Качество удивило, привезли быстро
»
– Почему ты притих? – спросила Жале.
– Я слушаю.
– Нет, ты отвечай! Согласен ли ты, чтобы мать жила отдельно? Знай, что если она останется с нами, то за каждое оскорбление будет получать в ответ целых десять! Если же она будет мне во всём угождать, то и ей найдётся местечко. Но пусть только попробует мне перечить, я превращу её жизнь в ад и доведу до того, что она сама сбежит. Я не потерплю в своём доме человека, который вмешивается в мои отношения с мужем, слоняется от двери к двери и сплетничает обо мне! Нет, этого я не потерплю!
Мазхар подал Жале бокал. Потом другой, третий… Их беседа становилась всё интимней. Теперь они говорили о таких подробностях, которые могли означать, что главное между ними уже решено.
– Погоди, – встрепенулась Жале, – я забыла о самом главном. Ты, конечно, знаешь, что на таких, как я, люди смотрят косо, пренебрежительно называя нас «девицами из бара». Возможно, по-своему они правы, мне нет до этого дела! Но, как бы там ни было, тебя запятнает в глазах людей тот несомненный факт, что я «девица из бара». А если кто-нибудь захочет напомнить тебе об этом? Не будет ли это слишком сильным ударом по самолюбию?
Мазхар отрицательно покачал головой:
– Я люблю тебя такой, какая ты есть, Жале! Очень люблю!
– Не называй меня больше «Жале»!
– Хорошо, Нериман! Я люблю тебя такой, какая ты есть, искренняя, с открытой душой… И мне плевать на то, что скажут о нас какие-то сплетники!..
Из конторы они вышли поздно. Жале должна была ещё вернуться в пансион, чтобы переодеться для вечерней работы. Она могла покинуть бар только через несколько недель, когда истечёт срок контракта. Было решено, что Мазхар сразу же снимет для неё отдельную квартиру, и для них начнётся новая жизнь…
По сверкавшему взгляду Несрин Жале поняла, что у той есть радостные вести. Узнав о письме, она воскликнула:
– О всевышний! Я радуюсь этому даже больше, чем своим успехам. Уверяю тебя!
– Каким успехам, Жале? Или…
Жале обняла подругу.
– Дорогая! Только не спеши во всём винить меня… Он так настаивал, говорил, что всё равно не любит жену… Я возражала, отговаривала его. И слышать ничего не хочет. Что было делать?
Несрин поняла всё и разрыдалась. Она оплакивала Назан, словно та была ей близким человеком. Трагедия этой несчастной женщины вновь напомнила Несрин, что когда-то её точно так же вышвырнули из дому, потому что муж полюбил другую…
Она строго взглянула на Жале глазами, полными слёз.
– Ты плохо поступаешь, очень плохо! Нельзя разрушать чужое гнездо!
– Почему же, Несрин, ты не хочешь меня понять? Я говорю тебе правду, истинную правду. Ведь это не я нашла его, а он меня… Мазхар не любит свой дом, избегает его… Не я, так другая…
– Пусть будет кто угодно, только не ты!
– Ну нет, – взбунтовалась Жале. – Я его люблю! И больше не могла этого скрывать, он всё равно понял бы. А ты, ты разве не любила? Разве ты не любила мужа? Разве сейчас не любишь Сами? Разве по одному слову этого дрянного черномазого Сами ты не готова пойти на всё, даже на смерть?.. Так вот, и я люблю! А этот человек не только обожает, но и ценит меня…
– Одним словом, ему нечего опасаться, что ты его бросишь!
– Всё шутишь?
Несрин вытерла ладонями глаза.
– Я не шучу, Жале. Может быть, ты права, и я преувеличиваю твою вину… Но что делать, я не могу заставить себя не испытывать жалости к этой бедняжке. Ведь и моё гнездо тоже когда-то разрушили.
– Не кажется ли тебе, что в данном случае оно само разрушилось? Да, разрушилось до основания…
Небрежно напевая, Жале вышла из комнаты.
10
На комоде с большим зеркалом громко тикали маленькие часы в перламутровой оправе. Хаджер-ханым восседала на тахте и, держа на коленях Халдуна, перебирала чётки.
– Видишь, Мазхар сегодня опять не пришёл, – сказала она невестке. – Почему, спрашивается? Да потому, что охладел к тебе и дом стал ему безразличен. Вот если бы ты умела его привязать, так он спешил бы к своему очагу.
Халдун уснул, и Хаджер-ханым уложила его, прикрыв красным молитвенным ковриком. Она с усилием поднялась, чтобы немного размять затекшие ноги.
«…Нет, – думала Хаджер-ханым, – недаром страх закрался в мою душу в тот день, когда эта высокая стройная женщина вошла в контору сына. Молодая! Красивая! С характером! Видит аллах, приберёт она Мазхара к рукам, никто ничего не сможет поделать!»
Хаджер-ханым была в полной растерянности. Она и желала, чтобы Назан покинула их дом, и страшилась «девицы из бара». «Но нет, – возражала она самой себе, – Мазхар известный адвокат, неужто же он не дорожит своей репутацией?»
Хаджер-ханым посмотрела на часы: ровно девять! Она перевела взгляд на невестку. Какое бледное лицо! А эти губы, к которым никогда не прикасалась помада! Ну, чего она стоит рядом «с девицей из бара»? Конечно, сын предпочтёт ту. И будет прав!
– Ты, наверно, никогда не смотришься в зеркало. Вот, полюбуйся и скажи, может нравиться мужу такая бледная, неряшливо одетая женщина?.. Этому надо положить конец, – сказала она, раскрывая коробку с пудрой.
Хаджер-ханым поплевала на какую-то красную тряпочку, тронула ею щеки Назан, потом напудрила её, подвела брови и накрасила губы.
Робко поглядев на своё отражение в зеркале, Назан подумала, что свекровь перестаралась, но решила не придавать этому значения. «Ведь она впервые в жизни дала понять, что считает меня человеком. Занялась вот моей внешностью, хочет, чтобы я стала красивее…» Назан чувствовала себя почти счастливой. Почти, потому что её не переставала тревожить мысль о Мазхаре. Но так хотелось верить, что всё теперь уладится, ведь свекровь так переменилась. Почему? Она не доискивалась причины, а просто радовалась…
Наконец Хаджер-ханым закончила свои манипуляции с лицом Назан. Отступив немного, она внимательно оглядела невестку и осталась довольна. По её мнению, Назан очень похорошела. Брови, глаза, губы, цвет лица – всё было превосходно. Теперь, думала Хаджер-ханым, жена сына вполне может потягаться с девицей из бара. Ей, правда, не хватало обаяния «той» – Назан была совершенно лишена кокетства и слишком уж проста в обращении. Но и это бы ещё ничего. Всё портил её пришибленный вид. Она держалась так, словно чувствовала за собой какую-то провинность…
Однако Хаджер-ханым решила не отступать от задуманного плана.
– Теперь каждый может сказать, что ты прехорошенькая, дитя моё. Разве другие женщины – жёны наших знакомых – красивее тебя? Нисколько не красивее, но зато много хитрее. Они умеют себя преподнести, только и всего. Да, – спохватилась Хаджер-ханым, – не забудь надеть перстень.
Назан густо покраснела. Ей было мучительно стыдно, ведь она едва не заподозрила Хаджер-ханым в воровстве!
Вся трепеща, она вышла из комнаты свекрови, достала заветный футляр и надела на палец бриллиантовый перстень. Любуясь блеском драгоценного камня, она радовалась, как малый ребёнок. Её потянуло к зеркалу. Действительно, свекровь немного перестаралась. Хорошо бы кое-где стереть лишнюю краску. Но она может рассердиться. Назан решила оставить всё как есть.
Она подошла к окну и раздвинула занавеску. На улице темным-темно. Под слабым светом уличного фонаря едва белел угол противоположного дома. Шумел дождь, и Назан, поёживаясь, села в кресло.
– Вот что, милая! – раздался за её спиной голос Хаджер-ханым. – Раз ты начала приводить себя в порядок, так нельзя оставаться в этом старом тряпье.
– Что же мне надеть? – беспомощно развела руками Назан.
– Опять я должна ломать себе голову! Надень синее бархатное платье, и всё. Да ещё принеси в комнату мангал – здесь очень холодно. Возьми у меня углей.
– Всё, всё сейчас же сделаю…
Назан схватила медный мангал, который она каждый день натирала лимоном до блеска, хотя обычно он стоял у кровати без употребления, и понесла его в комнату свекрови. Здесь действительно было много теплее, чем в спальне. Возвратясь назад с мангалом, полным горящих углей, она сбросила выцветшее ситцевое тряпьё и, как велела свекровь, нарядилась в синее бархатное платье. «Что поделаешь? – думала Назан, глядя на мерцавшие угли. – Видно, так уж заведено… А вдруг мужу всё это не понравится? – засомневалась она и тяжело опустилась в кресло. – Как говорится: захочешь подморгнуть, а чего доброго, и глаза лишишься.
Постепенно тепло, исходившее от мангала, одолело царивший в комнате холод. Стало уютней, и Назан вспомнила об амулете. Свекровь уже, наверно, легла. Но её нечего бояться, даже если она и войдёт… Ведь теперь ей всё известно. Она сама говорит, что женщина, которая хочет удержать мужа, не должна поступаться ничем!
Назан поднялась с кресла, сняла с вешалки пиджак мужа… Но тут её охватил смертельный страх. А вдруг он случайно нащупает амулет и спросит: «Кто зашил сюда эту дрянь?»
Назан вся дрожала и была готова отказаться от своей затеи. Но её точил червь сомнения. Разве любая женщина на её месте не поступила бы точно так же?
Вытащив из-за пазухи амулет, она повертела в руках пиджак и решила, что самым подходящим местом будет подкладное плечо, ближе к вороту. Слегка подпоров подкладку маленьким перочинным ножом, она вложила талисман, аккуратно расправила складки и зашила. «Вот и всё! Мазхар ни о чём не догадается. Да и забот у него столько…»
Пробило одиннадцать. Ещё удар – половина двенадцатого. Веки у неё отяжелели, голова склонилась на плечо. «Видно, муж не придёт домой и сегодня», – подумала она и задремала.
После полуночи, когда Мазхар и Жале выходили из бара, дождь стих. Небо усыпали яркие звёзды. Было очень заманчиво пройтись по умытым, опустевшим улицам.
– Восхитительная погода, не правда ли?
– Да, очень хорошо.
– А знаешь ли ты, чего мне сейчас хочется?
– Чего же?
– Гулять с тобой рука об руку, гулять до самого утра…
Жале засмеялась:
– И мне тоже. Но здесь это невозможно. Сохрани своё желание до Стамбула. Когда поедем туда…
– А ведь поедем, правда?
– Почему бы и нет? Разве это такая несбыточная мечта?
– Конечно! Но… Пройдёмся, Жале.
– Ты совсем голову потерял! – воскликнула Жале, озираясь вокруг. Поздние посетители бара, выходя на улицу, пялили на них глаза.
За ними вышел хозяин бара.
– Вы кого-нибудь ждёте?
– Да нет же! Я ей говорю, погода хорошая, пройдёмся, а она боится.
– Пошли! – решительно сказал хозяин бара и взял их под руки.
Сделав несколько шагов, он кликнул извозчика:
– Эй, араб!
Дремавший под своей высокой остроконечной папахой извозчик встрепенулся:
– Что прикажете, бей-эфенди?
– Поезжай за нами!
– Слушаюсь, бей-эфенди!
Он натянул вожжи, и фаэтон медленно покатил за ними.
Дорога становилась всё хуже. Приходилось перепрыгивать через большие лужи.
– Дальше не пойдём, Мазхар-бей! Это не прогулка, а сущее наказание, – сказал хозяин бара. – Давайте лучше отложим её, пока не подсохнет…
– Отложить, так отложить, – согласился Мазхар и крикнул: – Подъезжай, красавец!
Извозчик выпрямился на козлах и придержал лошадей. Все уселись в фаэтон.
Вскоре подъехали к пансиону. Жале вышла, пожала своим спутникам руки и, пожелав доброй ночи, скрылась за калиткой.
Теперь хозяин бара смог наконец заговорить о том, что его так волновало. Он сказал Мазхару напрямик, что его связь с Жале уже стала известна всем. Быть может, Мазхар-бей собирается взять её из бара?
– Вполне возможно, – проговорил терпеливо слушавший Мазхар.
«Значит, надо ожидать, что Жале скоро упорхнёт из моего заведения? – подумал хозяин бара. – О, этой девице нелегко найти замену! Как назло вскоре заканчивается срок её контракта. А теперь, когда за её спиной стоит известный адвокат Мазхар-бей, Жале как пить дать откажется его продлить».
– Все говорят, что вы хотите жениться на ней. Но я не могу этому поверить…
– Почему же? – бросил Мазхар, начиная раздражаться.
– Значит, слухи, которые ходят о вас…
– Вполне возможно!
Хозяин бара умолк. Он уже более не сомневался, что намерения адвоката не сулят ему ничего хорошего. Этот молодой человек просто грабит его, забирая из бара самую красивую девицу! Придётся поехать в Стамбул и подыскать там что-нибудь в этом роде. И он должен нести такие убытки, чёрт подери! Уж если такой известный адвокат решил развестись с женой и жениться на другой, так неужели в городе мало девушек из порядочных, знатных семей?
Его размышления прервал голос Мазхара:
– Я хотел спросить о подруге Жале Несрин.
– Что именно вас интересует?
– Да вот она уговаривает Жале отказаться от меня… Ей-то какое дело до этого?
– О, у Несрин очень доброе сердце, – заметил хозяин бара, уловив, что волнует адвоката. – У неё чахотка. Она перенесла много горя. Её муж увлёкся легкомысленной танцовщицей и бросил Несрин…
– Что ж, всё бывает… Каждая овца висит на своей ноге. Судьба!
Хозяин бара покосился на Мазхара.
– Несрин очень чувствительна. Сколько раз она говорила мне со слезами на глазах, что Жале совсем свела с ума своего адвоката, вас то есть, а у него ведь, говорит, есть ребёнок…
– Я не желаю, чтобы кто-то совал нос в мои дела, – раздражённо сказал Мазхар. – Да и ты, я смотрю, не на моей стороне. Но твои чувства как-то можно оправдать. Я знаю – Жале приносит тебе хороший доход.
– Нет-нет! Я вовсе не о том беспокоюсь.
– О чём же?
– Ведь у меня к вам отношение особое, а она, как-никак, девица из бара…
– Больше всего меня бесит, когда её называют «девицей из бара». Это говорится нарочно, чтобы унизить Жале.
– Верно, – согласился хозяин бара, – но удивляться не приходится. Люди не могут смотреть на это по-другому. Так будет всегда!
– Ну, нет! Многое пришлось нам уже пережить. Мы избавились от феодалов, аристократии. Одна эпоха сменилась другой. И впредь всё будет изменяться. Наверно, не сегодня-завтра мы наденем европейские шляпы. Вполне возможно, что будет даже принят специальный закон о культуре одежды для турок. Темп жизни ускорится, и мы станем походить на людей, живущих на Западе. А понятие «Запад» – это не только внешний вид. Приобщиться к западной культуре – значит перестроить все наши институты на западный манер, перестроить всё в наших головах, изменить весь образ мыслей, все наши суждения и представления…
– Я всё это понимаю, но вот со шляпами никак не могу смириться, – прервал Мазхар-бея хозяин бара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Почему ты притих? – спросила Жале.
– Я слушаю.
– Нет, ты отвечай! Согласен ли ты, чтобы мать жила отдельно? Знай, что если она останется с нами, то за каждое оскорбление будет получать в ответ целых десять! Если же она будет мне во всём угождать, то и ей найдётся местечко. Но пусть только попробует мне перечить, я превращу её жизнь в ад и доведу до того, что она сама сбежит. Я не потерплю в своём доме человека, который вмешивается в мои отношения с мужем, слоняется от двери к двери и сплетничает обо мне! Нет, этого я не потерплю!
Мазхар подал Жале бокал. Потом другой, третий… Их беседа становилась всё интимней. Теперь они говорили о таких подробностях, которые могли означать, что главное между ними уже решено.
– Погоди, – встрепенулась Жале, – я забыла о самом главном. Ты, конечно, знаешь, что на таких, как я, люди смотрят косо, пренебрежительно называя нас «девицами из бара». Возможно, по-своему они правы, мне нет до этого дела! Но, как бы там ни было, тебя запятнает в глазах людей тот несомненный факт, что я «девица из бара». А если кто-нибудь захочет напомнить тебе об этом? Не будет ли это слишком сильным ударом по самолюбию?
Мазхар отрицательно покачал головой:
– Я люблю тебя такой, какая ты есть, Жале! Очень люблю!
– Не называй меня больше «Жале»!
– Хорошо, Нериман! Я люблю тебя такой, какая ты есть, искренняя, с открытой душой… И мне плевать на то, что скажут о нас какие-то сплетники!..
Из конторы они вышли поздно. Жале должна была ещё вернуться в пансион, чтобы переодеться для вечерней работы. Она могла покинуть бар только через несколько недель, когда истечёт срок контракта. Было решено, что Мазхар сразу же снимет для неё отдельную квартиру, и для них начнётся новая жизнь…
По сверкавшему взгляду Несрин Жале поняла, что у той есть радостные вести. Узнав о письме, она воскликнула:
– О всевышний! Я радуюсь этому даже больше, чем своим успехам. Уверяю тебя!
– Каким успехам, Жале? Или…
Жале обняла подругу.
– Дорогая! Только не спеши во всём винить меня… Он так настаивал, говорил, что всё равно не любит жену… Я возражала, отговаривала его. И слышать ничего не хочет. Что было делать?
Несрин поняла всё и разрыдалась. Она оплакивала Назан, словно та была ей близким человеком. Трагедия этой несчастной женщины вновь напомнила Несрин, что когда-то её точно так же вышвырнули из дому, потому что муж полюбил другую…
Она строго взглянула на Жале глазами, полными слёз.
– Ты плохо поступаешь, очень плохо! Нельзя разрушать чужое гнездо!
– Почему же, Несрин, ты не хочешь меня понять? Я говорю тебе правду, истинную правду. Ведь это не я нашла его, а он меня… Мазхар не любит свой дом, избегает его… Не я, так другая…
– Пусть будет кто угодно, только не ты!
– Ну нет, – взбунтовалась Жале. – Я его люблю! И больше не могла этого скрывать, он всё равно понял бы. А ты, ты разве не любила? Разве ты не любила мужа? Разве сейчас не любишь Сами? Разве по одному слову этого дрянного черномазого Сами ты не готова пойти на всё, даже на смерть?.. Так вот, и я люблю! А этот человек не только обожает, но и ценит меня…
– Одним словом, ему нечего опасаться, что ты его бросишь!
– Всё шутишь?
Несрин вытерла ладонями глаза.
– Я не шучу, Жале. Может быть, ты права, и я преувеличиваю твою вину… Но что делать, я не могу заставить себя не испытывать жалости к этой бедняжке. Ведь и моё гнездо тоже когда-то разрушили.
– Не кажется ли тебе, что в данном случае оно само разрушилось? Да, разрушилось до основания…
Небрежно напевая, Жале вышла из комнаты.
10
На комоде с большим зеркалом громко тикали маленькие часы в перламутровой оправе. Хаджер-ханым восседала на тахте и, держа на коленях Халдуна, перебирала чётки.
– Видишь, Мазхар сегодня опять не пришёл, – сказала она невестке. – Почему, спрашивается? Да потому, что охладел к тебе и дом стал ему безразличен. Вот если бы ты умела его привязать, так он спешил бы к своему очагу.
Халдун уснул, и Хаджер-ханым уложила его, прикрыв красным молитвенным ковриком. Она с усилием поднялась, чтобы немного размять затекшие ноги.
«…Нет, – думала Хаджер-ханым, – недаром страх закрался в мою душу в тот день, когда эта высокая стройная женщина вошла в контору сына. Молодая! Красивая! С характером! Видит аллах, приберёт она Мазхара к рукам, никто ничего не сможет поделать!»
Хаджер-ханым была в полной растерянности. Она и желала, чтобы Назан покинула их дом, и страшилась «девицы из бара». «Но нет, – возражала она самой себе, – Мазхар известный адвокат, неужто же он не дорожит своей репутацией?»
Хаджер-ханым посмотрела на часы: ровно девять! Она перевела взгляд на невестку. Какое бледное лицо! А эти губы, к которым никогда не прикасалась помада! Ну, чего она стоит рядом «с девицей из бара»? Конечно, сын предпочтёт ту. И будет прав!
– Ты, наверно, никогда не смотришься в зеркало. Вот, полюбуйся и скажи, может нравиться мужу такая бледная, неряшливо одетая женщина?.. Этому надо положить конец, – сказала она, раскрывая коробку с пудрой.
Хаджер-ханым поплевала на какую-то красную тряпочку, тронула ею щеки Назан, потом напудрила её, подвела брови и накрасила губы.
Робко поглядев на своё отражение в зеркале, Назан подумала, что свекровь перестаралась, но решила не придавать этому значения. «Ведь она впервые в жизни дала понять, что считает меня человеком. Занялась вот моей внешностью, хочет, чтобы я стала красивее…» Назан чувствовала себя почти счастливой. Почти, потому что её не переставала тревожить мысль о Мазхаре. Но так хотелось верить, что всё теперь уладится, ведь свекровь так переменилась. Почему? Она не доискивалась причины, а просто радовалась…
Наконец Хаджер-ханым закончила свои манипуляции с лицом Назан. Отступив немного, она внимательно оглядела невестку и осталась довольна. По её мнению, Назан очень похорошела. Брови, глаза, губы, цвет лица – всё было превосходно. Теперь, думала Хаджер-ханым, жена сына вполне может потягаться с девицей из бара. Ей, правда, не хватало обаяния «той» – Назан была совершенно лишена кокетства и слишком уж проста в обращении. Но и это бы ещё ничего. Всё портил её пришибленный вид. Она держалась так, словно чувствовала за собой какую-то провинность…
Однако Хаджер-ханым решила не отступать от задуманного плана.
– Теперь каждый может сказать, что ты прехорошенькая, дитя моё. Разве другие женщины – жёны наших знакомых – красивее тебя? Нисколько не красивее, но зато много хитрее. Они умеют себя преподнести, только и всего. Да, – спохватилась Хаджер-ханым, – не забудь надеть перстень.
Назан густо покраснела. Ей было мучительно стыдно, ведь она едва не заподозрила Хаджер-ханым в воровстве!
Вся трепеща, она вышла из комнаты свекрови, достала заветный футляр и надела на палец бриллиантовый перстень. Любуясь блеском драгоценного камня, она радовалась, как малый ребёнок. Её потянуло к зеркалу. Действительно, свекровь немного перестаралась. Хорошо бы кое-где стереть лишнюю краску. Но она может рассердиться. Назан решила оставить всё как есть.
Она подошла к окну и раздвинула занавеску. На улице темным-темно. Под слабым светом уличного фонаря едва белел угол противоположного дома. Шумел дождь, и Назан, поёживаясь, села в кресло.
– Вот что, милая! – раздался за её спиной голос Хаджер-ханым. – Раз ты начала приводить себя в порядок, так нельзя оставаться в этом старом тряпье.
– Что же мне надеть? – беспомощно развела руками Назан.
– Опять я должна ломать себе голову! Надень синее бархатное платье, и всё. Да ещё принеси в комнату мангал – здесь очень холодно. Возьми у меня углей.
– Всё, всё сейчас же сделаю…
Назан схватила медный мангал, который она каждый день натирала лимоном до блеска, хотя обычно он стоял у кровати без употребления, и понесла его в комнату свекрови. Здесь действительно было много теплее, чем в спальне. Возвратясь назад с мангалом, полным горящих углей, она сбросила выцветшее ситцевое тряпьё и, как велела свекровь, нарядилась в синее бархатное платье. «Что поделаешь? – думала Назан, глядя на мерцавшие угли. – Видно, так уж заведено… А вдруг мужу всё это не понравится? – засомневалась она и тяжело опустилась в кресло. – Как говорится: захочешь подморгнуть, а чего доброго, и глаза лишишься.
Постепенно тепло, исходившее от мангала, одолело царивший в комнате холод. Стало уютней, и Назан вспомнила об амулете. Свекровь уже, наверно, легла. Но её нечего бояться, даже если она и войдёт… Ведь теперь ей всё известно. Она сама говорит, что женщина, которая хочет удержать мужа, не должна поступаться ничем!
Назан поднялась с кресла, сняла с вешалки пиджак мужа… Но тут её охватил смертельный страх. А вдруг он случайно нащупает амулет и спросит: «Кто зашил сюда эту дрянь?»
Назан вся дрожала и была готова отказаться от своей затеи. Но её точил червь сомнения. Разве любая женщина на её месте не поступила бы точно так же?
Вытащив из-за пазухи амулет, она повертела в руках пиджак и решила, что самым подходящим местом будет подкладное плечо, ближе к вороту. Слегка подпоров подкладку маленьким перочинным ножом, она вложила талисман, аккуратно расправила складки и зашила. «Вот и всё! Мазхар ни о чём не догадается. Да и забот у него столько…»
Пробило одиннадцать. Ещё удар – половина двенадцатого. Веки у неё отяжелели, голова склонилась на плечо. «Видно, муж не придёт домой и сегодня», – подумала она и задремала.
После полуночи, когда Мазхар и Жале выходили из бара, дождь стих. Небо усыпали яркие звёзды. Было очень заманчиво пройтись по умытым, опустевшим улицам.
– Восхитительная погода, не правда ли?
– Да, очень хорошо.
– А знаешь ли ты, чего мне сейчас хочется?
– Чего же?
– Гулять с тобой рука об руку, гулять до самого утра…
Жале засмеялась:
– И мне тоже. Но здесь это невозможно. Сохрани своё желание до Стамбула. Когда поедем туда…
– А ведь поедем, правда?
– Почему бы и нет? Разве это такая несбыточная мечта?
– Конечно! Но… Пройдёмся, Жале.
– Ты совсем голову потерял! – воскликнула Жале, озираясь вокруг. Поздние посетители бара, выходя на улицу, пялили на них глаза.
За ними вышел хозяин бара.
– Вы кого-нибудь ждёте?
– Да нет же! Я ей говорю, погода хорошая, пройдёмся, а она боится.
– Пошли! – решительно сказал хозяин бара и взял их под руки.
Сделав несколько шагов, он кликнул извозчика:
– Эй, араб!
Дремавший под своей высокой остроконечной папахой извозчик встрепенулся:
– Что прикажете, бей-эфенди?
– Поезжай за нами!
– Слушаюсь, бей-эфенди!
Он натянул вожжи, и фаэтон медленно покатил за ними.
Дорога становилась всё хуже. Приходилось перепрыгивать через большие лужи.
– Дальше не пойдём, Мазхар-бей! Это не прогулка, а сущее наказание, – сказал хозяин бара. – Давайте лучше отложим её, пока не подсохнет…
– Отложить, так отложить, – согласился Мазхар и крикнул: – Подъезжай, красавец!
Извозчик выпрямился на козлах и придержал лошадей. Все уселись в фаэтон.
Вскоре подъехали к пансиону. Жале вышла, пожала своим спутникам руки и, пожелав доброй ночи, скрылась за калиткой.
Теперь хозяин бара смог наконец заговорить о том, что его так волновало. Он сказал Мазхару напрямик, что его связь с Жале уже стала известна всем. Быть может, Мазхар-бей собирается взять её из бара?
– Вполне возможно, – проговорил терпеливо слушавший Мазхар.
«Значит, надо ожидать, что Жале скоро упорхнёт из моего заведения? – подумал хозяин бара. – О, этой девице нелегко найти замену! Как назло вскоре заканчивается срок её контракта. А теперь, когда за её спиной стоит известный адвокат Мазхар-бей, Жале как пить дать откажется его продлить».
– Все говорят, что вы хотите жениться на ней. Но я не могу этому поверить…
– Почему же? – бросил Мазхар, начиная раздражаться.
– Значит, слухи, которые ходят о вас…
– Вполне возможно!
Хозяин бара умолк. Он уже более не сомневался, что намерения адвоката не сулят ему ничего хорошего. Этот молодой человек просто грабит его, забирая из бара самую красивую девицу! Придётся поехать в Стамбул и подыскать там что-нибудь в этом роде. И он должен нести такие убытки, чёрт подери! Уж если такой известный адвокат решил развестись с женой и жениться на другой, так неужели в городе мало девушек из порядочных, знатных семей?
Его размышления прервал голос Мазхара:
– Я хотел спросить о подруге Жале Несрин.
– Что именно вас интересует?
– Да вот она уговаривает Жале отказаться от меня… Ей-то какое дело до этого?
– О, у Несрин очень доброе сердце, – заметил хозяин бара, уловив, что волнует адвоката. – У неё чахотка. Она перенесла много горя. Её муж увлёкся легкомысленной танцовщицей и бросил Несрин…
– Что ж, всё бывает… Каждая овца висит на своей ноге. Судьба!
Хозяин бара покосился на Мазхара.
– Несрин очень чувствительна. Сколько раз она говорила мне со слезами на глазах, что Жале совсем свела с ума своего адвоката, вас то есть, а у него ведь, говорит, есть ребёнок…
– Я не желаю, чтобы кто-то совал нос в мои дела, – раздражённо сказал Мазхар. – Да и ты, я смотрю, не на моей стороне. Но твои чувства как-то можно оправдать. Я знаю – Жале приносит тебе хороший доход.
– Нет-нет! Я вовсе не о том беспокоюсь.
– О чём же?
– Ведь у меня к вам отношение особое, а она, как-никак, девица из бара…
– Больше всего меня бесит, когда её называют «девицей из бара». Это говорится нарочно, чтобы унизить Жале.
– Верно, – согласился хозяин бара, – но удивляться не приходится. Люди не могут смотреть на это по-другому. Так будет всегда!
– Ну, нет! Многое пришлось нам уже пережить. Мы избавились от феодалов, аристократии. Одна эпоха сменилась другой. И впредь всё будет изменяться. Наверно, не сегодня-завтра мы наденем европейские шляпы. Вполне возможно, что будет даже принят специальный закон о культуре одежды для турок. Темп жизни ускорится, и мы станем походить на людей, живущих на Западе. А понятие «Запад» – это не только внешний вид. Приобщиться к западной культуре – значит перестроить все наши институты на западный манер, перестроить всё в наших головах, изменить весь образ мыслей, все наши суждения и представления…
– Я всё это понимаю, но вот со шляпами никак не могу смириться, – прервал Мазхар-бея хозяин бара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40