— Вот, ваша честь, тот джентльмен, о котором я…
Все головы повернулись к Джойсу. Он поклонился.
— Пока что не вижу я здесь джентльменов, — сварливо сказал Патридж. — Подойдите ближе, неизвестный. Ваше звание, имя, занятие? Представьтесь суду!
Джойс не торопясь подошел.
— Разве это так уж обязательно, Индюк Роджер? — мягко осведомился он. — Разве я не списывал у тебя лет двадцать пять назад латинские спряжения в колледже Грейвз-Инна?
…Немая сцена. По моей душе разливается свет. Патридж откинулся в кресле, достал очки. Подумал и убрал их. Покашлял. Расслабленно произнес:
— Вижу. Да. Это ты, Питер. Ну, ты не помолодел! Кой черт занес тебя в нашу глушь?
Глава VI
Говорят, даже кошка имеет право смотреть на короля.
Спросить бы кошку: не предпочитает ли она этому высокому праву сметану?
Изречения Питера Джойса
С человека вдруг сваливается тяжелый груз — такое ощущение я испытал после встречи Питера с моим шефом. Вдвоем за пуншем они вспомнят студенческие времена и конечно вызволят вдову из беды. Кто сможет им противостоять?
Я пошел из усадьбы домой, даже не повидавшись с бабкой — все равно не сегодня-завтра ее выпустят. И в этом-то радужном настроении поднявшись на холм, увидал я вдали, на большой плимутской дороге, карету шестеркой. Она безнадежно завязла в грязи. Два форейтора метались в поисках провожатого, кучер беспощадно хлестал лошадей — бедняжки из сил выбивались, вытаскивая тяжелое пузатое сооружение. Поодаль стояли и беседовали три джентльмена.
А потом я обнаружил еще одного участника этой сцены. От Стонхилла к группе путешественников спешил всадник. Свет померк в моих глазах, когда я узнал черное одеяние преподобного Рокслея: он давно ожидал приезда членов комиссии и следил за плимутской дорогой. Я опрометью припустил обратно в Соулбридж.
Питер и судья сидели друг против друга за столиком в маленькой гостиной После моего сообщения Патридж вскочил и закричал в окно:
— Эй, Ален, Бетт, Мэри, Кэт, живо подмести главный холл и приготовить обед на шесть персон! Джон, вели садовнику Гроссу нарезать цветов да вышли четырех лодырей с портшезом на плимутскую дорогу!
Потом повернулся к нам и сказал, что одного из прибывших Питер знает: это атторней Уриэл Уорсингтон, сын того кентского Уорсингтона, что разбогател на пеньке.
— Да, Ури я помню по колледжу, — сказал Питер, и глаза его заблестели. — Кто другие?
— Комиссар палаты прошений, старый ворчун Уильям Джейкоб Беннингтон. Его лордство больше всего на свете любит цветы, хорошеньких горничных и пиво с имбирем. Вот третьего-то я не знаю: кто-то из каноников. Идешь со мной их встречать?
Так как меня не пригласили, я счел себя вправе навестить бабку. Ален сказал мне, что она в парке.
Парк Соулбриджа был, наверное, самым запущенным местом на свете. Вы могли там видеть дубы в десять обхватов, с такими дуплами, в какие можно загнать трех овец, и морщинистые грабы, увешанные, точно бородой, седыми прядями мха. Могли полюбоваться на каменных женщин с отбитыми носами, что стояли на полузаросших дорожках, или понаблюдать, как в сизом тающем полумраке под листвой легкими тенями скользят стада ланей, как в изумрудной траве кувыркаются кролики, как сотни голубей копошатся в позеленевшем мраморном бассейне без воды и величаво, точно особа королевской крови, разворачивает павлин свой вышитый шелками веер-хвост. И чуждая всему этому великолепию, в простом черном платье, сидела там на скамье моя приемная мать. Глаза у нее были такие, что мне захотелось броситься ей на шею. Но она только спросила: «Овец пригнали?»
Я рассказал ей все. Некоторое время мы молчали. Конечно не замедлила явиться мисс Алиса — точно спрыгнула с дерева.
— Как вам нравится здесь, образованнейший клерк? — затараторила она. — Мистрис Гэмидж ничего не кушает и умрет с голоду, пока эти дядьки в париках решат, что с ней делать. Кстати, они велели вам явиться — разумеется, чтоб избрать своим председателем, а как же иначе?
Чесался у меня язык ответить этой балаболке как следует, но из-за бабки я сдержался. Пошел так, без ответа.
Они уже отобедали и сидели в гостиной, каждая пара за отдельным столиком: Питер — с агентом плимутской компании, длинноносым мужчиной среднего возраста; Патридж — с сарджентом Уильямом Беннингтоном, джентльменом лет шестидесяти в зеленом дублете; Рокслей беседовал с важной духовной особой окоченелого вида — архидиаконом Брикльсвортом.
Поразмыслив, я отвесил свой поклон точно посредине. Никакого впечатления. Патридж мельком взглянул на меня и нетерпеливым жестом отогнал, словно муху. Как угодно! Через гостиную я вышел в дверь направо — она вела в маленькую проходную комнатку, — очутился за портьерами и… думаете, так и ушел? Однако, хотя я подслушивал с таким усердием, что уши мои начали расти вверх, ничего дельного до меня не доходило.
— Чума тысяча шестьсот третьего года унесла тысяч тридцать лондонцев, — говорил размеренным басом лорд-комиссар Беннингтон. — После коронации повторилась та же вспышка. И вот она, голубушка, идет опять! Одно утешение, сэр, что в Бургундии свирепствуют холера и венгерская болезнь — тиф!
Потом оба судьи немного посудачили по поводу последней моды Лондона: спать не нагишом, а в длинной рубашке. Поговорили и о том, что вывоз шерсти падает — когда он, спрашивается, не падал? — что появилось новое сукно «нью-драпери», очень хорошо расходится, — и все в таком роде. «Скоро ли они перейдут к делу?» — томился я за портьерой. Присоединился носатый адвокат, который раньше разговаривал с Питером, и разговор перекинулся на политику. Перебрали все ссоры парламента с королями, отцом и сыном.
— Где теперь эти парламентские болтуны, с их надоедливыми «в-седьмых» и «в-последних»? — ехидно басил комиссар. — Один из них, Элиот , так и помер в тюрьме, другой, Джон Гэмпден , отказался платить «корабельные деньги» — и тоже туда угодил!
— Позвольте, ваше лордство! — возопил носатый. — Гэмпден отказался платить этот налог потому, что парламент объявил врагом отечества того, кто уплатит незаконно взимаемые королем деньги! Вы, я вижу, поклонник Уайтхолла , сэр?
— А вы — разогнанного парламента, сэр, я это давно заметил!
— У меня нет доходных имений, сэр, вот почему я сторонник парламента!
— Ах, вы уже сосчитали мои доходы, сэр?
— Я почти чужестранец в Англии, ваша честь, — послышался спокойный и насмешливый голос Питера. — На мой посторонний взгляд, его величеству без разогнанного семь лет назад парламента не видать этих «корабельных денег» как своих ушей. Вся Англия отказывается их платить. Вы понимаете, что это значит?
Настало сердитое молчание.
— Джентльмены, мы, кажется, отвлеклись, — услышал я бесцветный голос третьего из приехавших, и мне почудилось, что архидиакон встал. Вот она, судьба мистрис Гэмидж! Я отодвинул краешек портьеры и уставился в щель. Все встают, рассаживаются вокруг большого стола; Рокслей раскланивается и, слава богу, уходит.
— В здешнем приходе, джентльмены, живет одна интересная прихожанка, — вкрадчиво продолжал архидиакон. — Мистер Рокслей… м-м… естественно, встревожен ее судьбой. Она, представьте, отпала от церкви и…
— Католичка или броунистка, сэр?
— Боюсь, что еще хуже. Из этих, знаете, новых сект. И вот она…
— Бьет стекла в церкви? — перебил его лордство. — Хо-хо! Патридж мне уже рассказал. Ну что ж, доктор Брикльсворт, остается решить, какой юрисдикции эта особа — вашей или моей, то есть применим ли к ней Corpus Juris Civibis или Juris Canonici .
— Видите ли, я доктор обоих прав, utrisque juris…
Швыряя друг в друга охапками юридической латыни, они вцепились в мою несчастную бабку как два бульдога, и каждый тянул в свою сторону с риском разорвать пополам.
— Отдайте ее мне! — грубовато вмешался носатый адвокат. — Компании, которую я имею честь представлять, нужны домовитые английские хозяйки по ту сторону океана!
В этот момент в гостиную в совершенно растерзанном виде вбежал дворецкий Джон де Холм.
— Что случилось, Джон? — повернулся к нему Патридж.
— Толпа, сэр!.. Заполнила весь Соулбридж. Коттеджеры, сэр, и этот… Боб ле Мерсер. Спрашивают, куда дели вдову Гэмидж. Говорят, что не уйдут, пока не отдадут своих прошений лорду главному судье. Констебля Уорвейна засунули головой в бочку с дождевой водой, сэр, — он почти захлебнулся и отказывается нести свои обязанности.
Глава VII
Сапфир охлаждает жар и очищает глаза, смарагд пользует от падучей, А ревень? А опий? Странно, что при таком могучем арсенале лекарственных средств мы просто погибаем от насморка.
Изречения Питера Джойса
Хотел бы я знать, чем джентльменам так приглянулась моя дверь, что все они очертя голову кинулись к ней?
Меня, само собой разумеется, ноги уже несли по коридору задней анфилады дома, а оттуда через окно — в парк. И угораздило же раззяву Алена попасться мне на дороге! Вечно он таскает за пазухой ежей, щенят, кроликов — всякую тварь, которая ему умственно сродни, — ну и налетел я, должно быть, на ежа, потому что Ален так завопил, точно на него набросились все коттеджеры разом. Сбив его с ног, я, словно пташка, выпорхнул в окно и резво понесся по парку… Нет же — сто чертей! — не судьба мне сегодня выбраться из Соулбриджа: бабку-то я ни о чем не известил!
Вторично повернул обратно. И кто же, вы думаете, мне навстречу? Мисс Алиса, собственной персоной. Гинея против шиллинга, она тут чего-то наколдовала. Уж не ведьма ли она скороспелая?
— Куда это вы мчались, мистер Хаммаршельд? — осведомляется эта заноза. — Получить звание королевского адвоката?
Я сказал, что прогуливаюсь, и осведомился, где мистрис Гэмидж.
— В моей комнате, шьет мне нарукавники, — отвечает она. — В жизни не видывала, чтоб прогуливались таким бешеным галопом: олень — и тот позавидует! Идемте, я провожу вас.
— Извините, некогда, — бормотнул я — и прочь от нее: не хотелось говорить при ней с бабкой. Пошел искать Питера.
Представьте себе, у главного входа все шло чинно-спокойно, как на молитвенном собрании: толпа стояла снявши шапки, впереди — ле Мерсер, из важных джентльменов не было никого, а Питер был тут и отвечал так спокойно и вразумительно, что никому бы и в голову не пришло назвать это сборище мятежом.
— Куда девались судьи? Не знаю, — говорил он под общий смех. — Уж не думаете ли вы, что я попрятал их по карманам?
— Скажите, сэр, как с болотом? — спросил ле Мерсер. — Тревожимся, не выкинул бы Патридж какую-нибудь штуку.
— Мне вас жаль, ребята, но болото осушат, — твердо сказал Джойс. — Стране нужен торф и удобная земля.
Толпа взволнованно загудела.
— А вы что, долю какую имеете в этом деле? — спросил кто-то.
— Нет. Моя доля не здесь, а за океаном. Слыхал про Новый Свет? Она — там. И я зову вас туда. Поедем вместе, если захотите!
— Что-то больно далеко, — сказал ле Мерсер, и все захохотали. — Зачем нам, мистер Джойс, покидать свое болото?
— А вот зачем. — Питер приостановился. — Ты, парень, конечно знаешь, как у нас в старину натягивали лук. Все народы тянули за тетиву, одни мы, англичане, всем весом тела сгибали его самого, а тетиву держали неподвижно, Оттого наши стрелы летели дальше всех, и били мы французов и испанцев на суше и на море. Ну, вот: тянуть за тетиву — это нищенствовать на твоем клочке земли. Зачем? Далеко на западе лежит свободная земля. Ее сколько хочешь. Что земля! Там леса, горы, реки, озера… Понатужься, согни лук как следует — и попадешь в эту далекую цель!
— А что там — аренда, копигольд или фригольд?
— Свободная, говорю тебе, земля! Король ее даром отдает переселенцам. Без файнов, без гериота…
— Одну виргату? Две?
— Сто! Сколько расчистишь да поднимешь плугом, столько и заберешь.
…Когда толпа вдруг замолкает, впечатление, будто дышит взволнованный великан. И этот составленный из многих человек вдруг поверил Джойсу.
— Вы-то сами были там? — негромко спросил ле Мерсер.
— Был, — ответил Питер. — Не стану вам врать, что легкая там жизнь. Многие на первых порах не выдержали — поумирали. Но я поклялся: сколько б ни погибло переселенцев — привезу новых и новых.
— Я выдержал бы, — задумчиво сказал Боб. — Но вот жена, детишки…
— Кто покупает мясо, покупает и кости, — сказал Джойс. — Переезд стоит дорого, его надо оплатить. Плимутская компания, правда, берет на себя оплату твоего переезда через море со всем имуществом, зато ты будешь работать на нее по контракту целых пять лет.
— А потом-то мне землю дадут?
— Многие уже ее получили. Живут своим хозяйством в Новой Англии.
— Пишите меня! — решительно сказал Роберт. — В какую щель забился ваш агент? Пусть достает свою большую печать!
Все стало на свои места: я понял, кто такой Питер Джойс и для чего он здесь, в Стонхилле. И странно: когда таинственность, окутывавшая его, рассеялась, мне он показался еще значительней, чем на первых порах.
Бабку все-таки не выпустили из Соулбриджа, как ни молил я самого лорда-комиссара прошений: комиссар побаивался архидиакона Брикльсворта. Повидав ее в тот вечер, я наконец-то отправился домой.
Питер, которого все вдруг оценили и зауважали, занялся вместе с агентом и комиссаром просмотром прошений и составлением списков будущих переселенцев — вся деревня только об этом и толковала.
По дороге меня часто останавливали мужчины и, сняв шапки, бубнили одно и то же:
— Бэк, не можешь ли ты помочь найти ферму или клочок земли, чтоб дать работу моему плугу? Мне отказано в держании земли, и если я продам своих лошадей и скот, то никогда не заведу их снова.
Со стыда я отворачивал глаза. Нет, джентльмены, Бэк Хаммаршельд никуда не двинется! При одной мысли об океане у него начинается морская болезнь. И кроме того, у Бэка пока что есть свой дом. Он туда и направляется.
До чего же милым показалось мне старое наше гнездо!
Скрип вделанной в стену тяжелой дубовой калитки, дорожка из розового плитняка, по которой идешь к дому, отклоняя пахучие чашечки цветов — их видимо-невидимо развела бабка вокруг дома, — красная крыша, навесом опущенная над распахнутыми окнами, — все свое, все такое родное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35