- А ты мне что - поверишь?
- Просто скажи "да" или "нет"! Какая тебе разница, поверю я или не поверю?
- Если тебе угодно: "нет"!
Она резко вскочила:
- Кстати, я бы, на твоем месте, не кривлялась! - Передразнила: - "Если тебе угодно!" Да, мне угодно! Мне угодно понять, что здесь происходит! При чем тут Алла? Почему она соврала? Вместе ли они действуют с Олесей или по отдельности, и какой им резон все это делать, если девочка...
Она осеклась. Вадим по-прежнему недвижно стоял у дверного косяка, но теперь в глазах его появился нехороший блеск.
- Если девочка.., - продолжила Лиля. - Но ведь тогда получается, что она и про Оленьку запросто могла солгать? Значит, опять же, наследство. Только как? Каким образом? И зачем тогда Олесе Алла?
Секунду постояла, прикусив ноготь большого пальца и устремив невидящий взгляд на стену, оклеенную белыми в мелкий цветочек обоями. Угловатым, резким движением заправила прядь волос за ухо, решительно двинулась к двери.
- Куда ты? - спросил Вадим.
- Так я тебе и сказала! - Огрызнулась она. - Ложись спать: завтра с утра на работу. И, ради Бога, никуда не суйся, если только ты, действительно, ни при чем. Если ты как был телком, так и остался. Только напортишь все. Заткни себе рот и молчи. Будут новости - я тебя найду. Все!.. Нет, ещё мне нужны деньги. Я завела вредную привычку ездить на такси.
Он покорно, действительно, как крупный, красивый теленок, подошел к прикроватной тумбочке, выдвинул ящик, достал несколько долларовых купюр. Лиля взяла их, не глядя. На джемпер, лежащий на кровати, и блузку, валяющуюся на полу, так больше и не глянула. И быстро вышла из комнаты.
Опять взяла такси, на этот раз, настоящее, с "шашечками". Села на переднее сиденье: на заднем, как ни странно, валялись какие-то коробки. Попросила довезти её по адресу и высадить до угла дома. Через двор рванула бегом - так было быстрее. На этаж влетала задыхаясь и чувствуя, что вот-вот упадет от того, что больше нет сил и дикая боль разламывает затылок. Нажала на кнопку звонка, чуть не упала через порог.
- Боже мой! - Ахнула Кира Петровна. - Боже! Лиля!
А она, уже опускаясь на корточки и запрокидывая голову назад, прошептала:
- Пожалуйста! Вы же всю жизнь проработали в медицине, у вас остались знакомства, связи... Пожалуйста, Кира Петровна, узнайте как угодно, работала ли полтора года назад в одном из родильных домов Москвы Нина Бородянская. Существует такая женщина в принципе или нет? Это вопрос жизни и смерти, Кира Петровна!
Та рухнула перед ней на колени, принялась стаскивать с ног туфли, причитая:
- Вопрос жизни и смерти! Ну, надо же! Что ещё за Нина Бородянская? Сдалась тебе эта Нина Бородянская! Лилечка! Плохо тебе?
- Нет, мне не плохо, - прошелестела она и попыталась улыбнуться. Просто я должна знать, и я узнаю. А она... Она, когда называла фамилию, просто думала, что я не буду проверять. Она была уверена, что я не проверю. Вот так-то!
* * *
В кабинете густо пахло хлоркой, кипяченым бельем и кислым жидким супом с пищеблока. Роддом был самый обычный, с синими, выкрашенными масляной краской стенами и металлическими каталками вдоль стен, щедро нагруженными линялыми тряпками. Из конца коридора время от времени доносились жалобные крики женщины: видимо, там находились родильные залы. Но сама заведующая отделением кричала так, что воплей роженицы почти не было слышно:
- Кто вам позволил?! Я спрашиваю, кто вам дал право так разговаривать со мной?! Вы... Вы...
- Нина Андреевна, вы совершенно зря кричите, - монотонно повторяла Лиля, вцепляясь руками в боковины стула, чтобы не упасть: голова после вчерашнего приступа все ещё сильно кружилась. - От того, что вы кричите ничего не изменится. Алла Денисова уже уволена с работы. Против нее, возможно, будет заведено уголовное дело. Причем непосредственно связанное с историей того, умершего ребенка.
- При чем тут уголовное дело? Вы хоть понимаете, что говорите!
- Я понимаю. Вы не понимаете... Если вы, действительно, помогли полтора года назад Алле и нашли для неё отказную девочку, то вам лучше сказать об этом сейчас. Если она хотя бы обращалась к вам с такой просьбой, но вы отказали, тоже скажите. Поймите, Алла Леонидовна даст показания. И если то, что она скажет не совпадет с тем, что скажете вы...
Бородянская нахмурилась, тяжело села на стул. Облокотилась обеими руками о стол, глядя в потолок, вздохнула.
- ... Нина Андреевна, вам, правда, лучше сказать. Никто не узнает, получили вы деньги за этого ребенка или отдали его бесплатно, но истории родов непременно поднимут. И ту студентку, которая отказалась от дочери, разыщут. И спросят, куда делся младенец... Лучше скажите. По сути, в этом нет ничего особенно страшного. Вы ведь никого не продавали, не крали и не убивали.
- Вот в прокуратуре и скажу, - заведующая отделением хмыкнула. Не особенно, впрочем, уверенно. - Если вызовут... И, вообще, девушка, вы являетесь в мой кабинет, не желаете показывать никаких документов и по какому-то праву спрашиваете!
- Я и не утверждаю, что работаю в милиции. Но если вы не скажете это мне и сейчас, вам все равно придется сказать это другим людям и потом. А от меня зависит, в каком тоне и с какими смысловыми акцентами будут задаваться вам вопросы.
Бородянская взглянула на неё с сомнением, наверняка, отметив и нездоровую бледность и отеки на лице и синеватый носогубный треугольник. Еще раз вздохнула:
- Девушка-девушка... Так и не хотите сказать, кто вы по должности?
- Не хочу и не скажу.
- Наверняка, не замужем, ведь так?
- Какое это имеет значение?
- Вид у вас такой... Вид человека, которого ещё жизнь не научила сочувствовать. Извините, конечно, за резкость. Вот вы делаете свою работу: не знаю, кем вы там числитесь - клерком, частным следователем...
Лиля неопределенно и многозначительно пожала плечами.
- ... Да кем бы ни числились! У вас, конечно, работа такая расследовать. Но что такое человеческое горе, вы из-за этой работы забываете!
"А ведь Бородянская, кажется, начинает торговаться?" - поняла она с тихим торжеством. - "Начались разговоры о горе, о добре и зле, об общечеловеческих понятиях. Сейчас скажет что-нибудь вроде того: я только нашла ребенку родителей, иначе он вырос бы никому не нужным детдомовцем... Скажет... Только что это даст, кроме подтверждения: да, Оленька, действительно, моя и только моя? Все окончательно запутается. Зачем солгала Алла? Какую игру она вела и имеет ли это какое-нибудь отношение к Олесе? Кто претендует на наследство и каким образом? Лжет ли Вадим?"
- ... Забываете-забываете! А я ведь, если разобраться, её спасла.
- Девочку?
- Ну, и девочку тоже. И Аллу... Аллу Леонидовну...
- Значит, вы все-таки помогли ей найти отказного ребенка? - Лиля распрямила плечи и чуть сощурилась. - Так?
- Так! - Бородянская наоборот глаза округлила. - А у меня был выбор? Она моей подругой была! Пусть не подругой - приятельницей хорошей. А вы вытаскивали когда-нибудь собственную подругу из петли? Я же табуретку из-под неё вышибла в буквальном смысле. И потом ещё месяц возле неё дежурила. Отпуск взяла и дежурила, чтобы она ничего с собой не сделала.
- Она что, пыталась покончить жизнь самоубийством? Почему?
- Вот вы бы сначала спросили - почему, а потом уже осуждали человека! Она ребенка спасти пыталась. Ну, не получилось: медицина не всесильна...
- Так это она из-за ребенка?
- При чем тут ребенок? - Нина Андреевна поморщилась и сняла с головы медицинскую шапочку. - Ребенок... Не в этом дело. Жизнь у человека поломанная. Все для других. Все! А ей за это все время - по морде, по морде!
- Объясните, пожалуйста...
- А я объясню! Объясню-объясню! Вы, девушка, не сомневайтесь! Вы, вообще, в этой истории хорошо ориентируетесь, или вам так, бумажку выписали "проверить такую-то такую-то. Допросить на предмет подделки документов на ребенка"?
Лиля ничего не сказала. Бородянская, впрочем, и не нуждалась в ответе. Все тело её колыхалось, как обычно бывает у тучных женщин в минуты волнения. Казалось, что она вот-вот свалится со стула от переполняющих её эмоций.
- Объясните, надо же! Да если бы вы только слышали, как она в трубку рыдала: "Помоги, Ниночка!" Я сначала отказалась. Спокойно так, серьезно. Дескать, не хочу в такие дела лезть. Она сразу трубку и повесила. Я заволновалась, домой к ней после работы поехала. Толкнулась - дверь открыта. Зашла, а она уже с табуретки спрыгнула, качается и хрипит. Хорошо, что я - врач, не растерялась. На пять минут бы позже зашла - и все!.. Откачала её, а она хрипит: "Он же теперь меня проклянет! Проклянет! Он подумает, что я специально ребенка убила" "Кто?" - спрашиваю. И тут выясняется, для кого она эту малышку спасала...
В кабинете было по-прежнему светло. Веселое летнее солнце пробивалось сквозь белые казенные шторы, но у Лили перед глазами потемнело.
- Для кого? - переспросила она, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрожал.
- Для хахаля своего бывшего. Любовь всей её жизни! Вот дура Алка, всегда я ей это говорила!.. Роман у неё был чуть ли не на первом курсе с одним молодым кобелем. Вадимом звали, в техническом ВУЗе учился. Он с ней, простите уж за такую подробность, переспал и расстался преспокойненько, а она потом сколько лет страдала! Все "люблю его, не могу". Он, значит, завел себе девку. То ли фотомодель была, то ли какая-то "мисс" - в общем, красивая очень. Собирался на ней жениться. Алка плакала, конечно, но потом смирилась. Сама замуж собралась. Солидный человек за ней ухаживал, с деньгами. А тут этот Вадим с девкой своей разбегается, девка беременная, на аборт опоздала, ложиться делать искусственные роды... Вы слушаете, девушка?
Она слушала. Она ловила каждое слово. Но, кажется, уже знала, что услышит дальше.
- ... Так вот. Алла - добрая душа, звонит ему и предупреждает: "Видела твою подругу. Она к нам в клинику легла". Тот летит в клинику, умоляет Аллу спасти девочку и отдать ему. Она тоже долго отказывалась. Он говорит: "Я её выращу". Тогда она ему объясняет, что, в таком случае, надо жениться, чтобы оформить фиктивные документы, да и, вообще, за ребенком нужно ухаживать... Вот вы бы девушка на ком после таких слов женились? Учитывая то, что между ними когда-то существовали отношения, а у Вадима этого в тот момент на примете точно никого не было - он же все по свой беременной страдал!
- Вы имеете в виду, что он должен был жениться на Алле?
- Хочу! - Бородянская уперлась обеими руками в пышные бока и склонила голову к плечу так игриво, будто собиралась танцевать "Калинку". - Хочу! Потому что это было бы честно! Тем более, Алла и красавица, и умница, и готовит прекрасно, и любила его так. А кроме того.., - она подалась вперед. - Мне кажется, он все-таки дал ей повод на что-то надеяться! Алла тут же отношения со своим женихом разорвала, счастливая ходила, костюм новый купила, платье... А этот паразит взял и женился на какой-то молодой сучке. Просто взял и женился и в лицо это Алке бросил. Поиздевался над ней. Причем пригласил её в ресторан, типа того, что поблагодарить за ребенка, там и сказал. Она-то рассчитывала, что он ей в этот день предложение сделает. Вот так... А ребеночек как раз на следующее утро умер.
- Спасибо, - Лиля судорожно сглотнула. - Вы очень помогли. Теперь да, теперь все предстает в другом свете...
Нина Андреевна отмахнулась:
- Помогла! А-а-а! Пусть увольняют! Ладно бы за дело, а то ведь спасла двоих считай! И ребенка, и Алку... Ничего, будем с ней на досрочной пенсии вместе сидеть, помидоры выращивать. Или вон к метро газетами торговать пойдем, там как раз продавцы требуются... Наказывайте! Только вот беременную эту, которая своими руками заявление подписала, чтобы плоду жизнь не сохраняли, никто почему-то не наказывает. И Вадима с работы не уволят, будьте уверены! Будет себе жить, растить дочь, спать с молодой женой... Хотите я вам, кстати, его покажу?
Она поднялась. Тяжело переваливаясь, подошла к шкафу, пошарила в журналах и книгах, достала коричневую общую тетрадь. Открыла, рассмотрела на свету какую-то фотографию, подозвала Лилю:
- Вы подойдите, подойдите сюда, девушка!
Лиля подошла, заглянула Бородянской через плечо. Фотография была старая, черно-белая. Комната в студенческом общежитии, стол. На столе сковородка с жареной картошкой. Вокруг сковородки семеро молодых людей с вилками в руках и улыбками на физиономиях. Двое парней, один из которых Вадим, остальные девчонки.
- Вот он, - Нина Андреевна ткнула в лицо Бокарева розовым пальцем. Кобель чертов! А вот она...
Алла тоже улыбалась и неуверенно пыталась склонить голову на плечо Вадиму. Он, похоже, не особенно этого жаждал. Гораздо больше его привлекала картошка, кособокой горкой поднимающаяся над сковородкой.
- ...Всю жизнь о нем думала. Свет в окошке! Он, он, только он! Ноги ему была готова мыть и воду эту пить, но чувств своих не показывала. Мне вот плакалась только да ещё Надежде... Вот, кстати, Надежда, - палец переместился к лицу хорошенькой темноволосой девушки. - А он... Уж не знаю, каких он там прелестниц себе выбирал, что в первый раз, что во второй. Не знаю, чем они так были лучше Аллы...
- Простите.., - Лиля, очнувшись, вздрогнула и отвела, наконец, взгляд от фотографии. От рук с вилками. От семи рук с вилками, тянущихся за картошкой. - Простите, я немного отвлеклась.
Бородянская прерывисто вздохнула:
- Да я ничего такого особенного и не говорила. Просто надо было видеть Алку, когда она в истерике заходилась, когда я от неё все ножи и ножницы в доме прятала, а она кричала: "Все равно жить не буду! Или сама умру или его убью. Или подстилок этих чертовых, которые два раза его у меня отняли!"
- И убила, - тихо проговорила она.
- Что?
- Убила, - внятно и спокойно повторила Лиля. - Это я так думаю. Ваша Алла, похоже, просто сдержала свое обещание. Убила одну из "подстилок" и ещё надеется убить вторую... Руки с вилками. Она ведь была врачом, она изучала медицинские карточки рожениц, ведь правда?
Отдала фотографию, повернулась на каблуках и стремительно вышла из кабинета.
* * *
Она снова думала о белых волосах, когда стояла перед книжным шкафом в Маринкиной комнате и задумчиво теребила кисточку на хвосте игрушечного львенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45