни на кого не обращал внимания, и Алла гладила бедро Вадима прямо под столом и осторожно ползла пальчиками по ноге все выше. Он не сопротивлялся, а она чувствовала себя шальной и красивой.
Потом она тащила его на себе в комнату, укладывала на кровать и расстегивала ремень на джинсах. Она нервно хихикала от волнения, а он в тон ей пьяно смеялся: "Алка! Погоди, Алка!.. Я же мужик, в конце концов! Я могу и перестать себя контролировать!"
- Ну, и не контролируй! - сказала она. - Кто тебя об этом просит?
Вадим вроде бы даже на секунду протрезвел, притянул её к себе, навалился сверху. Сетка кровати жалобно скрипнула...
Наутро, боясь ненароком выйти из образа "шальной" девчонки, Алла небрежно бросила:
- Кстати, то что произошло, ни тебя, ни меня ни к чему не обязывает. Давай так считать, ладно?
- Ну, давай, - согласился Вадим несколько удивленно. И она, захлебываясь счастьем и торжеством поняла, что он рассчитывал услышать совсем другое.
Окровавленную простынь она спрятала в шкаф, но девчонки все равно все поняли. Начали со значением тянуть: "О-о-о!" и так эмоционально обсуждать прелести гормональной контрацепции, что она, в конце концов, смеясь послала их всех к черту и убежала в туалет.
Там Алла и стояла на подоконнике, чувствуя, что запросто может сейчас взлететь. Туда и зарулил пьяный Гараев... "Суицидальные" "суиуиближние"... Тогда она впервые подумала, что если Вадим её бросит, она просто не сможет жить. Но подумала как-то абстрактно, представив свою будущую смерть в романтических тонах. Так в детстве она воображала себя умирающей на поле боя военной медсестрой или бросающейся в пучину моря принцессой...
Он, действительно, её не бросил. Не было ни слез расставания, ни тяжелых разговоров с желваками, перекатывающимися под кожей его щек, ни даже факта подлой измены. Он просто согласился с её предложением: "давай считать, что мы ничем друг другу не обязаны". Так же здоровался в коридоре общежития, так же дружески похлопывал по плечу, так же спрашивал: "Алка, как дела?"
Девчонки её жалели. Сначала выдумывали, что он просто "держит марку", а сам смотрит на неё "как-то по-особенному", потом предполагали: "Так ты же его считай послала? Ну, и какой мужик после этого унизится до того, чтобы начать за тобой бегать? Бокарев же у нас гордый! Ему же никогда никто не отказывал, и уж, тем более, не заявлял: "у нас с тобой ничего не было". Ну, не расстраивайся, Ал!" Дальше пошли стандартные утешения: "все мужики сволочи", "на фига тебе красавец?", "красивый муж - общий муж", "в сто раз лучше себе найдешь" и т.д. и т.п.
Потом Алла не могла понять, как жила эти годы. Кассета с Пугачевской песней "Я перестану ждать тебя, а ты придешь совсем внезапно" успела зажеваться на тысячу раз. "Не отрекаются любя!" - звучало высокопарно, но она ждала. И не отрекалась. Пока на его горизонте не появилась Олеся. Вот тогда она сказала себе: "Все! Конец. Девочка слишком красивая. Это, правда, все". Но все-таки не смогла отказать себе в удовольствии подойти к ним в ресторане и потом, оставшись наедине, намекнуть этой кукле с белыми волосами: "Вы его совсем не знаете". Заглянуть в её глупые синие глаза и подождать: догадается или не догадается, почувствует или нет, что у нее, у Аллы, тоже было все с примерным женихом: и скрипящая кровать, и его искривленное мучительным наслаждением лицо, и её ноги, вскинутые к самому потолку...
Как раз тогда у неё на горизонте появился Миша Шумильский. Невысокий, полный и кудрявый, похожий на ангелочка-переростка. У Миши водились деньги, он занимал хорошую должность в министерстве связи, но при этом был страшно экономным и обязательным.
Как-то у Аллы выдался неудачный день: ужасно болела голова, поднималась температура, а главное, не хотелось видеть Шумильского, до тошноты, до крика. Казалось, что если он прикоснется к ней хотя бы пальцем, её вырвет. Да ещё накатили воспоминания о Вадиме. Она сидела перед зеркалом в ванной и плакала, с раздражением думая о том, что сегодня Миша приедет обязательно, и надо будет выйти объясниться с ним, прежде чем он, наконец, уедет.
Шумильский приехал через час, требовательно позвонил в дверь её квартиры: раз, ещё раз, еще... Алла выползла в коридор, открыла и с порога объяснила, что сегодня поехать с ним никуда не может, а поэтому просит её извинить.
- Что значит, не можешь? - искренне удивился Миша, выгибая губы "скобочкой". - Мы договорились. Я как-то распланировал свой день, отказался от важной встречи. Я, в конце концов, на это рассчитывал. Тем более, что столик в ресторане уже заказан!
- Я сама закажу столик в следующий раз. И, честное слово, возмещу тебе все нравственные потери. Но потом, ладно? - Алла попыталась улыбнуться ласково и миролюбиво.
- А бензин? Бензин ты мне тоже возместишь? Я ведь приехал сюда аж со Щелковского, и теперь, по твоей милости, поеду обратно!
И она поняла, что эти несколько литров бензина, (или миллилитров? Бес их разберет! Во всяком случае, она в этом не разбиралась) никогда ему возместить не сможет, потому что эта потеря огромна, как Вселенная! К тому же, Миша всего лишь взывал к её обязательности. И она сказала:
- Мы поедем. Дай мне десять минут на сборы.
И они поехали...
Недостатки, конечно, недостатками. Но Миша её любил. Дарил дорогие подарки, называл красавицей и повторял, что ужасно хочет иметь двух сыновей. И о каких недостатках, вообще, можно было говорить, если следовать народной мудрости: "Жена должна быть умной, красивой, сексуальной, тактичной, домовитой, преданной, талантливой, заботливой. А муж должен просто быть"? Алле было за тридцать. Она хотела замуж и хотела любить своего будущего мужа Михаила Игоревича Шумильского...
На шестое января они подали заявление в ЗАГС, а двадцать седьмого декабря она, как обычно пришла на работу и увидела в одной из палат беременную Олесю. Дежурная акушерка пожала плечами: "Искусственные роды". Алла полезла в карту: травмированная почка, печень, нефропатия, сложный перелом правой руки, разорванные сухожилия...
- А где показания-то? - спросила она у акушерки. Та развела руками:
- Не хотим мы, видите ли, рожать! Муж у нас англичанин, мы фигуру для приема у королевы бережем... Нет стопроцентных показаний к искусственным родам. В том-то и дело!
Муж англичанин... Какой-то прием у королевы... Но по всем срокам это должен быть ребенок Вадима, если эта шалава, конечно, ему не изменяла?
Трясясь, как неврастеничка, Алла набрала телефонный номер и по его голосу мгновенно поняла: да, все верно! Они расстались! И у неё теперь снова есть шанс! Шанс! Шанс, который у неё когда-то отняла белобрысая синеглазая стерва!
Однако, все оказалось не так-то просто. Бокарев приехал бледный, как полотно, он рыдал у неё на плече и икал, как ребенок в истерике.
- Спаси этого малыша! - Просил он. - Алка, всеми святыми тебя заклинаю, спаси!
Тогда она с ужасом поняла, до какой степени он любит эту дуру в стиле Барби. Однако, потом успокоила себя: не её - свое чувство к ней он любит, все это пройдет, все это можно вылечить и исправить.
Дома она села перед зеркалом и осторожно расправила пальцами первые морщинки в уголках губ. Рот все равно растянулся, как у Гуимплена. Алла убрала руки от лица и сказала своему отражению, старательно артикулируя:
- Это - твой шанс. Это - то, ради чего ты жила. Это - последняя возможность. Ты не имеешь права её упустить.
С Мишей Шумильским рассталась без сожалений. Но зато со скандалом.
- То есть, как это, ты решила? - кричал Шумильский, одышливо вздымая грудь и буравя её разъяренными глазками. - То есть, значит, все время, что мы были вместе - псу под хвост? Значит, тебе вот что-то, не будем уточнять что, в голову ударило, шлея под хвост попала, и все, до свидания?
- Все. До свидания, - говорила она. - Я оскорбила тебя, обидела, поступила подло и мерзко. Ты уже полчаса кричишь, что ненавидишь меня и не вернешься, как бы я не просила. Так уходи же, будь, в конце концов, мужиком!
Белые кудряшки на его голове прыгали, как у куклы, которую трясут за ноги:
- Этот мужик тебя бросит, и будет тысячу раз прав! Ты что думаешь, ты - красавица? Молоденькая сексуальная девочка? Дорогая моя, ты уже старая, выходящая в тираж баба! Еще полгодика, и на тебя уже никто не посмотрит.
В общем, он просидел ещё минут сорок, а потом все-таки удалился, оставив после себя продавленный диван и запах пота. А она открыла форточку и, подставив лицо мелкому, колкому снегу, прошептала: "Вадим!"
Дальше все должно было быть очень просто. Девочка ещё не родилась, её появление на свет запланировали на пятницу. Вадим тогда пришел в клинику для серьезного разговора.
- Ты должен будешь оборвать все старые связи, - объяснила ему Алла. Ты будешь должен начать все сначала.. Никто не должен удивиться тому, что у тебя вдруг откуда-то взялся ребенок. Новая жизнь. Только новая жизнь... И ещё ты должен жениться...
Он торопливо замотал головой, она остановила его жестом:
- Это обязательно. Во-первых, на кого-то должны оформиться документы, во-вторых, за недоношенным ребенком нужен тщательный уход. Няней тут не обойдешься. Ребенку нужна мать, которая вставала бы к нему ночами... Да, в конце концов, ты - красивый, умный мужик, и просто не может не быть женщины, которая бы тебя любила и была бы готова для тебя на все. Тебя ведь никто не обязывает пылать к ней страстью. Объясни все честно, а потом - как жизнь сложится... Развестись ведь совсем не трудно!
Во время этой тщательно подготовленной и даже отрепетированной дома речи, она чувствовала себя канатоходцем, выполняющим головокружительный трюк. А когда закончила - поняла, что канат провис, и что сорваться с него теперь гораздо легче, чем минуту назад.
Маленькая девочка, которую она, сделав решающий ход, "передвинула" с клетки Е2 на Е4, ещё даже не родилась. Вадим молчал. А Алле хотелось убежать, закрыв лицо руками, чтобы только не слышать этого его ужасного молчания, похожего на молчание председателя экзаменационной комиссии на ГОСах.
Ей хотелось отмотать минуты назад, чтобы не было никогда этого её дурацкого, шитого белыми нитками предложения. Ей хотелось вцепиться в плечи Вадима так, чтобы он почувствовал боль, встряхнуть его как следует, и завопить, закричать, завизжать: "Скажи хоть что-нибудь, но только не молчи!"
И он, действительно, поднял на неё глаза, едва заметно повел бровью и проговорил, обхватив рукою подбородок:
- А знаешь, может быть, ты и права, Алла...
И важными остались только две вещи в мире: его взгляд, пронзительный, долгий и какой-то ищущий, и её собственное имя "Алла", которым он закончил фразу. Именно "Алла", а не "Алка"! Не "подружка моя", и не "доктор Денисова"! Алла! Алла! Алла... Это значило, что он почти принял единственно верное решение, к которому она его нахально подвела, как ослика на веревочке. Это значило, что он не против того, что она так бесцеремонно предложила себя в жены. Это могло значить только то, что он думает о том же и, может быть, даже хочет того же. Хотя и боится пока себе в этом признаться... Он сказал: "Может быть, ты и права, Алла", а она явственно услышала: "Я буду с тобой, Алла. Мне просто нужно время". Это было первым шагом. Всего лишь первым...
Дальше карусель стремительно завертелась. Синеглазая Олеся благополучно разрешилась полуторакилограммовой девочкой, подтвердила свое нежелание сохранять жизнь "плоду", и новорожденную немедленно подключили к системе жизнеобеспечения. Первые результаты оказались обнадеживающими: малышка вполне могла выжить. Вадим казался совершенно счастливым, а Алла потихоньку обновляла свой гардероб.
В тот день, когда он пригласил её ресторан, он надела шикарный брючный костюм песочного цвета, очень идущий к её глазам и босоножки с расширенными книзу каблуками. Заказали мясо с черносливом, салат, какое-то вино.
- О чем ты хотел со мной поговорить? - спросила она с неуверенной нежностью, когда официант, принявший заказ, отошел от столика.
- О чем? - Вадим улыбнулся. - Да обо всем сразу: о моей девочке, о всяких формальностях, но главное, о тебе... Ты знаешь, Алка, я никогда не думал, что у меня есть такой друг. Спасибо тебе огромное. Я понимаю, что "спасибом" тут не отделаешься, но поверь, я сделаю для тебя все, что захочешь!
"Не о том говоришь, красивый мой, чудесный мой!" - подумала Алла, представляя, какие теплые у него сейчас губы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45